Он посмотрел на меня с неодобрением. — Я понимаю, что Майклсон умер, там у тебя что-то утром ещё случилось странное. И это, помнишь про долг? — он с сочувствием посмотрел на меня. — Забудь про него. Я посмотрел на него с прищуром. То есть Вирр больше в меня не верит? Не верит даже, что я долг смогу отдать? Подумаешь, какая-то консерва! Слышать об этом было неприятно. — Сколько ты уже тут сидишь? — Бармэн? Сколько я уже напил? — 2200, — сообщил бородач. — Тебе хватит, пошли отсюда. — Никуда я... не пойду! — я присосался к стакану. Руку неожиданно повело и я часть пролил себе за шиворот. Я всё ещё соображаю. Это невероятно больно — соображать. — Ещё! Я хочу перестать соображать. Перестать видеть этот проклятый мир. Проклятый Мелиссой за то, что люди... А что они сделали? Чем мы так провинились, что заслужили всё это? Я развернулся и опёрся о соседний столик. — Чем ты провинился? — спросил я у здорового парня, сидящего за столиком. — Да, вроде, ничем. Приятель, присаживайся, но тебе, кажется, хватит, — с добродушным высокомерием произнёс он. — Думаешь, что знаешь меня лучше, чем я сам? Я! Это я здесь решаю! Я знаю, когда мне хватит, а когда нет. Это вам всем хватит! Я встал, окинул бар поплывшим взглядом. Мой мозг уже успел отметить всех как цели. Всех, кроме Вирра. Тот подошёл ко мне, схватил за локоть. Я отдёрнул руку. — Хватит быть крысами! Хватит тащить только себе в нору! Хватит идти по головам! — Парень, заткнись, ты мешаешь отдыхать, — крикнул кто-то. — Это же Шон. Шон, ты пьяный! Угомонись! — крикнули с дальнего столика. — Вы уроды, я вас ненавижу! А сам я главный урод и ненавижу себя больше всех... Я сел прямо на пол, сложив ноги. По щекам потекли слёзы. Я чувствовал себя маленьким и беспомощным ребёнком, которого порол отец за то, что я отказывался делать домашку и сбегал от своих учителей. А мне хотелось лишь поиграть с друзьями. Тогда они у меня ещё были. Зал быстро обо мне забыл. Вирр постоял надо мной, после плюнул и пошёл прочь. Впрочем, кто он мне? А я ему кто? Если меня продала подруга матери, которая обещала за мной приглядывать, то кто я для обычных людей? Отец всегда был одинок. Даже девушек у него никогда не было, даже проституток. Личный консультант проводит с ним по двенадцать часов каждый день и всё равно знает только рабочие моменты. Его коллеги знают о нём только необходимое. Скрытный, скупой на слова, холодный. С кем он разговаривает? Я свернулся калачиком, глядя, как меня переступает какая-то пара, зашедшая в паб. Всем было насрать. Памятный камень, текущая река. Я сидел рядом и молчал. Ирви тоже молчала. — Почему ты хочешь всех убить? — вдруг проронил я. — Ты в странном настроении сегодня. Будто бы закрылся. Её бледное исхудалое лицо было серьёзным и, казалось бы, расстроенным. — Я хочу всех убить, — устало проронил я и зевнул. — Я же сплю, как я могу ещё хотеть спать? Она похлопала себя по коленям. — Ложись. — Тебе будет тяжело, — смутился я. Она ж словно тростиночка. — Ничего, — улыбнулась она. — Я могу потерпеть. Ложись, пока я не передумала. Я лёг, сложив руки на груди, глядя на неё снизу вверх. Камень упирался в спину, но лежать было приятно, словно на перине. И будто бы проблемы переставали быть проблемами. Она принялась гладить меня по волосам, а я начал рассказывать. Она слушала вовлечённо, иногда спрашивая что-то или уточняя, переспрашивая о моих предыдущих днях, выясняя какие-то одной ей понятные подробности. Когда я дошёл до момента, как привёз Четвёртую в трейлерный парк, глаза