Полосухин зашагал последним. Ишь рыболовы, сейчас и головы поопустили, понимают, небось, вину… А может быть, ругают себя за оплошку? Мол, втюрились, как оглобля в кузов, и теперь ждут не дождутся, когда он отпустит их. Интересно, забудут ли они теперь дорогу на полой или же станут следить, когда он отлучится из села, чтобы воспользоваться моментом и вновь попытать счастье? А с них взятки гладки. Ну составит он акт, передаст его в сельсовет, вызовут их родителей, предупредят, чтобы глядели за ребятами. Да разве за ними углядишь! Всыпят им папы да мамы по первое число и успокоятся, а мальчишкам к этому не привыкать. А вот обозлиться могут, и назло ему станут шарить по полоям, да еще других пацанов научат… Они пришли на базу рыбкоопа. Кладовщик, приняв у ребят рыбу, выписал квитанцию и передал ее Полосухину. Как ему быть теперь? Ничего не предпринимать, отпустить с миром? Так мальчишки уверуют в свою безнаказанность и завтра сделают новые круги и заберутся в полой опять, но уже осторожнее будут — наблюдателей своих выставят, чтобы не попасть впросак… Наблюдателей? Вот если бы такие наблюдатели следили за водоемами!.. Полосухин, словно проверяя, прав он или нет, оглядел ребят. Лица их были хмуры и озабочены, и он никак не мог понять, что же больше тяготит мальчишек: сознание ли того, что поступили они плохо, или наказание, что может выпасть каждому из них. И вдруг он вспомнил себя, вот таким же, как они, огольцом. Тогда шла Отечественная война. Отец был на фронте, и мать одна тянулась изо всех сил, чтобы прокормить всю семью: пятерых детей да старуху свекровь. О себе не думала. Рада была и тому, что ела с рыбаками на тоне, где работала фонарщицей, что могла принести после смены домой несколько рыбин. Но вот наступил запрет, и лов прекратился. — Андрюша, а, сынок, — обратилась она как-то к старшему, не зная, что же приготовить сегодня на обед, — сходил бы ты на полой, что ли, может, и поймал бы там… Андрейка каждый день ловил рыбу на Старой Волге, но сейчас, когда она ушла в полой на нерест, в реке попадалась только мелочь, да и та плохо клевала, и подчас он возвращался с рыбалки пустым. — А сетку батину можно взять? — Сетку? — задумалась мать, вспоминая, как муж, уходя на войну, велел беречь сети пуще своего глаза. «А шут с ней, мальцам ведь есть что-то надо!» — вздохнула она. — Возьми одну. Только смотри, не порви о коряги. Сеть Андрейка ставил на ночь среди камышей, подальше от посторонних глаз. Но уловы не радовали его, и он стал искать выход. Ловил и на отмелях, и на глубине, потом сообразил, что рыбы должно быть больше в узких ериках, где сеть можно было с одного берега протянуть на другой. Попробовал, и дело пошло на лад. Теперь улова хватало не только на котел. Частенько он приносил рыбы столько, что не съесть ее было и в несколько дней, и тогда мать солила излишек про запас, оделяла соседок. — Ну вот, — радовалась она, — и помощи дождалась, и работничек в доме объявился. Все легче теперь будет. Так и жили, пока не окончилась война, пока не вернулся отец. — За помощь матери — спасибо, сынок, — расцеловал он Андрейку при встрече, — теперь не пропадем! Наутро мальчик принес очередной улов, и отец, увидев в мешке десятка два икряных лещей да линей, нахмурился. — Где ловил, в полоях? — Ага, за бугром по Сухому ерику, — радостно поведал тот. — На повороте узкое место есть, помнишь? Здорово там попадается!.. Отец промолчал. Несколько рыбин он почистил на завтрак и обед, остальной улов засолил. А вечером, когда сын опять засобирался с сетью на ерик, остановил его. — Хватит, Андрейка, браконьерничать. Нерестится рыба, беспомощна она сейчас, покой требует… — Так многие же ловят… — Многие, многие!.. — перебил его отец и, заглянув сыну в глаза, добавил уже мягче, тише: — Охранять ее надо, а не ловить, иначе скоро и без рыбы и без работы останемся. — А что есть-то будем? — робко проронил Андрейка. — Ничего, сынок, всем тяжело… — задумчиво вымолвил отец и вдруг улыбнулся. — Наладим с тобой удочки и станем на малька и блесну судака ловить, потом на сома поедем, а там и путина осенняя начнется. Проживем!.. Были у него и потом с отцом серьезные разговоры, а этот, первый, остался в памяти на всю жизнь. Вот и мальчишки бы так запомнили сегодняшний урок!.. Они остановились у инспекции рыбнадзора, и Полосухин махнул рукой. — Ладно, ступайте. Да помните, если я вас еще хоть раз увижу на полоях!.. Ребята облегченно вздохнули и, боясь, как бы инспектор не передумал, скорее пустились прочь. Полосухин проводил мальчишек озабоченным взглядом и, войдя в инспекцию, доложил о случившемся начальнику. — Зря отпустил пацанов, — сказал тот. — Надо бы наказать. — Антон Григорьевич, так дети же они… — Оштрафовать