– Она меня тогда бросила. По телефону. Сказала, что больше не хочет встречаться, ее это напрягает. Попросила не звонить больше. Вот так… Я ей сказал, что уничтожу ее телефонный номер, иначе буду названивать. И знаешь, что она сказала? Она сказала: да, так, наверное, будет лучше всего… Ну я и удалил её номер из памяти. У него опять задрожали ресницы. Я встал, поблагодарил за кофе и отправился на выход. И остолбенел. В простенке между окном и входной дверью висел огромный семейный портрет. Солидный мужчина в военной форме стоял плечо к плечу с Крисом. – Это мой отец, – горделиво похвастался Крис, указывая на портрет. Это я уже понял: я наконец-то уловил семейное сходство. Рядом с Крисом на портрете красовался начальник спецслужбы Дитрих. Крис открыл мне дверь, но я медлил. Лихорадочно прикидывая, как бы мне выудить из него информацию, я начал: – Знаешь, я ведь тоже занимался недвижимостью. Но у нас это семейный бизнес, мой отец эти занимался, его отец… А я вот в итоге в полиции служу. А у вас, я смотрю, наоборот вышло: отец военный, а ты в бизнесе… Крис засмеялся: – Да отцу, по-моему, все равно было, чем я там займусь. Лишь бы не наркотиками. Он еще боялся, что я гормональный курс начну, знаешь? По смене полов. У него на работе приятель был, консервативный такой, верующий, всех жизни учил, нас в церковь все время звал… У него сын-студент стал девушкой… Так папаня тупо сам на наркотики с горя сел, представляешь?.. – М-да, весело… А ты знакомил отца с Леной? – Не, не знакомил. Она только с моей сестрой общалась, а с отцом как-то не пришлось… – Ну понятно… Вы, наверное, по клубам с Леной и сестренкой гуляли, а отца-то в клуб не затащишь… – Да не, какой клуб. Лена шум не любила, да и мне пить нельзя. Мы тут дома посидели да разошлись… У меня же старшая сестра, они с Леной примерно одного возраста. Были… Он запнулся и тяжело, по-театральному, вздохнул. Я искренне посочувствовал Крису и, наконец, распрощался. Один день в графстве На солнце припекало. Я пожалел, что к океану проход был запрещен, – так хотелось почувствовать дуновение бриза, залезть по щиколотку в воду… Кроме порта, здесь еще был какой-то длинный песчаный пляж, но проход на него для меня был закрыт: номинально он принадлежал местной воинской части. Вот так: живут люди у океана, а проход к нему только по пропускам. Ладно, чего там их жалеть: у них тут у всех около домов бассейны, плавают себе круглый год… Надо было срочно связаться с Дитрихом насчет Лениных сотрудниц, и задать им парочку интересных вопросов. Я увидел кафе на углу квартала и направился туда. В кафе было холодно: кондиционеры работали на полную мощь. Я попросил позвонить по телефону и заказал тыквенный пирог. Я ковырял пирог вилкой и размышлял, машинально рисуя на салфетке. Итак, что мы имеем? Разведчик Стриж встречалась с сыном Дитриха, но вполне вероятно, что она об этом папаше вначале не знала. Потом, конечно, навела справки, и…что? М-да… Про знакомство Лена рассказывала, что встретила Криса пару лет назад. Она не могла выехать из графства в силу очередной вирусной изоляции, поэтому в перерыв между контрактами она отправилась «бродяжничать» по графству. В отелях она останавливаться не хотела или не могла по причине ограничений для контрактников. Бродяжничество как таковое было наказуемо по закону, но можно было найти сносные кемпинги, где за умеренную плату, равную половине гостиничного номера, можно было переночевать в машине или палатке. Именно на берегу озера, в кемпинге она и познакомилась с этим странноватым парнем. Про его папашу Дитриха она ничего мне не рассказывала. Почему? И потом, неужели она не беспокоилась о том, что Дитрих мог ее вычислить? Хотя, судя по всему, в доме она у него не была, встречалась только с сестрой… Ну, про дом мы ничего не знаем. Пока рано делать какие-либо выводы… Несмотря на всю мою любовь и нежность к покойной Ленке, у меня создается впечатление, что она работала на два фронта. Я, разумеется, в это не верю и про Дитриха докладывать я пока не буду… Надо вначале во всем разобраться. Если Стриж была двойным агентом, то нас где-то поджидает бомба замедленного действия… Итак, Крис. Про Криса она рассказала совсем немного, да и без особого энтузиазма. Сказала, что он занимается самосовершенствованием и практикует то, что в графстве именуют йогой. Она как раз растягивалась на берегу озера, когда он к ней восторженно