Бессмертный в их мире уже давно. Полтораста лет минимум, а может, и больше. Сколько он прожил здесь, в этом мире, можно только гадать. В любом случае мир этот существует не первый день, но никто ничего о нём не знал и не слышал. И только им вот, Никите, Маргарите и мальчишке Благовых, довелось стать его первооткрывателями и первопроходцами. За какие грехи?! Погоди-ка, осадил себя Никита. Возможно, они и впрямь первопроходцы, но вряд ли первооткрыватели. И Кощей Бессмертный, и Баба-Яга, и Марья Моревна известны в русских сказках уже давно. «Там ступа с Бабою-Ягой… Там царь Кощей над златом чахнет…», – мельком вспомнил Никита. Да, было. Что-то такое было, и кто-то об этом мире уже знал. Отрывочно, правда, но знал. Вот только откуда? Никита размышлял над этим, стараясь не думать о главном, о том, что ждёт его впереди. Калинов мост! Если то, что рассказывал о мосте Бессмертный, правда, то это намного страшнее какого-то дурацкого водяного. Никита всей душой надеялся, что Бессмертный ошибся здесь так же, как с водяным, и по какой-нибудь причине Калинов мост, как Исток, тоже будет свободным. Это не убережёт его от погони и боя с отрядами царицы Марьи, но уж лучше это, чем то, что сулил Бессмертный. Блин, Кошкина, хоть бы мы с тобой переспали, что я из-за тебя ввязался в это безумие, ругал себя Никита, когда не думать о Калиновом мосте было уже невозможно. Так ведь не было ничего, и всё это рыцарство исключительно из дружеских чувств и служебного долга. И ведь не отступишь уже! Некуда отступать, возвращаться-то всё равно ведь надо. …Путевод вывел его на Калинов мост в шестом часу вечера, когда уже начинало темнеть. Никита остановил коня у окраины леса, спрыгнул, достал бинокль и, прислонившись к поваленной осине, принялся оценивать обстановку. От края леса до берега реки было километра два по выжженной красноватой пустоши, похожей на застывшую лаву. Справа и слева лес подступал к реке, закрывая обзор, и Никита видел лишь каменистый Калинов тракт, пересекающий справа выступ леса и наискосок, через пустошь, подходящий к мосту. Камни тракта отчасти потрескались, отчасти расплавились, но всё ещё были заметны и держали дорогу. Мёртвая река вполне оправдывала свое название. Шириной в полкилометра, она казалась страшной даже на вид. Воды реки, чёрной и густой, как нефть, разъедали всё живое и неживое как сильнейшая кислота, любая лодка давала в ней течь в считаные секунды, и все попытки наладить переправу заканчивались неудачей, пока колдовством не был возведён Калинов мост. Мост был перекинут через громаду чёрной воды без единой опоры и сваи, и Никита не мог понять, как он держится. Ладно бы вантовый, но это был простой прямой каменный мост шириной в десять метров и бортами по краям чуть выше обычных. Видимо, чтобы даже случайно не свалиться в реку. По всем правилам такой мост должен был стоять на сваях, но их не было. Ни один цемент не мог бы выдержать такую массу камней, и Никита понимал, что да, без магии этот мост было не возвести. Он висел над рекой в паре метров от поверхности воды, опираясь одним концом на эстакаду, которой заканчивался Калинов тракт, а другим – уходя в тоннель, пробитый в скалистом гребне правого берега реки. Базальтовый гребень возвышался на семь-восемь метров, и шёл, как мог оценить Никита, вдоль всего правого берега. Бессмертный говорил, что он неширокий, что тоннель пятьдесят метров в длину, не больше. Но меньше всего на свете Никите хотелось сейчас оказаться в этом тоннеле. Он водил биноклем, успокаивая себя, что ищет засаду, но просто тянул время, пока это не стало совсем уж неприлично и бессмысленно. Всё равно ничего нельзя было разглядеть за выступами леса, полукругом окружавшего пустошь. Возможно, под покровом ночи пробраться было бы безопаснее, но Никита был уверен – если засада сейчас в лесу, в ночи они подтянутся к мосту. Чтобы наверняка его не упустить. Он бы так и сделал. Никита убрал бинокль в рюкзак, забрался в седло, погладил коня по шее, пробормотав: «Не подведи меня сейчас, Серый!» Вынул пистолет и, тронув коня, выехал из леса. Бесполезный и ненужный сейчас