А, тогда понятно. Для них этот Брюс, как для поклонников кунг-фу фильмов другой Брюс, тот, что Ли. Фигура планетарного масштаба. Собственно, и этот особняк – он тоже его. То ли Яков Вилимович в нем когда-то жил, то ли он его строил, то ли в основании кирпичи от Сухаревской башни лежат, – фиг знает. Я не очень в курсе. Но зато стало понятно, как этот призрак три сотни лет протянул и умом не тронулся. Брюса еще при жизни «чертознаем» звали, потому как колдун он был знаменитый. Я про него что-то слышал. Или читал? Надо будет в сети порыться. Если Ровнин так реагирует, видать, и в самом деле все не так просто. – Надо спешить. – Призрак посмотрел сначала на меня, потом на Мезенцеву. – Помоги этой славной девушке, и я в благодарность помогу тебе. Сегодня или потом – как сложится, но даю тебе в том слово. Просто смерть под смену года – плохой знак. А в том месте, куда вы сейчас отправитесь, – так и вовсе беда. Для всего города беда. Много зла может случиться. – Саш, я бы сам поехал, – чуть ли одновременно с Брюсом вещал Ровнин. – Но мне здесь надо быть. Генерал приедет, будет мне руку трясти, умные слова говорить, финансирование обещать. Мы ж бюджетники, пойми. Как нам без финансирования? – Хорошо, съезжу, – вздохнул я. – Далеко хоть? – На «Красные Ворота». – Мезенцева зло поглядела на начальника. – Две пересадки. Смолин, ты подумай, может, ну его? Охота тебе с истеричкой в метро трястись? Вдруг я какую бабку покусаю? – Под Новый Год они тебя скорее покусают, – с сомнением предположил я. – Особенно если ты кому-то из их племени место в метро не уступишь. Ты же никогда никому ни в чем не уступаешь, потому что никогда не ошибаешься! – А ты… – заорала было Женька, но слетела с крыльца, получив пинок под зад от Ровнина. – Оле-е-ег Георгиевич! Ну-у-у-у-у! – Доругаетесь по дороге, – деловито сообщил нам он. – Давайте, давайте! Там человеку скоро дышать будет нечем! – Ведьмак, – услышал я голос Брюса. – Помни о том, что время трогать нельзя. Каждая песчинка – минута. Убери ее с пласта бытия – и все изменится! Я хотел было сообщить этому реликту петровской эпохи о том, что меня бесят все эти аллюзии, недоговорки и туманные пророчества мира Ночи, но его на крыльце больше не было. Там стоял один Ровнин. – Тьфу, – сплюнул я и тяжело вздохнул. – Пошли уже. Все люди как люди, а я, блин, суперзвезда. Всем нужен! Женька мрачно сопела и отмахивалась от снежинок, которые ей бросала в лицо все более и более расходящаяся пурга. – Ты хоть скажи, душа моя, кто помирает и где? – решил сделать шаг ей навстречу я. – Надо же мне знать, что к чему? – На «Красные ворота» едем, в один институт, – отозвалась девушка. – Там студентка сдуру залезла туда, куда не следовало. – Куда именно? – уточнил я. – Жень, слушай, я не хочу из тебя слова клещами тянуть. Я вообще свободный художник, и вашему отделу ничего не должен. Самое странное, она после этих слов не стала орать нечто вроде: «Да и вали отсюда», а вполне спокойно объяснила мне, что здание, в котором ныне квартирует тот самый институт, очень старое, даже по московским меркам. По ним все здания, уцелевшие при пожаре города в 1812 году, автоматически относятся к разряду «древность какая». Этот дом и пожар пережил, и революции, и войны. И сохранился почти в том виде, каким и был построен, даже несмотря на то, что последние десятилетия там обитало дикое, но симпатичное студенческое братство, которое, по сути своей, куда разрушительней пожаров, войн и революций вместе взятых. Сам студентом был, знаю. А строили его для непростого человека, а очень даже просвещенного. Причем не только в науках естественных, но и в тех, которые находятся на другой грани познания, потому по окончанию строительства, в качестве последнего штриха, вмонтировали в фасад некие песочные часы, автором которых