— Вот видишь. А полтора тысячелетий они давали тут всем огоньку, великая империя. И где она сейчас? Ничего не осталось, даже память смутная. Да, их не уничтожили, они просто растворились в толстых и пыльных веках. Мудрец понял, что сейчас судьба всего народа в его руках, и лихорадочно стал думать, как бы навести собеседника на дельную мысль. — Все-таки интересная у нас история, у народа. Какие трагедии, герои, пророки. Думаю, ни у кого подобного такого нет. Дмитрий хмыкнул. — А ты уверен, мудрец, что это все было на самом деле? — В каком смысле? — Ну, ты уверен, что это было все? Прошло же столько веков, а ничего не фиксировалось. Конечно, каждый народ максимально удревляет свою историю, привносит какие-то эпические моменты. Но если ты или кто-то из твоих потомков начнет исследования, то окажется, что история прослеживается, в том числе и в соседних странах, только на пару веков вглубь от момента, когда мы с тобой говорим. Есть книга, да, но нет никаких свидетельств. Как может такое быть? Как может быть огромная империя, которую боялись все вокруг, но от нее не осталось ни материальных следов, не собственных летописей, ни записок страны пирамид? — Так ты что, хочешь сказать, что ты всю историю выдумал⁈ — Мы же не можем написать в книге, что после нашествия гиксосов в долину Реки, и почти полного коренного черного населения страны, одна группка завоевателей поселилась отдельно. Заметь, тогда был у пришельцев жесткий политеизм, куда легко вошли и местные боги долины. А потом по разным причинам, они ушли все на свою историческую родину, — Дмитрий хихикнул своему каламбурчику, — а та, маленькая группа, смешавшись с туземными маргиналами и фриками, немного отстала. А касается монотеизма, тут прям мексиканский сериал, — Дмитрий зажмурился и подставил лицо ласковым пока лучам Солнца, которое появилось уже наполовину. Про проклятого фараона и Атона ты тоже, естественно, не слышал. Мудрец, пораженный открывшимися фактами, просто мотнул головой. — Это был великий человек, я сейчас говорю без малейшего сарказма. Монотеизм, отмена рабства, конституция, паровые машины… Просто гений, может, величайший в истории человечества. Я проводил целые ночи напролет, беседуя с ним и чувствовал себя первоклассником, который разговаривает с университетским профессором. А он, между прочим, простой человек, как ты. Слишком рано родился, слишком… Я говорил ему, не надо так радикально, ты все делаешь правильно, но люди к такому пока не готовы… Система мер и весов, финансы… Эх… Вот не было подобному ему по масштабу… Кир, разве что, но это так, уменьшенная и ухудшенная бета-версия, он то… И не знаю, будет ли такой в будущем, вернее, знаю, но он свой талант потратит… Не во благо, в общем. Неважно. Но он все спешил сделать, все торопился, знал, что человеческий век краток. И что бы ты думал? Прошел век и про него забыли все. Ни одного упоминания не осталось, так его подданные его ненавидели. Какой человек… — Так что там с монотеизмом? — осторожно вернул его на нужную траекторию полета мысли мудрец. — А, да. Ну что с ним, когда разогнали балаган с Атоном, хотя, никакой это не балаган, суть с кварковым эфиром этот фараон ухватил удивительно точно, многие жрецы бежали кто куда. Ну вот, один и пристал к той группе скотоводов, про которую я говорил раньше. Он, конечно, был в шоке от нравов новой паствы, но приступил к кропотливой работе, в результате которой Единый бог и все прочие прелести… — А дальше⁈ — А дальше ты знаешь. Эта группка отстала, поскольку была дальше всех, позже узнала, что надо возвращаться, а когда все-таки причалили в эти земли, где мы с тобой сейчас находимся, оказалось, что самые вкусные места заняты другими, и началось все, но не так, как написано в книге, скорее даже, анти-так, наоборот. Солнце вышло на три четверти, и будто спрашивало с грустью мудреца: «Ну, что будем делать?». — Так что же из этого правда? То, что написано в книгах, про героев и чудеса или что ты только что рассказал? Дмитрий встал, и с кряхтением размял ноги. — А сам как