путевод катился впереди. * * * Они прискакали первыми и ждали уже около часа. Иван загнал Прохора на верхушку осины, с которой открывался отличный вид на всю Красную пустошь и подступы к Калинову мосту, а сам с остальными встал в зарослях рябины так, чтобы их нельзя было заметить и в то же время легко можно было вырваться на тракт и на пустошь. Засада была хорошая, обойти её было нельзя. Ивана беспокоило лишь наступление вечера. Он понимал, что в темноте у гонца будет фора, и нервно поглядывал то на небо, то на часы, гадая, пора ли уже выдвигать засаду ближе к мосту и как её подвести и спрятать так, чтобы не выдать заранее. Иван почти решился уже выводить бойцов и спрятать их под эстакадой моста, когда сверху раздался свист. Иван вскинул голову, Прохор кивнул и поднял большой палец. – По коням! – скомандовал царевич. Было заранее договорено не ждать Прохора и атаковать всемером. Прохору было приказано догонять, как спустится. Они вылетели из леса на пустошь и рассыпались цепью, стараясь охватить гонца и с леса, и с реки. Иван понимал, что это снижает ударную мощь отряда, но он не хотел рисковать уходом гонца обратно в лес. Что тот вполне мог попробовать сделать, если бы они всемером рванули бы ему наперерез прямо к мосту. Иван скакал прямо по тракту, рассчитывая в любом случае первым добраться до моста. Слева скакал Тимофей, Игнат замыкал цепь, выбираясь по самой границе леса и отрезая гонцу путь к отступлению. Они заметили его первым, он уже проехал чуть больше трети пути. Через пару секунд их заметил и гонец и, пригнувшись к спине коня, рванул к мосту. У него была фора, но кони царевича были свежее, и они должны были успеть его перехватить. Видимо, гонец это тоже понял. В какой-то момент, не снижая скорости, он вытянул правую руку, и конь Остея рухнул как подкошенный. Остей пролетел через голову коня и, с трудом поднявшись, захромал вперёд, выхватив саблю. Следующим путь гонцу перерезал Радько, и тот, прицелившись, свалил и его коня тоже. Радько, в отличие от Остея, упал неудачно и поднялся не сразу. У Ивана не было времени следить за отставшими. В считаные секунды он лишился двоих людей, и гонец уже прицеливался в коня Тимофея. Следующим будет он. Если гонец свалит их обоих, путь на мост ему будет открыт. Иван натянул поводья так, что конь встал на дыбы. Спрыгнув и сдёрнув лук, Иван положил стрелу, натянул тетиву до уха и отпустил. Алабуга не зря учил его, заставляя тренироваться сутками в любых условиях. Он так и не превзошёл отцовского сотника, но почти достиг его уровня, став вторым лучшим стрелком царства. Направление ветра, влажность воздуха, скорость цели – всё это Иван определял, уже не думая, автоматически. Он был уверен, что попадёт, куда нужно, и попал – прямо в голову коня. Конь рухнул, гонец перекатился через его голову, выпустив из рук пистолет и свалившийся со спины рюкзак. Пистолет он тут же подобрал и, встав на колено, подстрелил коня подскакивающего к нему Тимофея. Тимофей был готов и заранее притормозил коня, спрыгнув с него, как только тот начал заваливаться. Теперь от гонца его отделяло не больше ста метров, и, выхватив саблю, он рванул прямо на него. У Никиты не оставалось выбора. Прошептав «Видит Бог, я не хотел этого!», он выстрелил в Тимофея. Он был уверен, что попал. Он целил прямо в грудь и не мог промахнуться, но Тимофей лишь чуть вздрогнул и продолжил бежать. Никита выстрелил ещё раз и ещё и с ужасом понял, что пули не берут противника. Он стоял с бесполезным пистолетом в руке, затравленно озираясь на бегущих и скачущих к нему людей, и понимал, что через несколько секунд будет схвачен или убит. Он оглянулся на мост – не успеть. Поднял голову к небу в отчаянной надежде на хоть какую-нибудь помощь и тут заметил ворона, про которого уже и думать забыл. Ворон кружил над мостом, хрипло каркая, и из-за гребня правого берега вылетали и устремлялись через реку к месту схватки такие же чёрные вороны с отливающими краснотой клювами и когтями. Один… второй… третий… пока не появилась и не рванула вниз целая стая. Никита ещё успел заметить безумный взгляд Тимофея, остановившегося