– Для кого как, – не согласился Наполеонов. – Давайте подумаем, кому выгодна его смерть, – предложил Морис. – Как ни крути, только его жене, – ответил Наполеонов. – Но она была в санатории, и тому куча свидетелей! – Кто-нибудь из оперативников ездил туда? – спросила Мирослава. – Куда? – вытаращил глаза Шура. – В санаторий. – Я не могу выбрасывать государственные деньги на ветер! – отрезал Наполеонов. – Мы всё проверили по телефону, плюс ко всему нам выслали все необходимые бумаги. – Ну, тогда, конечно, – хмыкнула Мирослава. – Не вижу ничего смешного! – заявил Наполеонов, перебрался на диван и при этом, устраиваясь поудобнее, потревожил дремавшего там кота. Дон сердито фыркнул и спрыгнул на пол. – Ваш кот пренебрегает моим обществом! И не скрывает этого! – с гримасой обиженного ребёнка пожаловался Шура. – Просто ты его достал, – тихо проговорил Морис. Мирослава расхохоталась. – Уйду я от вас! – проговорил Наполеонов, поднимаясь на ноги. – Куда это ты на ночь глядя собрался? – спросила Мирослава. – Спать! В свою комнату! – А, тогда ладно. * * * Сидя утром на работе и ломая голову над вечерним разговором в доме детективов, Наполеонов пришёл к заключению, что с вдовой Костюкова Анной Леонидовной необходимо поговорить ещё раз. Сначала он хотел вызвать её к себе, но потом решил, что стены официального здания подействуют угнетающе на и без того тяжело переживающую потерю мужа женщину. И он поехал к ней сам, предварительно позвонив по телефону. Анна Леонидовна сказала, что она сегодня не собирается выходить из дома и он может приехать к ней, выбрав любое удобное для него время. – Я подъеду сейчас, – проговорил следователь в трубку. – Хорошо, я буду ждать. Как по-домашнему это прозвучало, неожиданно для себя подумал он, точно она ждёт в гости старого друга. А ведь он, следователь Наполеонов, ей вовсе не друг, хотя и не враг, конечно. «Получается прямо как в песне Владимира Семёновича Высоцкого: „И не друг и не враг, а так…“» Грустная, однако, история. С этими мыслями следователь и добрался до квартиры Костюковых. По домофону Анна Леонидовна отозвалась сразу, следователь догадался, что женщина стояла возле двери. И когда он поднялся на площадку, дверь квартиры была распахнута. – Здравствуйте, – проговорил он, чувствуя себя непрошеным гостем, бесцеремонно вторгшимся в обитель печали. – Здравствуйте, заходите, – отозвалась Анна Леонидовна и включила в прихожей свет. Прежде чем она успела наклониться, чтобы достать для него гостевые тапочки, он успел бросить взгляд на её лицо. При электрическом освещении оно казалось особенно бледным, а круги под глазами – почти чёрными. Спрашивать о том, как она себя чувствует, в этой ситуации было бы верхом бестактности, поэтому Наполеонов и не спросил, только тихо вздохнул и надел тапочки, которые она поставила перед ним. Тапочки были размера на два больше, поэтому Шура зашлёпал в них, как дряхлый деревенский дед в калошах, намеревавшийся покормить гусей. Хотя если и приплести гусей к следственной работе, то работникам правоохранительных органов если и приходится иметь дело с разными гусями, то они не кормят гусей, а скорее дразнят их. Что ж, такова специфика их работы. Вдову Вадима Костюкова Александр Романович, разумеется, дразнить не собирался, но ему было необходимо расшевелить её память и вытащить из неё хоть какую-то информацию в помощь следствию. – Анна Леонидовна, – произнёс следователь, усаживаясь в предложенное ему мягкое кресло, – вспомните, пожалуйста, кто мог желать смерти вашему мужу? – Понятия не имею, – ответила она, не задумываясь ни на минуту. – Вы уверены, что у вашего мужа не было конфликтов с его компаньоном Марком Анатольевичем Левонеловым? – Уверена, – так же быстро ответила Костюкова. – А кому теперь перейдут акции, принадлежавшие вашему мужу? – Наверное, мне, – пожала плечами женщина. – Вы пока не интересовались этим вопросом? – осторожно спросил Наполеонов. – Мне сейчас не до этого, – вздохнула Костюкова. – Понимаю. – Наполеонов постучал пальцами по подлокотнику кресла. – Но ведь, наверное, существует завещание? – Наверное, – безразлично согласилась вдова. «Надо же, как бедняжка по мужу убивается, – сочувственно подумал Наполеонов, – даже деньгами не интересуется». Но беседу нужно было продолжать. И чувствуя себя человеком, который в полном тумане движется по болоту, ощупывая при этом предварительно каждую кочку, он спросил: – А с сестрой у Вадима Аркадьевича были хорошие отношения? – Нормальные, – пожала плечами вдова. – А с мужем сестры? – Аналогично. – Клара Аркадьевна сказала, что отец Вадима Аркадьевича не был её родным отцом. – Ну и что? – спросила Анна Леонидовна. – Самбурский удочерил её, когда она ещё была маленьким ребёнком. И не делал в детях различия. «Как же не делал? – подумал про себя Наполеонов. – Большую часть своего имущества завещал родному сыну, а приёмной дочери оставил только дачу на выселках. Ведь это вполне могло оскорбить Клару Аркадьевну». Вслух он сказал: – Я слышал, что после смерти Костюкова-старшего супругам Самбурским досталась только дача? – Да, это так, – утвердительно кивнула Анна Леонидовна. – Это ведь могло оскорбить если не Клару Аркадьевну, которая очень любила своего брата, то её супруга Петра Терентьевича Самбурского. – А при чём здесь Пётр? – удивилась женщина. – Ну как же… – начал было Наполеонов. Однако вдова резко перебила следователя: – Это дела семейные, точнее, близкородственные! Клара и Вадим сами меж собой разбирались, ни я, ни Пётр никакого касательства к этому не имели. «Интересно», – подумал Наполеонов и спросил: – А у Самбурских есть дети? – Есть, дочь Александра. – И какие у вашего мужа были взаимоотношения с племянницей? – Сашку Вадим обожал! – оживилась Анна Леонидовна. – Когда она влюбилась сразу после школы, он, в отличие от родителей, поддержал её роман. Правда… – Анна Леонидовна помрачнела и замолчала.