был не кто-то, а Яков Вилимович Брюс. Таких часов существовало в природе только два экземпляра. Первые были изготовлены по приказу Петра Великого, который, как известно, хотел объять необъятное, добившись власти над всем, чем можно. Но Время ему таки не покорилось, и часы те после его, прямо скажем, не очень простой смерти сгинули в небытие. А вот эти, вторые, проделав интересный и заковыристый путь, осели в Москве, став частью того самого дома и, попутно, одной из городских легенд. Вот только добраться до них было невозможно. Все знали, что часы есть, все знали где, но показывались они только тому, кому сами хотели. Некоторые из везунчиков даже клады находили по их указке, но добра обретенное богатство этим людям не приносило. Они или умирали, или сходили с ума, так что ничего хорошего тем, кто их увидел, ждать не приходилось. А иные и клад найти не успевали, пропадая куда раньше. Был человек – и нет, как корова его языком слизнула. При этом мрачные тени прошлого новое поколение не пугали, и свежеиспеченные студенты, наслушавшись баек старшекурсников, начинали искать тайную комнату, надежно спрятанную в древние времена. Ту, в которой находились эти самые часы. Сегодня как раз так вышло. Нашла очередная бедолага вход туда, куда не следует. – Так что надо эту раздолбайку как-то отыскать, – закончила свой рассказ Женька. – Но как – пока не представляю. Туда бы Пал Палычу поехать! Только он с Колькой еще утром в Сокольники умотал, кое-кому про закон и порядок напоминать. Завтра же Карачун начинается, весь город на ушах стоять будет. Тебе хорошо, ты дрыхнуть будешь, а нам Москву копытить, следить, чтобы нечисть края видела. Ага, дрыхнуть, жди. Я завтра в Коломенское собираюсь наведаться, снежный цветок поискать, который только первого января в Голосовом овраге распускается сроком на один час, в аккурат перед закатом. Большой силы цветок, и пользы немалой, потому стоит рискнуть за него побороться. Туда ведь не только я наведаюсь, там и других соискателей будет немало. Москва город большой, в нем кто только не обитает. Вот только в руки снежный цветок дается далеко не всякому, это тоже надо учитывать, так что шансы на победу есть. Хотя с учетом того, кто стоит за моей спиной, боюсь, не сильно большие. Очень уж славянские боги, те, которых в наших кругах «старыми» называют, друг друга не любили. При чем тут это? Да при всем. Это сейчас овраг «Голосов» называют. А раньше он был «Велесов». Впрочем, это совсем другая история. Но съездить надо. Под лежачий камень вода не течет. – А вы-то откуда про пропажу узнали? – заинтересованно спросил у девушки я. – Передача мыслей на расстоянии? – Да там один дедушка-профессор имеется, очень бдительный, – пояснила Евгения. – Он в этом институте со времен царя Гороха служит. Что-то видел, что-то знает, в том числе и телефон отдела. Как понял, что к чему, Ровнина набрал. – Молодец дедушка, – одобрил я действия неизвестного мне профессора. – Умеет создать молодежи в нашем лице проблемы. Крепка еще старая гвардия, не терпит лености в юности. Профессор и в самом деле оказался похож на доброго дедушку, каким его рисовали на открытках в советские времена. Седенький, в очочках, чуть сутулый. Ему бы еще драповое пальто и шахматную доску под мышку – и как есть посетитель Гоголевского бульвара в промежуток между завтраком и обедом. Их там много таких бродит. – Это опять случилось, – поняв, кто мы, тревожно сообщил нам профессор. – Первый раз с этой бедой я столкнулся в те времена, когда аспирантом был, второй – в начале 80-х. И сегодня вот снова! – А как вы поняли, что студентка эта именно что пропала? – уточнил я, игнорируя недовольный взгляд Мезенцевой. – Может, все не так плохо? Может, она сейчас шампусик на чьей-нибудь даче употребляет или предается радостям плоти? – Доска