от него в пяти метрах, успел услышать чей-то панический крик: «Вороны Балки!», и в следующее мгновение чёрная масса скрыла от него нападавших. Иван успел выпустить десять стрел, прежде чем до него долетел первый ворон. Он не промахнулся ни разу, но на него летело ещё несколько десятков, и Иван выхватил саблю, этим же движением срубив подлетевшего первого ворона. Он кружился, отчаянно рубя подлетающих птиц и уворачивая голову от их когтей и клювов. «Глаза! – в голове пульсировала только одна мысль. – Доберутся до глаз – и мне конец!» У него не было возможности не то что оценить ситуацию, но хоть краем глаза взглянуть на поле боя. Он не видел ничего, кроме очередного ворона, падающего ему на голову, капель крови и перьев, летевших от разрубленных тушек. Оглушительное карканье, хлопанье крыльев, крики бойцов, собственное тяжёлое дыхание, переходящее в хрипы, – всё слилось в один монотонный звук, и Иван не думал уже ни о чём, взмахивая саблей на чистом инстинкте. В какой-то момент ему показалось, что ещё можно выжить. Срубив очередного ворона, он тут же поднял саблю, ожидая следующего, но его не было. Иван стоял, хрипло дыша, и видел, что на ногах остался только он, Остей, бешено отбивающийся саблей от обсевших воронов, и подскакивающий сзади Прохор. Тимофей, Радько, Игнат, Гаврила, Евсей уже лежали на земле, облепленные вороньими кучами. Двое или трое, успел заметить Иван, ещё держались, уткнув лицо в землю и прикрывая голову руками. Прочие лежали на спине, и вороны уже выклёвывали им глаза. Иван успел ещё заметить гонца, озиравшего побоище безумным взглядом, и тут же ему пришлось вскинуть саблю, встречая новую стаю. На этот раз его атаковали и сверху, и снизу. Пока Иван рубил воронов, метящих в голову, десяток обсел его ноги и замолотил по коленям. Иван, вскрикнув от боли, упал, придавив пару птиц, и почувствовал остервенелые удары по спине и затылку. «Конец!» – подумал Иван. Он опёрся на саблю, пытаясь встать, но удар в затылок и резкая боль в коленях снова кинули его на землю. У него потемнело в глазах, и на секунду он захотел поддаться нахлынувшей темноте. Но тут же, скрипнув зубами, оттолкнулся руками от земли, поднялся, несмотря на дикую боль в коленях, и лишь через пару секунд осознал, что воронов на нём нет. Он провёл рукой по голове, непонимающе огляделся. К нему подскакивал Прохор, истошно матерясь и куда-то тыча рукой. Иван посмотрел, куда указывал Прохор, и увидел светло-серого сокола, расшвыривающего воронью стаю. – Финист! – с облегчающей радостью заорал Иван, ковыляя с пробитыми коленями на помощь Скаль-Грайскому. Финист убил воронов, обсевших царевича, и теперь расправлялся с остальными. Воронов было больше, много больше, но сокол был быстрее, сильнее и проворнее, и за несколько секунд он перебил десятки чёрных разбойников, скинув их с Тимофея и почти освободив Радько. Иван и Прохор довершили избиение своими саблями. Пара десятков воронов ушла обратно за гребень. Сокол сделал победоносный круг над местом схватки и слетел на землю, обернувшись Финистом. Царевич шагнул к нему, обнял, стиснув за плечи. Он не стал его спрашивать, как тут оказался, ему было не до того. Вокруг валялись убитые лошади, стонали раненые и истерзанные бойцы, всё было усеяно трупами перебитых воронов, но Иван смотрел только на гонца, который уже бежал к мосту. Оттолкнув Финиста, он побежал, прихрамывая, за ним. Финист с Прохором догнали его у самой эстакады, когда гонец добежал уже до середины моста. – Уйдёт же! – отчаянно закричал Иван, вырываясь из рук. – Прошка, догони! Финист… Он осёкся на полуслове. Из тоннеля раздался глухой клокочущий рёв, и Иван понял, что они опоздали. Замерев, он уставился на мост, пытаясь представить себе, что сейчас должно произойти – и не смог. …Никита сорвался с места, как только вороны ушли обратно за Гребень. Он не замечал катящийся рядом путевод, не чувствовал колотящееся под рёбрами сердце. Он просто уходил от одной опасности к другой, понимая, что, будь его воля, он принял бы иное решение. Но сейчас его вела чужая воля. Рёв из тоннеля застал его на середине моста. Он