– Давайте, – неохотно согласился оперативник. – Допустим, у тебя есть давний дружок, и вот он однажды загулял от жены. Что ты будешь делать? Донесёшь на него? – Нет, – вынужден был признаться Славин. – То-то и оно! – изрёк торжествующим тоном Наполеонов. – Именно по этой причине Новогорский и не хочет ничего нам говорить о женщине друга. Но Славин решил, что незачем следователю долго радоваться, и внёс коррективы: – Я бы никому не рассказал о шашнях друга, если бы он был жив. Но если бы его укокошили, то уж тут я не стал бы скрывать информацию от следствия. – Ишь ты! – укорил его то ли в шутку, то ли всерьёз Наполеонов. – Подмочил бы, выходит, репутацию друга! – О чём вы говорите?! – возмущённо проговорил Славин. – Какая репутация, если человека убили?! К тому же он не казнокрад, не мафиози! Ну, сходил налево, не убивать же его за это? – Так убили же! – аж подпрыгнул от нетерпения на своём стуле следователь. – Но убили-то его, скорее всего, не за измену, – возразил Славин. – А вот с этим нам предстоит разбираться. – У его жены стопудовое алиби, – напомнил оперативник. – Но он ведь мог изменить не только жене, – задумчиво произнёс следователь. – А кому же ещё?! – изумился оперативник. – Например, другой любовнице. – Ну, вы даёте, Александр Романович! У него их там целый гарем, что ли? – Это я и сам хотел бы узнать, – Наполеонов глубокомысленно наморщил лоб. – Гм… – задумчиво произнёс Славин, потряс головой, а потом сказал: – Может быть, вы и правы, Александр Романович. Но тут одна нестыковка получается, – проговорил он через некоторое время. – Какая именно? – заинтересовался следователь. – Получается, что Савелий Лукьянович покрывает всех любовниц своего друга? – А почему нет? – спросил следователь. – Ведь покрывает он не любовниц друга, а самого Костюкова. И оба они одновременно подумали о том, что если Костюков был отъявленным донжуаном, то это не так-то легко было держать в секрете и кто-нибудь ещё, кроме Новогорского, мог об этом знать. Оставалось только найти этого кого-то. – Да, ещё одна вещь, – прежде чем покинуть кабинет следователя, сказал оперативник. – Не тяни! – поторопил его Наполеонов. – Я показал Новогорскому фотографии с места преступления, и Савелий Лукьянович уверенно заявил, что именно из этой чашки Костюков пил кофе дома. – А вот это интересно, – оживился Наполеонов, – только, скорее всего, не из этой, а из похожей. Не мог же он унести чашку из дома. – Почему нет? – По той простой причине, – Наполеонов постучал костяшками пальцев по лбу, – что дома он кофе пил гораздо чаще, чем с любовницей. И жене было бы нетрудно заметить исчезновение чашки. – Он мог сказать Анне Леонидовне, что разбил её. – И вынес осколки, – хмыкнул Наполеонов. – Почему нет? – заупрямился Славин. – Потому что неправдоподобно! Оперативник пожал плечами: – Но тут есть ещё один вариант. – Какой? – Он мог не брать чашку из дома, а купить точно такую же в магазине. – Резонно, – согласился Славин. – Хотя, – как бы с сожалением об упущенной возможности вздохнул следователь, – первый вариант был бы нам полезней. – Чем? – Он давал бы нам возможность заподозрить в отравлении кого-нибудь из домашних. – Кого? У жены алиби. Сын ещё слишком мал. – Зато есть тесть и теща! – торжествующе произнёс Наполеонов и, покосившись на оперативника, проговорил: – Будь я твоей тёщей… – Чего-чего? – вытаращил глаза Славин. – Ну, допустим, так бы в жизни случилось, – подмигнул ему Наполеонов, – ты был бы моим зятем и я узнал бы, что ты изменяешь моей дочери, я бы тебя – трах-бабах! – Наполеонов так наглядно изобразил, что он сделал бы с красавчиком Славиным, будь он его тёщей, поймавшей Дмитрия на горячем, что старший лейтенант от души расхохотался. – Вы, Александр Романович, большой затейник, – проговорил оперативник, вытерев тыльной стороной ладони выступившие на его глазах от смеха слёзы. Глава 9 В небо точно брызнул кто-то неведомый апельсиновым соком. И закат не пылал неистово, как летом, переливаясь всеми оттенками пурпура и источая при этом нестерпимый жар, а нежно сочился жёлто-оранжевыми тонами, дразня и услаждая взор и роняя по капле отблески заходящего солнца. Казалось, подставь ладонь, и на неё упадёт прохладная кисло-сладкая капля апельсинового сока. Шура Наполеонов решил провести вечер и ночь в доме подруги детства Мирославы Волгиной. Он решил, что устал не только от затягивающегося дела Костюкова, но и от назойливого шума и суеты мегаполиса. А в коттеджном посёлке, где жила Мирослава со своим котом Доном и сотрудником принадлежащего ей детективного агентства Морисом Миндаугасом, по мнению Шуры, была тишь да благодать. Несмотря на то что наступила осень, пышно цвели цветы, пламенели посаженные вдоль заборов кусты калины, рябины, шиповника и даже облепиха местами встречалась. В купах ещё не опавшей листвы стрекотали разные птички, предпочитавшие зимовать на малой родине. Хотя чего греха таить, до дома Мирославы Наполеонов добрался не в лучшем настроении. И усевшись на кухне, чтобы быть поближе к волшебным запахам готовящегося ужина, начал с места в карьер: – Понимаешь, Слава, какое дело. – Шура почесал макушку и продолжил: – Один мужик завёл любовницу. – Дело житейское, – беспечно отозвалась Мирослава, подражая голосу Карлсона, озвученного Ливановым. – Ну да, в принципе, ты права, – неохотно согласился Наполеонов и почему-то покосился на кота, развалившегося во весь рост на диване. Кот, то ли заметив взгляд Наполеонова, то ли просто пришло время, начал тщательно вылизываться. – Он ещё и дразнится, – проворчал Шура. – Кто, – удивилась Мирослава, – мужик твой? – Какой мужик?! Кот. Волгина хмыкнула и спросила: – Надеюсь, что мужик, кроме того, что завёл любовницу, больше ничего не натворил. – Если бы, – вздохнул следователь. – Он ещё и выпил чашку кофе. – Это преступление? Шура сделал чуть ли не мхатовскую паузу и закончил: – Последнюю! – Вероятно, его отравили, – предположила подруга детства. – Какая ты догадливая, – недовольно буркнул Шура. – Есть такое, – согласилась Волгина.