на фасаде, – потыкал пальцем профессор в сторону выхода. – Она черная, и на ней появились знаки. Верный признак, смею вас заверить. Мне это еще тогда, в шестидесятых, объяснил ваш коллега, который вел следствие. Он так и сказал: «Часы разбудили, идиоты». А Соловьева, я это точно знаю, последние полгода только этой легендой и бредила. Девочка упорная, сообразительная, на красный диплом идет, вот, выходит, и нашла ответ на свой вопрос. – А тот коллега, что в давние времена с вами общался, тогда пропавшего нашел? – перехватила инициативу Женька. – Или нет? – Он нашел, – кивнул преподаватель. – А вот тот, что искал другого пропавшего, через двадцать лет, – нет. Только сразу скажу – я ничего не видел, потому ничего не знаю. Отец всегда учил меня, что не стоит лезть туда, куда не стоит лезть. По этой причине он смог провести тридцатые годы на свободе, а я вот до седых волос дожил. – Позиция похвальная, но удаляющая нас от истины, – вздохнул я. – Ладно, Мезенцева, пошли побродим по коридорам, поищем эту Снегурочку. – Почему Снегурочку? – удивилась девушка. – Так Новый Год на носу, – объяснил ей я. – А кого всегда похищают накануне праздника? Снегурочку. Так что все по канону. Вот такой рояль в кустах! Мезенцева явно была растеряна и не знала, что делать. Она помоталась по этажам, позаглядывала в аудитории, где вольный студенческий люд обсуждал невероятно животрепещущие темы вроде: «„Лысый“ гад, на зачете всех валит, опять до лета пересдавать будем», «А я тебе говорю, десять пузырей мало» и «Ленку брать с собой не надо, она опять нажрется и все испортит». Эти разговоры будили ностальгию о собственной юности, но к разгадке нас не приблизили. Точнее – Женьку не приблизили, поскольку я уже знал, что следует сделать. Но не спешил радовать мою спутницу, получая удовольствие от созерцания приятной моему сердцу картины. Честно – лучшего подарка на Новый Год я себе пожелать не мог. Всегда самоуверенная Мезенцева, впадающая на моих глазах в отчаяние, – это ли не праздник? Ей-ей, я бы даже на телефон это снял, если бы не опасался, что он тут же будет растоптан ее ножкой 37 размера, обутой в «эторовский» сапожок. – Не знаю, – наконец призналась она мне, присаживаясь на лестничную ступеньку. – Все, идеи кончились. Саш, что делать? Ровнину позвонить? Или Пал Палычу? Может, они в Сокольниках уже закончили, и сюда подъедут? Время-то идет, вон темно уже за окнами. – Дело к ночи, – согласился с ней я. – Боюсь, провалила ты дело, Евгения. Провалила. Э-э-эх… – Гад ты, Саша Смолин, – немедленно вызверилась на меня Женька. – Я с ним как с человеком, а он! – Если бы ты всегда со мной как с человеком общалась, то, может, сейчас и не паниковала бы, – назидательно произнес я. – Чего? – девушка привстала. – Я правильно поняла? Ты знаешь что-то? – Пока нет, – пожал плечами я. – Но в курсе, как узнать. – Давно? – в голосе Мезенцевой внезапно появилось столько любви и ласки. – С самого начала. Просто ты не спрашивала, а мне и ни к чему. И снова – хорошо. Женьке очень, очень хотелось сказать мне какую-то гадость или даже ударить, – а нельзя. Я ей нужен. Без меня – никак. На самом деле, если бы она включила мозги и вспомнила о том, кто я, а после сложила один и один, то можно было избежать всей этой беготни. Второго пропавшего не нашли, стало быть, тело еще в здании, никуда оно деться отсюда не могло. При условии, разумеется, что он сгинул именно благодаря загадочным часам. Если тело здесь, а смерть была внезапной, да еще связана с магическим предметом, то и душа тут же ошивается. Почти наверняка. И уж она-то точно знает, где здесь что. А раз знает, то мне все покажет, никуда не денется. Не мытьем, так катаньем правду я из нее вышибу. Так и вышло. Пусть не сразу, но давно почивший студент все же пожаловал на мой зов и, после