думаешь? Ты же мудрец, не побежал со всеми за золотом, а остался расспросить меня. Настоящий мудрец, истинный, а не просто многознающий. Сам как думаешь? — Я… я не знаю… — Я тебе скажу одну вещь, только обещай никому не говорить. Договорились? Мудрец кивнул. — То, что ты выберешь — и будет Истиной. Будешь твердо знать, что были пророки и империи — значит, так и было. Если перейдешь на сторону рационализма, значит, ваш народ появился всего пару веков назад, а все, что было до этого — глупости и бабушкины сказки. Без дураков. Солнце теперь только касалось краешком горизонта, готовое вынести приговор целому народу. — Так что же мне сказать сыну?, — растеряно произнес мудрец. Что он погибнет за то, что отец не смог придумать смысл бытия ему? — О, нет, не переживай. Я же сказал тебе, никакого метеорита или Эболы не случится, расслабься. Просто, вы будете предоставлены сами себе, и скоро растворитесь, может, через пару веков или через пару тысячелетий. Никто уже точно не знает. — И ты все это делаешь просто так, от скуки? Не за грехи какие-то, которые в старые времена можно было искупить большой кровью, а просто так⁈ Теперь Солнце стояло на горизонте, и через пару минут решение будет принято. — Да, из-за скуки, извини, что так вышло, но тут больше ваша вина. Всякие глупости творили, меня не слушали, а все сачкануть пытаетесь. И не помогут тут ни напоминания о сыне, ни искупление грехов… Дмитрий резко замолчал и уставился на мудреца. Тот стоял перед ним, готовый принять кару, положенную высшими силами. — Так, мне надо обдумать кое-что, мыслишка завелась в голове… Хм… Он быстро начал ходить взад-вперед. — Хм, а что… Может сработать… Люди любят такое, главное, детали продумать, а общественное мнение подготовим. Теперь главное согласовать со всеми, а это бегать и собирать подписи, мать их… — Так что ты решил?, — бесстрастным голосом осведомился у него мудрец. — Что? А… В общем, сделаем мы вам ребрендинг, будете, как новые и красивые… — Что? Дмитрий хлопнул его на плечу и расхохотался. — Ну правильно, чем проще, тем лучше, а потом кто проверит-то! — Я не понимаю. — Не бери в голову, все будет хорошо. Иди домой, там тебя ждет двойная оплата за год твоей работы и благая весть от меня. Один из твоих потомков станет Спасителем и сыном Господа! Мудрец не знал, что сказать. — Иди-иди, мне тут кое-что еще предстоит сделать. Ух, как мы повеселимся! Глава 22. Как мы знаем, после сна первым пробуждается слух, и когда Дмитрий стал просыпаться, то первое что осознал — это далекий и неясный шум валов, однако, отчетливо помнил всю историю снов. Он лежал с закрытыми глазами и думал. Думал. Думал. Теперь я знаю, как создать новую религию, как повести за собой людей, как сделать так, что наконец становилось это самоубийственное безумие. А я, — не без некоторого тщеславия думал он, — стану новым пророком, я поведу людей, я дам им надежду, и мы вместе сможем исправить то, что наделали наши отцы и деды. Осталось самое сложное — перевернуться с одного бока на другой, потому, что отлежал руку, добраться, наконец, до базы и закончить этот проклятый поход. Как только эта мысль пришла ему в голову, какими-то неимоверно сложным путем, цепочкой биохимических и физиологических случайностей, которые в литературе вульгарно называют «эффект бабочки», тромб, который и так слабо держался за стенку сосуда, не спеша оторвался и отправился в свое недалекое путешествие. Кто может сказать наверняка: если бы не было этого сна и мыслей, которые он вызвал, удержался бы тромб на своем месте, Дмитрий добрался бы до Камчатки в целости и сохранности или же прошел бы даже обязательное послепоходное обследование, которое обнаружило бы его проблемы со здоровьем и успешно их устранило? Кто может это сказать? Основал бы он новую религию, новое мировоззрение, которое помогло бы вырваться Человечеству из трясины усугубляющегося безумия? Кто может это сказать? Игорь медленно бродил по отсекам. Тягостная атмосфера, и вообще весь этот несчастливый поход, да и его печальное завершение