Вот! В том-то и дело, что они не встречались! Не было никаких сообщений по этому поводу. Стриж была совершенно идеальным разведчиком! Она была неспособна влюбиться… Она заводила мелкие интрижки, но это было все несерьезно, для легенды. Она совсем ничего не чувствовала, бедолага, – она слишком долго прожила в графстве. И потом, эта история с её первым мужем и дочкой кого угодно параноиком сделает. Здесь у нее вообще никого никогда не было. В графстве у нее был какой-то молоденький любовник, еще моложе нашего Даньки. Да и у Даниила в графстве подружка была, Джейн ее вроде бы зовут. М-да. А может быть, Даниил вообще у этой Джейн навсегда остался, потому что Ленка погибла? Я скомкал салфетку, позвонил Павлу и договорился о встрече. *** – Марк Анатольевич, нам надо немедленно искать этого вашего Данилу. Все, о чем вы мне здесь толкуете, – это инсинуации, не более того. – Павел Андреевич, выслушайте меня спокойно. Во-первых, я нисколько не сомневаюсь в Стриже. Но! Если она жива, и ее смерть подстроена, нам необходимо начать операцию по ее освобождению. – Что нам необходимо, так это отыскать Данилу. Он же жив, как я понимаю? Ну и зачем мы будем бросаться на амбразуру и оживлять мертвецов, если у нас тут еще живёхонькие свидетели на свободе гуляют?.. – Хорошо. Предположим, Даниил был влюблен в Елену. Это вполне вероятно. Разведчик Стриж была красивая и умная, земля ей пухом. Если они вместе время проводили, то вполне возможно, что он в конце концов влюбился… Я понял, что краснею. В последнее время я просыпался и засыпал с мыслью об Анюте. Я и сам, похоже, влюбился… – Так вот, смотрите, – продолжил я. – Схема такая. Он влюбился в нашего Стрижа, да так, что задумал жениться. И он уже давно детей хотел… Может быть, она об этом и не подозревала. Возможно, догадывалась. Мы не знаем, так? – Так. Ну и что? – Он покупает квартиру, а потом едет в графство, чтобы заработать денег, выплатить ипотеку и сделать Стрижу предложение. Мол, вон он я, влюбленный и с квартирой у моря, давай поженимся. – Ну допустим, – Павел опять раздраженно забарабанил карандашом по столу. – А потом Стриж погибла, и вся гильдия устроила по ней поминки. Надо, кстати, ребят расспросить, узнать, если Данила там был. И давайте предположим, что он там был, и так горевал, что кукушкой поехал! Нарисовал ее картину, будто она от него забеременела, а сам в графство уехал. А беременная там, скажем, его подружка Джейн. Это у него подмена такая внутренняя случилась, из-за шока. – Хм… Ну это из области какого-то психологического триллера, конечно, но тоже вариант. Неплохо, Марк Анатольевич… Подключим специалистов, рассмотрим… – Тут, правда, нестыковочка получается, потому что я сам проследил, как он на поезд садился. Он, по идее, на момент гибели Стрижа должен был быть уже в графстве. А там коммуникатор не работает, и интернет выборочный, он все наши новости гасит. То есть там полный информационный вакуум. А из этого следует, что он вообще не мог знать о гибели Стрижа. Если, конечно, он времяформой не воспользовался… – Марк Анатольевич! – заревел Павел. – Ты достал меня уже этой времяформой! Все! Не рассматривается, даже и не упоминай больше! Он еще немного попыхтел, поворчал, и в итоге решил отправить меня на дорасследование гибели Стрижа в графство, – надо было искать запись. Можно заодно и Джейн навестить, разузнать про Даниила. Графство Гер – Маркушечка, ну расскажи про графство! – канючила Анюта, капризно надувая губки. Она мягко касалась своими пальчиками моей руки, и у меня заходилось сердце от нежности к ней. Она была такой маленькой, беззащитной, и я вдруг стал бояться абсолютно всего: случайных курьеров на лошадях, мальчишек-велосипедистов, неровности мостовой и сломанного бордюра… Мне хотелось подхватить ее на руки, прижать к себе и никогда больше не отпускать. А тут еще эта поездка в графство… – Анюточка, графство – это просто графство. Государство под колпаком. Там