– Что за беда загнала тебя, человек, в самое сердце Муромских лесов в такое глухое время? – спросил охотник. Тихий голос его звучал участливо, но Михаил Анатольевич вздрогнул. Муромских лесов? – Не знаю, – растерянно ответил он, моргая глазами. – Я не знаю, как я сюда попал. А вы… кто такие? – Мы? – Охотник хмыкнул. – Мы – Стража. Это Пэк, – он повел рукою в сторону костра, и ящерица комично поклонилась. – А меня зови просто Ловчим. – Это саламандра? – с любопытством спросил Овечкин, глядя на Пэка. – Разумеется. А я – призрак, если тебе интересно. – А-а-а, – протянул Михаил Анатольевич с таким видом, словно уж теперь ему все стало ясно. – А я – Овечкин. Библиотекарь. И засмеялся. Сначала тихо, а потом все громче и громче. Может, это подействовал коньяк, а может, просто начиналась истерика, но ему вдруг показалось ужасно смешным, что в самом сердце Муромских лесов сидят себе у костра саламандра, призрак и библиотекарь. Он смеялся и никак не мог остановиться. Недоумение, появившееся на лицах стражников, охранявших в этих дебрях неведомо что, лишь усугубило его неуместное веселье. Лес отвечал гулким эхом. Ловчий переглянулся с Пэком и вновь извлек из ниоткуда свою волшебную флягу. – Спасибо, не нужно, – сквозь смех выговорил Михаил Анатольевич, кое-как успокаиваясь. И страх почему-то покинул его совершенно, осталась лишь легкая нервная дрожь где-то в глубине существа, как предчувствие и предостережение. – Вы позволите мне посидеть с вами до утра? А то, боюсь, в темноте мне не выйти из этих ваших лесов. Он подавил грозивший снова прорваться смех и с надеждой взглянул на Ловчего. – Позволим, – вдруг подал голос Пэк, приближая к самой границе огня свое точеное личико с горящими глазами. – Хоть всю жизнь! Голосок у него оказался тонкий, но вполне человеческий, как у ребенка. – Если тебе не надоест, конечно, – добавил он и ухмыльнулся. – У нас тут бывает скучновато. Такие веселые путники, как ты, забредают редко. В основном, шарахаются от нас или начинают ныть о своих несчастьях, полагая разжалобить… – Но, но, – предостерегающе сказал человек без лица. – Не распускай язык. Наш гость забрел сюда случайно. Не хочешь ли ты, Овечкин, перекусить, к примеру? – Нет, – ответил Михаил Анатольевич и улыбнулся. Улыбка ему удивительно шла, придавая невыразительному лицу какое-то простодушное обаяние. Только Овечкин этого не знал. – Я бы, пожалуй, все-таки выпил еще глоточек. Есть он и вправду не хотел, хотя нынче вечером усилиями домового яичница, поджаренная им себе на ужин, так и осталась нетронутой. Вот отдохнуть, поспать действительно не помешало бы… но ему вдруг стало жаль расставаться с этим сном. Он внимательно следил за тем, как на ладони Ловчего опять возникает из ничего фляга, как движутся тонкие белые пальцы призрака, отвинчивая крышку… Жар от костра приятно согревал, и совсем не хотелось думать о том, что будет дальше. Так и сидел бы здесь, действительно, всю жизнь… – А куда ты пойдешь утром? – спросил Пэк, раскачиваясь в огне. – Не знаю, – неохотно ответил Овечкин, принимая у Ловчего флягу. Второй глоток прошел значительно легче, согрел тело и душу, прояснил мысли. Спать расхотелось. Захотелось говорить. – А можно спросить, что вы тут охраняете? – полюбопытствовал Михаил Анатольевич, оглядываясь на ели, окружавшие поляну со всех сторон. – То, что тебе не нужно, – сурово ответил призрак. – Ты ведь пришел сюда случайно, как ты сказал? Тебя не прислала Лесная ведьма и не привел цвет папоротника. Случайно… хотя ты не выглядишь ни бродягой, ни миджнуром – обезумевшим от любви юношей из восточных сказаний. Кто же ты, Овечкин? – Я не хочу говорить об этом, – нахмурился Михаил Анатольевич. – Почему? – Ну… потому что мне неприятно. Ему и в самом деле не хотелось вспоминать о часах, проведенных на скамейке в Таврическом саду. И о бездарности собственной жизни… Но Ловчий явно остался неудовлетворен таким ответом, и Михаил Анатольевич поискал и, к своему удивлению, нашел слова, объяснившие ему самому, что он чувствовал. – Я не хочу возвращаться к прошлому, – сказал он. – Не хочу возвращаться к себе, каким я был. И умолк, глядя в тень, скрывавшую лицо призрака. Ловчий помедлил и кивнул. Какое-то время они молчали. В голове у Овечкина звенела пустота, и он бездумно глядел в костер, на завораживающе плавные движения огненного Пэка. – А мне это непонятно, – сказал вдруг Пэк. – Послушай, смертный… до утра далеко! У тебя есть тайна, и я умираю от любопытства. У нас тоже есть тайна. Давай сыграем в кости?! Твоя тайна против нашей, идет? Михаил Анатольевич только собрался отрицательно покачать головой, как оживился и Ловчий. – Скоротаем время, – он потер руки. – Ставки велики, но тем