Тут Лада сменила файл, и начала проигрывать гимн России, а Игорь стоял так же спиной и пытался все осознать, что же он только что услышал и только потом понял, что надо все зафиксировать. Он молнией бросился к тому монитору, который сейчас функционировал и откуда, как ему казалось, звучали эти слова о роботах. Он пробовал и голосовые команды, и все свои навыки программиста, и даже пытался проследить в каком порядке проходила смена воспроизведения — все тщетно. Наконец, он обессиленный сел на пол и закрыл глаза. Главное, не сходить с ума, — думал Игорь. Это прозвучало, значит, это так или иначе как-то записано в Ладе. Или, ему это причудилось? Никто же не может подтвердить, что такой текст вообще прозвучал, свидетелей не было, да и ЦВС уже не фиксирует все, происходящее на борту. Может, его разум, перегруженный событиями, тяготами (и веществами, — ехидно кто-то вставил в голове) просто выдумал? Да нет, — успокаивал себя Игорь, — я может, схожу с ума, но не окончательно свихнулся, не может быть, чтобы я такое себе придумал. Он открыл глаза и увидел перед собой Эмиля, который устало стоял на входе на мостик. — Ты чего на полу сидишь? Плохо стало? — Только не говори мне, что и ты видение, которое я придумал… — Чего? — недоуменно поморщился тот. Видение? — Да тут мне кое-что привиделось… — Ааа. Ну, надеюсь, ты не бросишься на меня с желанием перегрызть горло или еще чего похуже, например, рассказать анекдот. Несмотря на ситуацию, Игорь улыбнулся и тяжело поднялся. — Мне кажется, сейчас какой-то уникальный момент. Никто нас не слышит, Лада — ЦВС Шредингера, она одновременно и есть и нет, и ее можно не принимать в расчет… — Уникальный момент для чего? — Я думаю, ты знаешь. Такой человек, как ты, не может не знать. Эмиль пристально и бесконечно устало смотрел на него. — Об роботах… Эмиль ничего не сказал, а только повернулся боком к собеседнику. — Ну что ж, для такого разговора действительно, уникальный и самый подходящий момент… — Так что?.. — Да, надо объясниться… Наконец… Только не здесь. — Не на мостике? Почему? — Ты давно был снаружи? — Снаружи чего? — Снаружи. Игорь задумался. — Давно… Не помню, года три назад, думаю. Радиация же, особо не погуляешь. — А звезды когда в последний раз видел? — Ох… Так и не скажу… Очень давно. — Давай посмотрим? Игорь смотрел на него удивленно. — Ну, правильно, только лучевой болезни нам не хватало. Если даже доберемся до базы, то торжественно склеим ласты от радиации. — Я проверил, здесь не так заражено. Пару часов можем побыть без опасности за здоровье. Пошли, я проверил сводки погоды, сейчас отличная летняя ночь, безоблачно. Увидим звезды, когда их еще раз увидишь? Спустя какое-то время они сидели рядом на корпусе подлодки и смотрели в темноту. — Вот где-то там, не так далеко наш дом, — Эмиль показывал рукой куда-то в темноту, — мы уже в территориальных водах, наши ПВО уже ведут нас. Мы в безопасности. — Как это ты знаешь, где запад, а где восток? А если ты смотришь в сторону Америки? Тогда твой пафос будет крайне глупым. — Я показываю в сторону носа подлодки, а плывем мы как раз домой. Если бы ты хоть иногда голову включал, а не только свои шутки, не задавал бы глупые вопросы. — Так зачем мы здесь? Знаешь, при всех наших поломках мне все-таки комфортнее внутри полуразвалившейся подлодки, чем здесь, посреди океана. — Ты посмотри, какая красота, — Эмиль показал рукой на звезды. Что может с этим сравниться? — Да… Они сидели в тишине, которая прерывалась только плеском волн, и рассматривали неземную красоту, как и их далекие предки сотни поколений до них. Они сидели бы и дальше, будто имели не всего час времени, а бесконечность. — Как думаешь, — наконец подал голос Эмиль, — зачем все это? — Что? — Ну, стремление человека к чему-то. Его порывы, постоянная борьба. — Эка тебя занесло… Философские беседы под звездами… Ну, многие думают, что никакого смыла вообще нет, живут и живут. Кто-то сугубо биологический смысл видит, размножаться, стрелять друг в другу своими генами и плодиться. Кто-то приплетает романтику, что любовь — главное. Кто-то, наверное, какие-то недобитые коммунисты, которые в любой куче навоза найдут базис и надстройку, скажет, что лень, и совершенствование средств производства. — А сам как думаешь? — Я особо не думал никогда. — А я думал. И много. И знаешь, к чему я пришел, что меня движет по жизни? Игорь покачал головой. — Вот это, — Эмиль мотнул головой в сторону звезд. Конечно, ты можешь смеяться, да и у каждого свое. Но мне всегда хотелось узнать, хоть на миллиметр приблизиться к той невообразимо далекой, до которой свет идет миллионы и миллиарды лет, великой красоте. Звезды. Ты знаешь, что никогда их не увидишь