недолгого торга, в обмен на свободу согласился показать нам, где находится та самая спрятанная дверь, ведущая в, прости Господи, тайную комнату. Кстати – повезло местным студиозусам, что девчонка куда-то запропастилась и меня черти принесли ее искать. Душа этого бедолаги находилась практически на грани срыва, еще годков пять-десять, и в институте началась бы череда таинственных смертей. Точно говорю. Мы поднялись на самый верхний этаж, где после лазали по каким-то техническим помещениям, в которых со времен установления Советской власти, похоже, ничего не менялось, перепачкались в побелке, пыли и паутине, и, наконец, пришли к массивному перекрытию. Три меня в обхвате, не меньше. – Дальше мне хода нет, – прогнусил призрак. – Давай, выполняй обещание! – Щас! – ответила за меня Женька. – Разбежался. А где ход? Или лаз? Куда дальше? – Рычаг, – показал призрак в угол. – Вон там, около стыка. Давай уже, отпускай! Так тут надоело… Да, сами мы данное приспособление точно не нашли бы. В тот угол, судя по отсутствию покраски, даже ремонтники не лазали. Да и какой смысл менять добротную кирпичную кладку? Она триста лет простояла, и столько же простоит. А рычаг спрятали именно там. Старый, ржавый, но исправный, потому что после того, как я дернул его на себя, тут же в сторону отошла часть перекрытия, оказавшегося наполовину муляжом. Однако! Вот так мы и попали в небольшую комнатку, где наконец-то обнаружилась наша пропажа, стоящая у дальней стены, точнее – прижавшаяся к ней. Симпатичная такая, стройная, светленькая, с длинной косой. И ничего не соображающая. Хорошо хоть, что пока еще живая. Часы тоже имели место быть, причем на самом деле не механические. Только вот песка из них высыпалось огромное количество. Да невероятное просто. Причем совершенно непонятно, как такая куча песка могла поместиться в достаточно небольших колбах, которые были закреплены на продолговатой и не очень длинной черно-агатовой доске, встроенной в стену. Вдобавок ко всему на этой доске жутковато горели алым высеченные рисунки, более всего напоминавшие знаки Зодиака, что добавляло антуража происходящему. Кстати, теперь я точно знал, где мы находимся. Именно эту доску, но только с той стороны стены, видел благоразумный пожилой профессор. Но самая жуть была в том, что этот песок в настоящий момент оплел тело бедной девушки, точно какая-то желтая змея. Причем он ее убивал. Не знаю как, но все обстояло именно таким образом, меня не обманешь, я уже научился чувствовать Смерть достаточно хорошо. Вдобавок он еще и двигался, подобно реке, посверкивая под светом, льющимся из распахнутой настежь двери. – Жесть, – прошептала мне Женька и явно собралась выдернуть «потеряшку» из песчаных объятий. – Стой, – успел остановить ее я. – Тут что-то другое нужно. Так нельзя. Почему я ее остановил? Просто мне вспомнились слова Брюса. Как он сказал? «Время трогать нельзя». А это, похоже, не просто песок. Это именно оно – время. И, словно услышав мои мысли, желтые потоки побежали быстрее, а перед нашими глазами развернулось что-то вроде экрана, на котором появлялись и гасли какие-то картины, в которых участвовали люди в старинной одежде. Кого там только не было – мужики на телегах, зачем-то куда-то везущие дорогую мебель и картины, дородные купчихи в ярких шалях, балы, красавицы, лакеи, юнкера, какой-то оркестр, наяривающий то ли мазурку, то ли польку, румяные гимназистки, стучащие ножкой о ножку под неслабым снегопадом, – всего не перечислишь. Права Женька. Жесть! Причем – в 3D. Правда, вскоре красоты дореволюционной жизни сменились суровыми лицами бегущих солдат и матросов, стреляющих на ходу. Тут мне стало кое-что понятно. Я сообразил, чье лицо мелькнуло первым в этом странном немом кино. Просто тогда этот человек был моложе, вот я его сразу и не узнал.