интересней. Соглашайся, Овечкин! Кто будет метать – ты, Пэк, или я? – Ты, – ответствовала саламандра и легким изящным движением пятипалой ручки, так похожей на человеческую, выбросила из огня два пылавших, словно раскаленные угли, кубика. Ловчий подхватил их на лету. – А то наш гость, пожалуй, обожжется, принимая кости из моих рук! – Итак, – объявил призрак, – если ты, Овечкин, проиграешь, ты расскажешь нам, почему так не любишь свое прошлое. А если проиграю я, ты узнаешь, что мы здесь охраняем. Михаил Анатольевич еще колебался. Но глаза Пэка заполыхали азартом, а у Ловчего от предвкушения стали даже, кажется, прорисовываться какие-то черты лица… ему не захотелось огорчать их своим отказом. – Ладно, – сказал он. – Только объясните мне, как это делается. Я никогда не играл в кости. – Проще пареной репы, – весело отвечал Ловчий. – Гляди – встряхиваешь их вот так и бросаешь. Он разжал руки. Огненные кубики покатились по земле, постепенно тускнея, и остановились у ног Овечкина. – Тройка и четверка – итого семь, – сказал призрак. – У кого выпадет больше, тот и выиграл. Он нагнулся и быстрым движением подобрал кости с земли. – Странный ты человек, Овечкин. Как можно этого не знать? Ну, ладно, теперь играем… На сей раз у Ловчего выпало одиннадцать очков. Пэк захихикал, и кости, еще теплые, шелковистые на ощупь, перешли в руки Овечкина, не понимавшего пока, что он может считать себя практически проигравшим. Однако он вдруг заволновался. Старательно проделал всю процедуру и… – Две шестерки, – пораженно сказал Ловчий. Пэк замер было, а потом порывисто высунулся из огня, дабы убедиться собственными глазами. – Не может такого быть, – с негодованием сказал он. – Ты сжульничал, Овечкин! – Я? – растерялся Михаил Анатольевич. – Как это… я никогда… – Слышали уже! Пэк подхватил кости с земли и скрылся в пламени. – Не знаю как, но сжульничал, – сердито пробормотал он, придирчиво рассматривая кубики со всех сторон. Овечкин в смятении посмотрел на Ловчего. – Вы тоже так считаете? Вы же видели – я сделал все так, как вы показали! – Может быть, – со странной интонацией в голосе протянул тот. – А может, и нет. Видишь ли, смертный… – он прервался, не договорив. – Давай-ка сыграем еще раз! – Как хотите… Пэк, надувшись, отдал Ловчему кости, снова налившиеся огнем, и с подозрением вперился в Овечкина. Бросили еще по разу. У призрака выпало десять очков, а у Михаила Анатольевича – опять двенадцать. – Так, – в один голос сказали саламандра и призрак, и оба уставились на Овечкина весьма недобрыми взглядами. Михаил Анатольевич вздрогнул. Предчувствие не обмануло – и этот сон тоже не желал оставаться безобидным и грозил неприятностями. – И ты надеялся нас перехитрить? – грозно спросил Ловчий. – Что ты скрываешь? Уж, верно, ты колдун… я сразу подумал, что одежда у тебя странновата! Михаил Анатольевич растерянно посмотрел на свои шлепанцы, к коим за время блужданий по дебрям пристал всевозможный лесной сор, и перевел непонимающий взгляд на Ловчего. – Я – колдун? – Кто же еще! Никто не смог бы, кроме самого Пэка, выбросить на его костях двенадцать! Да еще два раза подряд! Признайся, что ты… Ловчий осекся и устремил взгляд куда-то поверх плеча Овечкина. Михаил Анатольевич, пытавшийся собраться с мыслями для ответа на нелепое обвинение, этого не заметил. Зато увидел, как Пэк, возбужденно извивавшийся в огне, вдруг замер и исчез, словно растворившись. Ничего не поняв, но тем не менее отчетливо ощутив спиной чье-то присутствие, Овечкин поспешно обернулся. На краю поляны стоял человек. И человек этот с первого взгляда так не понравился Михаилу Анатольевичу, что он, позабыв обо всем, вскочил на ноги и попятился в сторону от костра, и пятился до тех пор, пока в спину ему не уперлись упругие колючие ветки елового молодняка. У человека была длинная седая борода, ниспадавшая на грудь, и прямые белые волосы до плеч. Под косматыми бровями зловеще сверкали глаза. Одет он был в черную рясу до самых пят, подпоясанную грубой веревкой, и опирался на тяжелый резной посох. Волхв, да и только! – Стража хренова, – произнес этот страшный человек глухим басом и замахнулся посохом. – Опять вы за свое? Голос его, однако, прозвучал на удивление добродушно, и Овечкин растерянно заморгал. – Привет, отшельник, – как ни в чем не бывало отозвался Ловчий. – Мы тебя разбудили? – Разбудили… я же просил не вовлекать посетителей в азартные игры! Ну все, еще раз поймаю – пожалуюсь вашему начальству, ей-богу, пожалуюсь! Надеюсь, ты ничего не успел проиграть, сын мой? – неожиданно обратился старик к Овечкину, и тот, окончательно опешивши, машинально покачал головой. Ловчий снова подал голос: – Он не посетитель. Это случайный путник… – Случайный?