– Давно уже пора, а то я весь слюной истёк, – пожаловался Наполеонов и показал язык коту. – Шура! – укоризненно проговорила Мирослава. – А он первый начал дразниться, – принялся оправдываться Наполеонов. – Он не дразнился, а умывался. – Почему-то он всегда начинает умываться, когда видит меня, – насупился Наполеонов. – С меня что, пыль на него перелетает? Морис и Мирослава не выдержали и прыснули со смеху. – Шура, – отсмеявшись, проговорила Мирослава, – тебе бы уже надо было знать, что коты и кошки – самые чистоплотные на свете животные и поэтому часто умываются. – И всё равно! Он высовывал язык и показывал его мне! – упрямо гнул свою линию Наполеонов. – Ты просто как маленький! – махнула на него рукой подруга детства. – Вот только попрошу не тыкать меня носом в мой рост! Не зря русский народ говорит: «Мал золотник, да дорог». – Никто тебя никуда не тыкает, иди мой руки – и за стол. – А вы? – И мы. – А я уж подумал, что вы, как ваш кот, языком руки помоете, – ехидно проговорил Наполеонов и чуть ли не вприпрыжку выбежал из кухни. Ужин прошёл, как говорится в таких случаях, в тёплой, дружеской обстановке. После ужина Наполеонов расслабился, переместился на диван и развалился рядом с недовольно подвинувшимся котом. Шура, почти так же как Дон, щурил от удовольствия глаза и только что не мурлыкал. Зато вызвался спеть песню. И спел после того, как Мирослава принесла ему гитару: Уставлен в избе подоконник Геранью – к горшку горшок. Висит на стене половник, В духовке печётся пирог. Застеленный скатертью белой Стол в середине стоит, Который рукою умелой Скоро уж будет накрыт. По чашкам чай разольётся И будет нарезан пирог. И кошка лапкой коснётся И отодвинет горшок, И вот она на окошке Нервно виляет хвостом, Смотрит, как хлебные крошки Птицы клюют за окном. И тут же глаза прищурит И замурлычет о том, Как хорошо, что у Шуры Гостеприимный есть дом, Где его обогреют, Накормят, напоят, спать Уложат и сны навеют, В которых одна благодать. И нет ни забот, ни печали, Спи, Шурочка, засыпай! Вот только забыл – целовали Вы на ночь меня? Ая-яй! * * * На следующее утро Мирослава из дома уехала рано, почти что следом за Наполеоновым. Она надеялась, что Игнатьева не выгуливает собаку слишком рано, как это делают торопящиеся успеть на работу люди. Пенсионерке вовсе не обязательно вставать рано, если она, конечно, не является любительницей общения с другими собачниками. Хотя это навряд ли, – подумала Мирослава. Обычно владельцы догов, алабаев, кавказских овчарок и прочих крупных пород не жалуют мелких шавок, типа болонок и другой мелкоты. Они люди солидные, и собаки у них солидные, не предназначенные для скрашивания досуга старушек и забав малышни. Мирослава не исключала того, что её точка зрения может быть предвзятой, и она ошибается, давая такую характеристику большей части собачников. Но всё-таки считала, что погрешность если и существует, то она минимальна. Так или иначе, но когда она, оставив машину за пределами двора, вывернулась из-за угла и пошла по дорожке, то сразу же увидела несущуюся навстречу ей болонку с красным мячом в зубах. – Матильда! Куда ты? Остановись! – донёсся до неё женский крик. Собака приостановила свой бег и замерла на месте, точно раздумывая, прислушаться ей или нет к призывам хозяйки. Потом положила мячик на дорожку, посмотрела на Мирославу и сказала: – Гав! – И тебе доброе утро, – улыбнулась Мирослава. Собака посмотрела на неё озадаченно, встряхнулась и собралась уже брать в зубы мячик, как Волгина сказала: – Я бы не торопилась на твоём месте. Матильда, а это точно была она, казалось, была удивлена её замечанием и с минуту заинтересованно рассматривала Мирославу своими блестящими коричневыми глазами. Этого времени хватило как раз на то, чтобы рядом оказалась запыхавшаяся от быстрой ходьбы хозяйка собаки. – Ух, непослушная девчонка! – погрозила она болонке, а потом обратилась к Мирославе: – Спасибо, что задержали её. – Да не за что, – пожала плечами Волгина и, улыбнувшись, проговорила: – Я ведь к вам, Евдокия Филаретовна! – Ко мне? – удивилась Игнатьева. – Я детектив Мирослава Волгина, вот моё удостоверение, посмотрите, пожалуйста. – Да чего мне его смотреть, – отмахнулась женщина, – тем более что я и очки-то в прихожей на тумбочке оставила. Вы лучше скажите, зачем я вам понадобилась? – В полиции мне вас охарактеризовали как внимательного и разумного человека. – Спасибо охарактеризовавшему, – польщенно улыбнулась женщина. Она явно подумала об Аветике, и Мирослава не стала её разочаровывать. – Только я ведь рассказала всё, что знала, – спохватилась Игнатьева.