всегда светит солнце и раз в неделю идет дождь, по четвергам с семи вечера до семи утра. Утром там косят траву на лужайках, а потом включают дождь. Вот… Там три уровня прошивки. Если кто приезжает на работу временно, то зомбируют совсем слабенько, на время. Им выгодно контрактников держать, они с них налоги берут огромные и на свою социалку тратят. Как правило, контрактники – это специалисты высокого уровня. Иммигрантов, конечно, уже по второму уровню прошивают, с идеологией и всеми пирогами. Они убиться за графство готовы. Ну полные зомби в этом плане. Ну они, понятно, движняк устраивают, вотчинные дебаты проводят, в законы поправки вносят, на демонстрации ходят против оппозиционных вотчин, и уже все вместе борются против наших полуцарствий… Особо буйных просто прошивают по полной, и все. А так все мирно, тихо. Я замолчал. Я надеялся, что Анюта отвлечется и перестанет меня расспрашивать. Но она легонько сжала мою кисть: – Так что такое полная прошивка? – Ох. Ну это совсем плохо. С виду вроде как человек, но при этом полное отупение. Это когда человека превращают в роботоподобное существо. То есть он ходит себе на работу, он законопослушный, даже пьет и курит, – но в меру. Не агрессивный, скорее наоборот. Иногда даже плачет без видимой причины. Иногда читает, часто смотрит телик и верит всему, что ему говорят. Не способен задавать вопросы, полностью отсутствует критическое мышление. Словом, такая законопослушная биомасса. Потребляет еду, говорит и думает в основном о еде. Не из-за голода, – просто это номер один в его ценностях. Живет не то чтобы богато, но и не бедно. Полностью отсутствует желание путешествовать, никогда не покидает графство. Работает ассистентом и активно пользуется пакетом социальной помощи… Я поежился. В случае моего провала меня тоже могут прошить. – Понятно…– сказала Анюта, и покрепче ухватила меня за руку. – Я не знала… Это, конечно, немного меняет дело. А я-то думала, что там прямо идеальное государство сформировано. Ни тюрем, ни заводских труб, ни загазованности. Климат идеальный, зимы нет такой промозглой, как у нас… Я же все время смотрю их графские каналы, язык учу. Смотрю, как студенты дебаты устраивают… – Ну да, дебаты…– я усмехнулся. – Свобода слова… А ты знаешь о том, что у них все новости фильтруются и режутся цензурой? А наши новости интернет вообще не видит? – Как это – не видит? А так бывает? – А вот вбиваешь в поисковик, скажем, новости Улиса, а новостей нет. Улис есть, справка о городе есть, даже какая-то история города перековерканная есть, а новостей нет. Ничего нет. Фильтр. Там вообще нет иностранных каналов, они только свое гоняют. Вот ты их каналы смотришь по телику, а они наши не могут смотреть. Ну и мировые новости, понятно, у них только в своем пересказе. Или вот попробуй найти хоть одно наше достижение в науке и технике. Вот вбей в их поисковик… Их нет просто, наших достижений, все достижения они придумали. Мы же варвары… – Да ну? А как же свобода слова? Они же за нее борются во всем мире?! И что значит история перековерканная? Она же одна, история… Я лишь прижал ее посильнее к себе. Девочка моя драгоценная, Анютка. Маленькая такая еще, хоть и считает себя совсем взрослой женщиной. Как же хочется защитить её от несправедливости и жестокости в нашем подлунном мире! Дай бог, смуты остались позади, и она сможет воплотить в жизнь все свои мечтания… *** Пароход причалил к пирсу Карантинного острова. Ассистенты приветливо улыбались, встречая нас у трапа. Впрочем, багаж нести не предлагали, лишь сверкали белозубой улыбкой и указывали дорогу рукой, обтянутой в белую перчатку: проходите по одному, соблюдайте дистанцию… В распределителе нас разделили на три группы, и я оказался в самой малочисленной. Туристов в графстве было не так много: иностранцев пускали только на определенные «объекты показа», которые не особо между собой отличались. Графство было создано с чисто утилитарной целью, и