их родителей! — стукнул начальник кулаком по столу. — Думаете, помогло бы? — А что, поможет твоя доброта? — усмехнулся начальник. — Не знаю. — То-то. В следующий раз составляй акт, хватит церемониться!.. Глава 4 Дома Было уже за полдень, когда Сашка Ершов подошел к дому. «А что если как раз теперь придет к нам Андрей Петрович? — подумал он вдруг об инспекторе рыбнадзора и остановился у калитки. — Нет уж, лучше без обеда остаться, чем маме под горячую руку попасть!..» Мальчик зашагал к реке, тяжело вздохнув: утром он завтракал кое-как, и сейчас ему очень хотелось есть. «А если?..» Сашка остановился, с минуту раздумывал, как же ему поступить, и вновь подошел к калитке. Чуть приоткрыв ее, заглянул во двор. Никого. Тогда он прошмыгнул в камышанку. Сунув за пазуху горбушку хлеба, он поискал взглядом, что бы еще взять, и увидел вяленую воблу. Она висела в чалке на гвозде у дверного косяка. Сашка сорвал две самые крупные рыбины. Вторую половину дня мальчик слонялся по берегу Старой Волги. И не потому, что не мог найти занятия: томила неизвестность. Конечно, Андрей Петрович отпустил их с миром и даже не ругал больше. Но ведь у него осталась квитанция на сданную рыбу, и по ней всегда можно составить акт! Составит он его или нет?.. Вот если бы их накрыл начальник рыбинспекции, тогда бы несдобровать. Говорят, он рыбакам даже сущих пустяков не прощает! А вдруг Андрей Петрович доложил ему?! Сашка немного постоял у рыбкооповского причала, где разгружалась самоходная баржа, пришедшая с товарами из Астрахани, но там ничего интересного не было, и он побрел дальше. На пассажирскую пристань даже не взглянул. Знал, что сейчас на ней никого нет, что народ там собирается лишь к прибытию речного трамвайчика и теплоходов на подводных крыльях. Миновав купающихся на отмели мальчишек, он немного задержался у мостков, где женщины полоскали белье, потом залез на рыбацкий баркас, причаленный к старому парому, и задумался. И почему это ему так не везет! Что бы он ни сделал, все выходит боком, куда бы ни пошел, обязательно нарвется на неприятность. Вот и сегодня: рассчитывал одно, а получилось… Интересно, знают ли уже дома об этом? Если да, то почему не ищут? Или ждут, когда он сам придет? Нет, на мать это не похоже, сразу же бросилась бы его искать, или же Зинку послала бы. А вот отец искать не станет. Ему всегда некогда, он вечно занят своими рыбацкими делами и мало бывает дома даже теперь, во время запрета, когда его механизированное звено так же, как и другие, свободно от лова и находится в селе. То ему надо спешить на берег, где на якоре стоит их старый, видавший виды, метчик, то у кого-то из рыбаков звена собираются все, чтобы строить новую волокушу или се́крета с вентерями, то надо чинить сети да смолить их или торопиться к правлению колхоза. И даже когда нужно наказать его, Сашку, за какие-либо проделки, он делает это скоро и нехотя, лишь бы не ворчала мать… Дома Сашка появился, когда солнце скатилось за старые ветлы. Во двор вошел с опаской, готовый в любую секунду выскочить за калитку. — И где это тебя черти носят? — увидев его, нахмурилась мать. — Хоть бы скотину с улицы загнал, что ли!.. Сашка облегченно вздохнул: нет, не знают еще ничего дома! — и скорее выскочил на улицу. Корова стояла в переулке у калитки, терпеливо ожидая, когда ее впустят в баз, а овец поблизости не было, и Сашке пришлось обежать несколько соседних улиц, пока он нашел их. Вечер пролетел незаметно. Мать возилась по хозяйству, потом кормила семью. Отца дома не было. Он приехал на мотолодке поздно, когда Сашка уже собирался спать. — Сбегай-ка на берег, — сказал он сыну, бросая в угол камышанки увесистый мешок, — замкни на цепь бударку да шест захвати. Когда Сашка вернулся во двор, отец уже разделывал крупного осетра, две севрюги лежали на полу, лениво шевеля жабрами. — Белуга сорвалась, — рассказывал он матери, искоса поглядывая, как она ловко пробивает через крупное решето осетровую икру, — пудов на пять, не меньше… Подвел это я ее к бударке, надо бы сперва топором оглоушить, а я впопыхах за жабры, думал, управлюсь. Черта с два! Ка-ак рванулась, чуть сам в воду не вывалился, да руку еще о жучки поранил, — показал он завязанную черной тряпицей ладонь, — да режак, стерва, порвала… — Хватит, Аркаша, и этого, — заметила мать. — Хватит, хватит!.. — недовольно проворчал отец. — Знаешь, сколько бы взяли с нее икры?! Но ничего-о. До жарко́й далеко, а времени свободного не занимать. Благо, нас, рыбаков, колхоз пока на другие работы не посылает, мол, отдыхайте, набирайтесь сил. Выкрою моментик, поймаю еще не такую!.. — Не жадничай. Попадешься, тогда… — Типун тебе на язык!.. А ты чего уши развесил? — напустился он на сына. — Марш спать!