близко, но все-таки стремишься, пытаешься. Вся человеческая цивилизация построена на это, все эти бесконечные боги, суеверия, идеологии — это все от страха. Что мы одни в космосе, а красота, тусклые отблески которой мы видим — это наши единственные маяки во Вселенной. Если бы их никогда не было, если бы, не знаю, наша атмосфера всегда закрывала от нас звезды, тогда бы мы и не стремились ни к чему, не тянулись, как деревья к Солнцу, а тихо эволюционировали, лежа в своих грязевых лужах. Ты понимаешь, о чем я? — Наверное. Стимул? — Не совсем стимул даже… Не знаю, как сказать, я не ритор и не политик. Тяга к чему-то, что никогда не будет твоим, стремление нашей души, порывы. Вот Пушкин. Гений, без каких-то сомнений. Но что им двигало? Дворянин, крепостные есть, положение в обществе, успех у женщин, деньги. Все было. Так почему он писал, почему старался открыть всем глаза и высмеять? Метущаяся душа. А почему она такая? Потому, что хочется сделать что-то большое, оставить свой след во Вселенной. И таким образом дотянуться до звезд. Игорь молчал. Ночь на самом деле была удивительно тихой и теплой, и, если не безжалостно горевшие счетчики радиации, вопящие, что с каждой секундой их костный мозг впитывает все больше высокоэнергетических частиц, можно было сидеть так до самого утра. Помня о том, что у них не так много времени здесь, Игорь решил свернуть в более конструктивное русло. — Как думаешь, что нас ждет на базе? Я почему-то думаю, что как минимум разжалование и трибунал. Эмиль, не открывая глаз, продолжал наслаждаться теплым ветерком. — Почему ты так решил? По-моему, поход успешный. — Успешный? Экипаж почти весь погиб, подлодку в лучшем случае ждет капитальный ремонт, в худшем — списание на лом. А скорее всего, просто выбросят где-то подальше в море потому, что вся кормовая часть неслабо фонит радиацией. Вот поэтому я так решил. — Я тебе расскажу одну историю насчет морских походов. Не помню кто, да Гама или Магеллан отправились в далекую страну за пряностями. В Европе их очень недоставало в то время, стоили каких-то немыслимых денег, и короли решили отправить экспедицию из пяти кораблей и нескольких сотен моряков через полмира за товаром, который ценился выше золота. Ничего не напоминает завязка? — Ну да, — в темноте немного улыбнулся Игорь, — напоминает, только не пойму что. — Так вот. Они отправились в путешествие, которое заняло больше трех лет. В пути их ждали самые разные приключения, мятеж один, когда королевский нотариус решил, что он руководит экспедицией, мятеж второй, когда испанцам, которых было большинство не понравилось, что ими командует португалец или наоборот. Они страдали от диких холодов, встречали гигантов, открыли множество новых земель. Месяц стояли в открытом океане в области, где был абсолютный штиль и никаких течений. Потом четыре месяца плыли, не видя никакой земли. От голода и жажды каждый день умирали люди. Потом стычки с туземцами, предательство, бой с другими европейцами, которых встретили неожиданно в одном из морей, снова бои с мусульманами, и так далее. Закончилось все тем, что, когда их дома давно считали погибшими, в порт вошел небольшой кораблик, последний из целой эскадры, на котором находились какие-то дикие люди с ярких и странных восточных одеждах. Их вернулось всего восемнадцать. Из целой эскадры. — И что? Какая мораль истории? — Мораль такая, что они привезли столько пряностей, что ими был забит весь трюм этого суденышка. У них не оставалось почти еды и воды, однако, не выбросили ни одного крупинки перца или корицы. И что бы ты думал? Экспедиция окупилась в десятки раз, даже с учетом всех потерь, а те, кто смог вернуться — закончили жизнь уважаемыми сеньорами с приличным богатством и большим семейством, которые обожали по субботним вечерам слушать рассказы о дальних морях и загадочных странах. Немного помедлив, Игорь заметил: — Ты хочешь сказать, что и наш поход окупится? — Не могу сказать точно. Думаю, что окупится с лихвой, и теперь к этому вулкану зачастят наши подлодки. Но я о другом. Что иногда надо бросать вызов там, где, казалось бы, нет ни малейших шансов. А вдруг? Игорь снова не нашелся, что ответить. Разговор явно развивался не по тому сценарию, который он ожидал. Посмотрев на часы, Игорь с облегчением отметил, что у них еще есть много времени. Они сидели на корпусе подлодки и пытались всеми чувствами почувствовать этот мир, разрушенный людской глупостью и тщеславием, который все-таки отчаянно старался выжить, приспособиться и идти дальше. — Я умираю от рака, — неожиданно произнес Эмиль. Не знаю, какая у меня стадия. Если бы была пятая в науке, у меня бы она была. У меня разрушены почти все внутренние органы.