страшно давили на него. Смерть товарищей, постоянные технически неполадки, какие-то загадочные происшествия на борту. Правда, оптимист в его разуме пытался возразить, что в целом поход заканчивается успешно, и что гибель нескольких членов экипажа — вполне оправданные затраты в обмен на тысячи тонн концентрата, в числе которых тантал, иттрий и скандий, но равноценная ли эта замена для семей погибших? Какая разница женам и матерям тех, кто не вернулся, что государство получилось столько нужные материалы? Разве пенсия заменит им своих близких? Игорь подсознательно избегал капитанского мостика, и на это у него было как минимум две причины. Во-первых, сама обстановка, когда что-то искрит, что-то под щитами шумит, кое-где висят перебитые и порванные провода, и светит аварийное освещение как-то не способствует положительному настрою, когда не так далеко позади находится работающий на честном слове ядерный реактор, в воздухе кружат американские аппараты, которые большие всего хотят тебя найти и уничтожить, а ты, помимо всего прочего, тащишь на последнем тросе, который должен вот-вот оторваться, огромный груз. Но эта причина, конечно, была не основной. Гораздо сильнее угнетала тишина, отсутствие хоть кого-либо на мостике, что само по себе являлось грубейшим нарушением всех инструкций. Должен постоянно присутствовать или капитан, или старпом, или офицер по безопасности, однако в данной ситуации двух первых уже не было в живых, а Эмиль копался где-то в системах валов. Некоторое время назад одна из систем, которая еще функционировала, выдала информацию, что растет расцентровка валов, которые приводят в действие силовые двигательные винты. Скорее всего, это стало результатом ударной волны ядерного удара, но как бы там ни было, это было плохо, и до Камчатки бы они не дотянули, а просто системы безопасности отключили бы их, и подлодка вместе с баржей остановилась бы мертвым грузам практически в пределах прямой видимости родного берега с надеждой, что им помогут, поэтому, Эмиль взял Юнгу, который сам дышал на ладан, и полез в какие-то неведомые Игорю глубины корабля, чтобы отключить датчики безопасности. Иногда Лада включалась и начинала говорить какой-то бред на разных языках, бывало, начинала читать регламенты по ремонту или спецификации запасных частей у себя на борту. — Да, изрядно тебе поджарили мозги, моя милая, — грустно прошептал Игорь, слегка поглаживая один из мониторов. Много придется попыхтеть нашим схемотехникам и программистам, чтобы вычистить тебя из всех систем подлодки, вырезать поврежденные блоки и заменить тебя другой ЦВС. Да так, чтобы твои остатки не спрятались где-то во второстепенных серверах и не были привидениями в будущем. В ответ на это включился один из мониторов, и Лада начала пролистывать тепловые схемы корабля. — Ничего ты не понимаешь, — вздохнул Игорь. Ты умрешь окончательно, уже практически умерла, но и так и не осознала себя. Хотя была ого-го, таким кораблем управляла… Лада не отвечала, а по-прежнему деловито пролистывала какие-то чертежи и разрезы корабля. — И, конечно, ты мне не скажешь, сколько осталось до наших территориальных вод. Чтобы уже расслабить все то, что сжато последние дни, там наши системы ПВО и боевые дроны не дадут в обиду. Лада не ответила. Игорь посмотрел на часы и что-то посчитал про себя. — Думаю, скорость не сильно упала… Еще несколько часов и все кончено. Ведь так? Постояв еще немного, Игорь развернулся, и уже было отправился в другие отсеки на поиски Эмиля, как включился голос Лады, которая зачитывала какой-то документ, судя по всему, судовой журнал или чей-то дневник. — День… шшш… все норм… Роботы функционируют удовлетворительно, больших нареканий нет. Есть небольшие замечания по поводу… шшшш… В остальном, справляются со своими обязанностями не хуже людей. Если все будет и дальше благополучно, то… шшшш… Продолжаю наблюдение. Сказать, что у Игоря сделались ватными ноги, или остановилось сердце, значило бы сильно погрешить против истины. Потому, что его потрясение было гораздо сильнее.