мои защипало. Я резко сел. — Ты убрала мою боль. Не знаю, как так вышло, Ирви, но ты смогла! А ещё моя жизнь стала чуть-чуть легче, когда я встретил тебя. Четвёртая... Не хмурься, она всё же реальна, и ты разрешила. Четвёртая действительно хотела помочь. — Я хмурюсь не от того. Тебе только кажется, что твоя жизнь стала легче. Чего ты хочешь? — Воскреси её! Прошу тебя, умоляю. Я встал на колени, целуя её ноги. Она попыталась отодвинуть меня от себя руками. Я поддался и отодвинулся сам. — Шон, — её блеклые глаза блестели от слёз. — Мне ужасно жаль, но... Я не могу. — Почему? Ты убрала последствия сотрясения! Ты смогла повлиять на мою реальность из сна. Это ведь не простой сон? Это не просто ошибка когнитивного модуля! Она закрыла лицо руками, всхлипывая. Я сел рядом. Она потянула меня к себе. С тем же успехом муравей мог тянуть слона. Но я подчинился, лёг ей на колени. — Я знаю, что ты чувствуешь, — произнесла она, вытирая слёзы. — Я потеряла однажды самого дорогого человека, с которым мы прожили бесчисленное количество времени вместе. Его заманили в ловушку, долго пытали... — Она снова всхлипнула, слёзы катились у неё из глаз. — Я кинула всё, задвинула все дела. Я искала его. Каждый час, каждую секунду. Я знала, что времени у меня всё меньше и меньше. Он продержался десять долгих дней, но я так и не нашла его живым! — она стиснула зубы. Я прикрыл глаза. Мне было больно видеть её такой. — Почему, Шон? — всхлипнула она. — Почему «что»? — Почему ты согласился? — вздохнула она и погладила меня по голове. — Я иногда злюсь на тебя за то, что ты мешаешь мне ненавидеть. Делаешь мой мир серым. — Серым? Лишённым красок? — Нет. Серым — не поделённым на чёрное и белое. Солнце садилось. — Ирви, я не могу так дальше жить. Что мне делать? Она пожала плечами. — Что хочешь, только возвращайся ко мне. — У меня нет сил... — взвыл я. — Я боюсь, что у меня их не хватит, чтобы к тебе вернуться. — Тебе пора, — произнесла она и наклонилась ко мне, целуя меня. Мурашки побежали по телу. Я встал, отряхнулся, поправил волосы, падающие на глаза. Она смущённо перевела взгляд своих блеклых глаз на журчащую воду, потом вновь посмотрела на меня. — Я очень хочу, чтобы ты вернулся, — сказала она и встала с камня, подходя ко мне и обнимая меня. — Я привыкла к тебе. Каждую ночь я слушаю рёв виверн и думаю, что за этой ночью настанет утро и, возможно, ты придёшь. И расскажешь мне что-нибудь. А я тебя выслушаю и... — И мне станет легче, — улыбнулся я, боясь её сломать. — Но я очень хочу, чтобы ты вернулся. Не пугай меня, не шантажируй! — Я не шантажирую. Я с тобой честен. Я заснул на полу в пабе, может меня уже на улицу выкинули спящего, может обворовали или избили. Без денег, без работы, без сил. — Но с мечтой. — А толку? Она нервничала и что-то хотела сказать, переминалась с ноги на ногу. Это было что-то очень важное, что-то, на что она не могла решиться. — Это всё закончится быстрее, — вздохнула она. — Но лучше я тебя увижу хотя бы ещё один последний раз, чем больше никогда и буду оплакивать твоё тело так же, как... — она закрыла лицо руками, а когда открыла, в глазах горел огонёк, а на щеках пылал болезненный румянец. — Я проклинаю себя за то, что говорю это, но тебе не нужна сила, тебе нужна вера. А теперь иди, и не оборачивайся! Она попыталась развернуть меня, но точно так же мог пытаться человек повернуть гору. Я повернулся сам, пошёл прочь, но напоследок обернулся. Она стояла, ударяя указательными пальцами друг о друга и загадочно улыбалась.