все было чрезвычайно примитивно. Разнообразие состояло исключительно в многочисленных ресторанах, кафетериях и закусочных. Дома были абсолютно одинаковые, а здания школ напоминали наши тюрьмы: школы окружали вышки с вооруженными охранниками. Вопрос о подростковой неуравновешенности стоял слишком серьёзно: иногда, несмотря на прошивку, детей пубертатного возраста «клинило», и они начинали бастовать против мира взрослых, требуя какой-то там правды. Над этой проблемой, впрочем, работали специалисты. По их утверждению, период полового созревания в современном виде являлся анахронизмом, и вскоре благодаря пубертатной прошивке станет совершенно безболезненным для формирующейся психики явлением… После оформления разрешения на посещение графства, обеззараживания и вакцинаций, я сел на паром и прибыл в город Фортунато. До моей аудиенции с Дитрихом оставалось полтора часа, и я решил их скоротать на веранде таверны. Я попросил кофе и графский бутерброд. Пирожные и чай здесь были просто ужасными, но местные бутерброды были вполне съедобными. С веранды открывался вид на океан, – над ним висели тучи, но в городе светило солнце. От деревянного настила приятно пахло свежей щепкой. Через пролив темнел остров Карантинный, где ожидала следующий паром новая группа иммигрантов. Они также направлялись в Фортунато, но их доставляли прямехонько в закрытое лечебное учреждение, которое Стриж называла «ящиком», – на прошивку в капсулы. Я раздумывал о том, где бы мне стоило прогуляться. Я пытался понять, где Стриж спрятала последние записи. Она работала как каторжная, и с работы сразу отправлялась домой спать, это однозначно. Хотя… у неё ведь был этот её молодой кавалер… Может быть, она флешку у него оставила? Вряд ли, конечно… но с другой стороны, Стриж преподнесла мне такой сюрприз с Даниилом, что нельзя было отметать и этот вариант. …Дитрих был опытным агентом и козни не строил. У него был совершенно «неграфский» вид: несмотря на солидный возраст, его лицо было очень живое, подвижное, а глаза искрились смехом, словно ему только что рассказали что-то очень смешное. Претензий с нашей стороны не было, мы просто тщательно расследовали несчастный случай. Мы с ним работали давно и, как правило, находили компромиссы. Он выписал мне пропуск на хождение по городу, аналогичный тому, который был у Елены. Он также по моей просьбе снабдил меня распечаткой ее телефонных разговоров. Я их быстро просмотрел и сразу увидел несколько повторяющихся абонентов. Одним из них явно был Ленин парень по имени Крис. – Дитрих, вы уже говорили с Крисом? – спросил я на всякий случай. – Нет, не мы его не трогали, – заулыбался Дитрих. Конечно, не трогали; скорее всего, даже не смотрели в эту переписку. Зачем? Они знали, что приедем мы и провернём всю работу. А они устроят за нами слежку и все равно все узнают, только без лишних хлопот. Это если они оказались правы и уничтожили шпиона, а не рядового гражданина. В таком случае она представляет для нас ценность. Если бы они ошиблись, и ценность она никакую не представляла, то тогда уж тем более никого расследования. Несчастный случай: смута, мины… Мы договорились встретиться в банке, и я сел за телефон. Кроме Криса, мне были интересны сослуживцы Елены, но их интервьюировать могли только ребята из спецслужб. Или, как минимум, в их присутствии. Поэтому я решил вначале навестить этого парня. Тем более что он посылал Лене самые трогательные сообщения, какие можно только придумать. Романтик… Крис Крис оказался очень высоким и статным парнем, с темными волосами и тщательно ухоженной щетиной на загорелом лице. Он мгновенно напрягся, узнав, что я по поводу Лены, но почти сразу же расслабился: это была всего лишь формальность, чтобы убедиться, что она погибла из-за несчастного случая. Приграничная бюрократия, чего вы хотите. Как мы только живем в такой стране?.. Крис пригасил меня в дом, на что я очень надеялся, – я всеми силами старался