присел на корточки, рывком расстегнул рюкзак, вытащил старые сапоги, упакованные в целлофан. Сорвал целлофан и, выпрямившись, стал ждать, ощущая, что словно проваливается в пустоту внутри собственного живота. Сначала из тоннеля показалась одна голова, потом вторая, третья… Огромные змеиные головы на мощных шеях, размером с фонарный столб, выдвинулись из мрака тоннеля. Затем показалось туловище – продолговатое, гладкое, с длинным мускулистым хвостом и сложенными по бокам кожистыми крыльями. Змей Бессмертного! Никита не мог назвать этого Змея Горынычем. Это не Горыныч, Горыныч это что-то прикольно-безвредное, вроде соседа Петровича на лавочке у подъезда. Этот трёхголовый мутант не казался ни прикольным, ни безвредным. «Чужой», приходило на ум Никите, «Чужой против Хищника». Такое же омерзение, такой же первобытный хтонический ужас. Это было чудовище, чуждое миру, даже этому миру сказки настолько, что совершенно непонятно, как оно тут оказалось и откуда взялось. Змей шёл по мосту, гремя цепями, сковывавшими его короткие мощные лапы и тянувшимися за ним из тоннеля. Своими тремя головами на длинных и гибких шеях он управлял на редкость слаженно. Правую шею он согнул и наклонил, всматриваясь в Никиту, средней следил за стоящими на другом конце моста, левую поднял ещё выше и осматривал последствия схватки с воронами. Никита подождал, пока Змей подойдёт на десять метров, и кинул ему под лапы сапоги, один за другим. «Ни в коем случае не швыряй верхом! – наставлял его Бессмертный. – Он воспримет это как угрозу и спалит тебя раньше, чем сапоги упадут на землю!» Змей мгновенно опустил левую морду к поверхности моста и принюхался к подкатившимся сапогам. Правой мордой он продолжал пристально следить за Никитой, втягивая ноздрями воздух и то сужая, то расширяя зелёные зрачки. В густых сумерках зелёные глаза Змея сверкали ярко, как неоновые вывески ночных магазинов. «Только бы подействовало, только бы сработало!» – молил про себя Никита, следя, затаив дыхание, как Змей обнюхивает сапоги, и медленно доставая из кармана смартфон. Змей поднял морду, которой обнюхивал сапоги, и снова уставился в побоище за рекой, где шевелились и вставали два-три окровавленных человека. Он, видимо, выяснил, что хотел, и теперь предпочитал вновь полностью контролировать обстановку. Сделав несколько шагов, Змей приблизился правой мордой почти вплотную к лицу Никиты и замер, сверля его взглядом и обнюхивая так же, как только что обнюхивал левой сапоги. «Ну всё! – пронеслось в голове у Никиты. – Или сейчас, или…» Он не успел придумать, что «или…» Слегка отклонившись от страшной змеиной морды размером со стиральную машину, Никита медленно поднял руку со смартфоном, постаравшись направить экран в глаза Змея, и включил запись. В горле у Змея угрожающе заклокотало. Никита чуть не отдёрнул руку, готовясь прикрывать голову от пламени, но последним усилием сдержал себя и услышал холодный резкий приказ, раздавшийся с экрана: – Астертони! Астертони! Никита понятия не имел, что это значит. За последние два дня он десятки раз просмотрел эту запись, но по-прежнему знал только одно – она должна заставить Змея пропустить его через мост и тоннель. Астертони! Змей расправил крылья, вытянул шеи вверх и тяжело взлетел, едва не сбив Никиту. Он висел над мостом, размахивая крыльями и гремя цепями, всеми тремя головами продолжая зорко следить за происходящим. Никита, едва не упав от неожиданности и взмаха крыльев, даже не сразу сообразил, что путь открыт. Мост был достаточно широкий, чтобы Змей мог просто посторониться; зачем ему было взлетать?! Он дёрнул головой, краем глаза заметив движение у себя за спиной и торопливо шагнул вперёд, едва опять не упав под мощной воздушной струёй. Боязливо обойдя гремящие тяжёлые цепи и хвост Змея, кончиком которого он продолжал касаться моста, Никита устремился ко входу в тоннель, переходя с шага на бег и постоянно оглядываясь. Последнее, что успел он заметить, прежде чем скрылся в зияющей темноте тоннеля, – три красноватые струи пламени, выпущенные Змеем в сторону бегущих к нему людей. Глава 13. Мгновения молодости