присоединился, – так они и познакомились. Сейчас, зная Криса, я мог легко себе это представить… И еще был случай. Как-то мы засиделись допоздна по случаю дня рождения Павла, – мы его отмечали в Улисе, в штаб-квартире на площади Свободы. Я тогда отправился ее провожать до дома, а она разоткровенничалась. Сказала, что мужиков приличных все равно в ее жизни нет, а Крис, по крайней мере, молодой и красивый. И с ним не так тоскливо в этом графстве, хоть какая-то компания. А без него было бы совсем тошно от одиночества… И я, признаться, не знал, что на это ответить. В графстве я бывал редко и исключительно с короткими деловыми визитами, и в местной специфике совсем не разбирался. Сейчас же у меня появилось некоторое представление и, следовательно, некоторые вопросы… Ленины сотрудницы с видимым удовольствием воспользовались внеплановым перерывом и уселись покурить. Это были две женщины уставшего вида, довольно молодые, но какие-то прожжённые на вид, с грубоватым макияжем. Одна была совсем бесформенная, словно тесто из кастрюли вылезло; другая крепенькая, с большим бюстом. Они щурили глаза от сигаретного дома и оценивающе поглядывали то на меня, то на Дитриха. – Много работы? – спросил я после официального представления и разъяснения правил беседы. Дитрих мог запретить мне задавать вопросы в любой момент: ведь женщины работали в закрытом «ящике». На самом деле, это была пустая формальность, так как в этой лаборатории работали и контрактники, а значит, никаких особых секретов в этом отделе не было. Контрактники получали графское подданство и за разглашение тайн могли спокойно попасть на полную прошивку, но все же на сверх засекреченные объекты их не брали. Стриж сумела пробиться к важной информации благодаря элементарной халатности администрации и своим отличным навыкам, вот и все. Мы действительно потеряли блестящего разведчика… Женщины посмотрели на Дитриха, и он рассеяно кивнул головой. Он уже что-то строчил на коммутаторе, мало обращая внимания на наш разговор. – Да не говорите! Особенно как Елена пропала… Елена была нашим боссом, и ее все любили. А на ее место никого пока не приняли, все временные приходят, и бардак такой творится, что не передать словами! Она ведь приходила первая, уходила последняя, и все шло, как по маслу. А эти кумушки сидят, в экран уставятся или болтают, а работа стоит… Трудовая этика. Само собой разумеется. Она же с острова, к тому же катральщица. И здесь так же работала, как привыкла, – в команде… – Я не понял, что значит «была боссом»? Она же по контракту вроде бы работала? – Ну и что? Она по специальности своей училась, и опыт работы у нее громадный. Она все тесты тут прошла и устроилась на должность заведующего лабораторией. Мы ей анализы приносили, она их обрабатывала и дальше по инстанциям передавала, с врачами обходы осуществляла… – Понятно… А вы не могли бы охарактеризовать ее как человека? Вот какой она была, по-вашему? На работе, личная жизнь… – Елена? Да прямо скажем, странной она была немного. Но мы все ее любили, вы не подумайте! Но не сразу. Вначале она нам показалась деловой слишком. Такой, знаете, высокомерной, нос вверх. И вроде как робот ходит, серьезная такая. А потом смотрим: не, смешливая, только сама неразговорчивая. Нам помогала, если не успевали: сама не раз с пробирками бегала кровь брать, не гнушалась. Вот. Зауважали, одним словом. А потом она за нас пару разу вступилась перед начальством, напортачили мы там с девчонками. Так после этого все только на ее смену и хотели работать… – А муж-то был у нее? Или встречалась она с кем? Женщины посмотрели друг на дружку, и пожали плечами. Та, что с бюстом, сказала: – Муж-то? Да нет, вроде бы она была разведена. Я же говорю, она не распространялась особо, и ни с кем из нас не встречалась за пределами лаборатории. Может, просто привыкла инструкциям следовать, – нам вообще-то не положено семейную жизнь обсуждать, мы же «ящик» закрытый. Ну а как не обсуждать, если одни бабы работают… Она покосилась на Дитриха, и продолжила: – А вот парень был ли у нее, не знаю точно. Говорили, что вроде видели ее с кем-то. Но точно не скажу… Мне или показалось, или у Дитриха свело скулу. Он продолжал что-то набирать на коммуникаторе и, казалось бы, не обращал на нас никакого внимания. Я решился и спросил, обращаясь напрямую к начальнику спецслужбы: – А вот немного не по теме вопрос, если вы не возражаете… Как у вас обстоят дела с наркоманией? Много ли больных, как лечат, какой протокол? Дитрих оторвался от экрана и с удивлением посмотрел на меня. Полная женщина охотно сообщила: – Лечат, лечат. В реабилитационных центрах. Кого не удается вылечить, того на прошивку отправляют. Но лечат хорошо, хоть больницы и переполнены, – я сама в таком центре лежала. Уже пять лет как не употребляю… Мы поблагодарили сотрудниц и отправились в банк. Про наркотики я, конечно, спросил с одной целью: мне хотелось посмотреть на реакцию Дитриха. Ничего особенного я не заметил. Я никак не мог понять, знает ли он о том, что Стриж встречалась с его сыном. Противника недооценивать нельзя. Если он, по умолчанию, знал, что Лена была агентом, то, скорее всего, знал и о том, что она была агентом вконец обнаглевшим. М-да. Чем больше я общался с местными, тем больше я удивлялся какой-то их безыскусной простоте, почти наивности. Я вдруг вспомнил Ленины слова о том, что мы в королевстве совсем зашорены нашим восприятием официальной политики графства, а про простых людей – ассистентов – совершенно ничего не знаем. Да, эти женщины были немного ограниченными, с нашей точки зрения, но при этом они были ответственными работницами, пусть даже низкой квалификации. Да, они совсем не задавали вопросов об этичности или гуманности исследований в этом «ящике», ну и что? Это же не их вина, они просто не могли даже начать думать об этом. Может быть, Лена их жалела? Ведь она сдружилась с ними за много лет работы, помогала им в чем-то, слушала их семейные байки про детей и мужа… К стабильности и комфорту легко привыкнуть, а в окружении простых и добродушных людей можно очень легко переосмыслить все свои ценности… Я понял, что все больше и больше начинаю подозревать Стрижа в том, что она была двойным агентом. Графские спецслужбы могли спокойно инсценировать ее смерть, вставив ей в руку прибор для слежения. Тем более что модель прибора была допотопная. Чего новое выбрасывать, если списанного старья полно?.. Мы подошли к банку. Здание банка было импозантным, высоким, и по архитектуре напоминало дворцы нашего королевства. Оно сильно отличалось от безликих домов Фортунато. На холме, где располагался банк, не чувствовалось никакого движения ветра, и было очень жарко. Я понял причину своего дискомфорта: чем выше мы поднимаемся, тем ближе к колпаку мы оказываемся, и тем плотнее воздух… Словом, все наоборот и очень для меня неестественно. Дитрих тоже раскраснелся и тяжело задышал, поднимаясь по лестнице. Я потянул на себя тяжелую дверь, и мы с облегчением почувствовали холодный кондиционированный воздух… Народу в холле было немного. Дитрих запросил данные Стрижа. Пока мы ждали в глубоких мягких креслах, нас угостили кофе. Он был препаршивый, но внимание было приятным. Я осматривал местную публику, – люди выглядели уставшими, отличными от стереотипной картинки счастливого графского подданного. Кто-то стоял в очереди, кто-то расположился в креслах, как и мы. Я мог легко себе представить Ленку, сидящую в этом кресле, посмеивающуюся над поглупевшими от ее экзотической красоты мужиками… За весь день я не увидел ни одной красивой женщины… Зачем она так много работала? Почему она выбрала Криса, а не встречалась с каким-нибудь солидным мужчиной постарше? Клерк принес нас распечатку движения денежных средств, и мы молча уставились на ряд последних цифр. Несмотря на холодный воздух, циркулирующий в помещении, меня бросило в жар. Лена погибла в конце мая. В течение последующего месяца с ее банковского счета каждый день снимались деньги, пока не пришли официальные данные о её смерти и её счет не заморозили. Оставшиеся на счету средства были переданы ее дочери, как единственной наследнице. Кто-то аккуратно снимал деньги с банкомата в течение месяца после ее гибели. Кто-то использовал её карточку и знал её пинкод, и этот кто-то подтверждал все банковские операции через коммуникатор. Я обрадовался и разозлился одновременно: во мне крепла уверенность, что Ленка была жива. *** Я сидел на нижней палубе парома и читал, старясь отвлечься. Я еще не знал, как именно я предоставлю все эти материалы. Всякое в жизни бывает. Как говорил наш университетский преподаватель истории шпионажа и спецопераций, если бы Бенедикт Арнольд погиб в битве при Саратоге, он бы навсегда остался героем в памяти американцев. Вместо этого он стал символом предательства… Вовремя уйти – это тоже искусство. Я с Леной работал слишком много лет, чтобы вот так, одномоментно, выставить ее двойным агентом. Но факты – упрямая вещь, и многое из того, что я здесь узнал, заставляли меня сомневаться в ее лояльности. Единственное, что меня успокаивало, так это то, что до сих пор вся информация, добытая Стрижом, была эффективно нами использована. Проколов не было, но значило ли это, что их не будет и в дальнейшем? Не поджидал ли нас гигантски сюрприз, в качестве приза за многолетнее к ней доверие? Не стоит забывать, что и Даниил работал в Фортунато, и он также пропал. Я бы мог навести справки на месте его работы и поговорить с Джейн, но решил, что не стоит пока компрометировать нашего гражданина. Да и вряд ли это мне помогло: что нового мне могли рассказать о нем на его работе в конюшне? И я так это знал: скупой на слова, ценит хорошую шутку, трудолюбивый, уважаемый человек… Еще, наверное, с животными разговаривает, и они его слушают… Мы, оморикцы, в этом плане все одинаковые, и это очень трудно изменить. Мне кажется, даже если нас насильно заставить отдыхать, так мы через пару недель взвоем и станем от нечего делать картины да книжки писать… Да что далеко ходить! Эта книжка, которую я читал, была написана геологом Брумелем во время его вынужденного отпуска в небольшой деревушке под названием Зеленогорье, что в восточной Оморикии. В деревне этой я бывал. Пастораль, да и только: сады, холмы и изумрудное озеро… Ну так вот… Этот геолог исследовал какие-то новые залежи минералов около озера, свалился в овраг и сломал себе ключицу и кисть. Не мог ни работать, не писать, лишь текст наговаривал на диктофон в этой деревушке. Уж не знаю, молоком какой взбесившейся козы его там поили, но труд у него получился фантастический, причем в прямом смысле этого слова. Геолог, а написал книгу о Вторичном и Третичном мирах, о пирамидах, тоннелях, и телепортации. Бред, конечно, но интересно! И потом, кто же может сказать, что правда в этом подлунном мире, а что ложь? Теорию времени профессора Белкина тоже долго ругали, а сейчас число барр по радио передают, чтобы народ хоть как-то подготовить и, возможно, даже спасти. К тому же телепортация существует, что бы там не говорили, – я сам неоднократно ее наблюдал… Пару раз и я испытал провалы во времени, когда в течение секунды каким-то образом случайно покрывал расстояние в километр, но делал это случайно, – мне даже приходилось возвращаться… Признаюсь, я пытался научиться контролировать времяформу: дыхательные упражнения делал по книжкам разным, мясо не ел, даже голодал. Увы, у меня ничего не получилось… … Паром медленно отходил от пирса и вдруг стал сильно раскачиваться из стороны в стороны: мы выходили из-под колпака. Показалось, что я на миг ослеп. Пассажиры дружно ахнули: стало видно настоящее солнце. В течение нескольких секунд два оранжевых диска ослепительно горели рядом с друг другом, но вскоре искусственное солнце графства скрылось за краем невидимого купола. Ветер гнал сильную волну, толкая паром в борт, но вскоре курс был подкорректирован, и на палубе стало находиться намного комфортнее. Мы шли вдоль берега. Он был песчаный, и даже с палубы было видно, какие высокие дюны намыл прибой. Я вспомнил Оморикию и с нежностью подумал об Анюте. Я мог с легкостью представить, как она бежит по этим дюнам, такая легкая, тоненькая, и ветер играет ее волосами. Она танцует, изображая из себя балерину, и беззаботно смеется. Она приближается к этим скалам-колоннам, позеленевшим от океанской воды, обнимает их и кружится, кружится под слышимую только ей музыку… Палуба подо мной задрожала, и я почувствовал, как все во мне мелко завибрировало; у меня онемели руки. Я выронил книжку и отстранённо подумал, что у меня начинается эпилептический припадок. Усилием воли я обвел глазами палубу: пассажиров около меня не было, и просить о помощи было некого. Язык не слушался, и навалилась усталость. Я смежил веки… и меня тут же катапультой выкинуло из парома! Я чувствовал себя невесомым, словно в моей груди вместо ребер был воздух… Я летел! Необыкновенное ощущение счастья наполнило меня всего, от кончиков пальцев ног до макушки. «Так это же времяформа!» – наконец-то понял я, во все глаза уставившись на желтые дюны. Казалось, что я могу разглядеть даже отдельные песчинки: берег стремительно приближался. На берегу, по-турецки скрестив ноги, сидел Даниил. Конец первой части