его к себе расположить. Разрешения на обыск у меня, естественно, не было и быть не могло, но осмотреться не мешало бы. Дом у Криса был хоть и небольшой, со вкусом обставленный и, как это неудивительно, его собственный. – Купил в ипотеку, отец помог с начальным взносом, – пояснил Крис, широко улыбаясь. – Вообще-то, когда я институт бросил, он мне пригрозил, что помогать не будет. Но помог ведь! И не раз! Папаня у меня что надо, выручил. Кофе будете? Я бы вам предложил чего покрепче, но я дома не держу спиртное. Крис варил кофе и рассказывал, что после того, как бросил институт, он окончил курсы оценщика недвижимости и неожиданно для всех за год разбогател. Его институтские друзья-студенты практически переселились к нему, а наш нежный красавец оказался склонным к зависимостям разного рода, в том числе наркотической. Он легко об этом рассказывал, и было видно, что откровенничал он не в первый раз. – Мне уже колоть некуда было… Я даже внутримышечно колол, смотри, какая дыра осталось, – он закатал рукав футболки и показал глубокую оспину на плече. Была в нем какая-то вальяжность, свойственная южанам, и очарование баловня судьбы. Словно он извинялся за то, что вон он такой непутевый, но в тоже самое время будто бы утверждал: я знаю, что я просто очарователен в своей искренности! Я оглядел его дом: он был совершенно не похож на притон наркоманов… Крис поймал мой взгляд: – Да нет, это уже давно было! Я еще здесь не жил… Я же все деньги на наркотики потратил, у тогда уже ничего на карте не было, одни долги. Но я не из-за этого бросил… Он доверительно приблизил свое лицо к моему и немного драматично произнес: – Я же чуть не умер один раз! Я себя уже сверху видел, как будто из тела вышел, а надо мной врачи суетились! И все, завязал, – как отрезало. Очнулся в больнице, позвонил отцу, прощения просил… Сейчас вот волонтером подрядился, помогаю таким же ребятам в реабилитационных центрах… Разговариваю с ними, свою историю рассказываю. Про Елену им рассказывал, какая у меня девушка замечательная… Типа того, что и у вас такая будет, и дом, и работа… Ну, мотивировал, в общем… Он немного картинно смахнул слезу и кивнул на полочку для книг. Там, в аляповатой рамочке с надписью «любовь навсегда», стоял Ленин портрет. Она позировала на фоне каких-то ярких цветов у дома Криса… Понятно, другой барышни у него пока нет, иначе бы не держал здесь эту фотографию. – Когда ты ее видел в последний раз, если не секрет? – Да давно уже… год уже точно есть… Её же тут не было, она же уезжала к себе в Чужие земли. Она же на мине там подорвалась, в море. Он удивленно смотрел на меня, словно удивляясь, что я не знаю таких простых вещей. Я попросил вторую чашечку кофе, и, пока Крис колдовал на кухне, еще раз просмотрел распечатку телефонных разговоров. Вообще этот парень или немного двинутый, или не очень хороший актер, или они тут все такие. Как бы мне хотелось сейчас поговорить с Леной! Я очень жалел, что не расспросил её в свое время подробнее об ее кавалере. Всё, что она мне сказала, так это то, что он был молодым и красивым. – Послушай, Крис… – начал я вкрадчиво. Он принёс из кухни старомодный кофейник; Лена такие любила. – Слушай, я знаю, что вы разговаривали по телефону примерно месяцев семь назад, как раз незадолго до ее гибели… Ты не мог бы мне рассказать, о чем вы тогда говорили? Он подлил мне кофе в пустую чашку, немного его расплескав. Нервы у него были так себе; его длинные ресницы задрожали, и он признался: – Я ей тогда позвонил… Мы долго не виделись, и я соскучился…– Он неожиданно заулыбался. – Знаешь, она же на двенадцать лет старше меня была… Я ее в шутку называл королева-мать. Я ей позвонил, и говорю: королева-мать, вы меня измучили своим невниманием. Если вы ко мне сегодня не приедете, то я найду королеву-дочку… Крис хохотнул, красиво задирая подбородок и приглашая меня оценить его шутку. Я улыбнулся. Он неожиданно погрустнел и почти заплакал: