Я дернулась назад и уронила последнюю шпильку. В зеркале отразилось озорное лицо Томаса, который проскользнул в мою комнату и быстро закрыл за собой дверь. – Ты видела, как я красив в этом костюме? Я прижала ладонь к колотящемуся сердцу, потрясенная тем, что он услышал то, чего не следовало. – Одри Роуз. Он низко поклонился, выпрямился, и его взгляд остановился на моем пеньюаре. Я развернулась на скамейке, позволяя пламени камина осветить контуры моего тела, и Томас позабыл свои колкости. Я постаралась удержаться от смеха при виде того, как по его шее пополз легкий румянец, а кадык дернулся, когда он нервно сглотнул. – Я… – Он медленно выдохнул, словно собираясь с мыслями. – Ты… – Да? – подбодрила я, когда больше ничего не последовало. Я никогда не думала, что увижу Томаса Кресуэлла потерявшим дар речи, и смаковала эту его неловкость. – Я понял, что больше не смогу называть тебя Уодсворт. – О? И ты не придумал ничего лучшего, как прокрасться ко мне в спальню в полночь, чтобы сказать об этом? Я похлопала рядом с собой по скамейке. После недолгого колебания Томас пересек комнату и присоединился ко мне. Я смотрела, как трещит пламя в камине. – Теперь ноги мерзнут у тебя? Он скрыл свою неловкость за самодовольным видом. – Прости, что разочарую, любовь моя, но сегодня вечером моим пальцам на редкость тепло. – Томас поднял ноги и покрутил начищенными ботинками. Подняв штанины, он показал пару толстых вязаных носков. – Просто придется приноровиться звать тебя Кресуэлл. Получится, будто я разговариваю сам с собой. Не то чтобы я плохой собеседник. Вообще мне нравится вести жаркие споры с самим собой. Он замолчал, ерзая на месте, и я поняла, что он старается не смотреть на меня слишком долго. Томас столько раз дерзко флиртовал со мной, и я не могла поверить, что он так засмущался, столкнувшись с ночной сорочкой. Во время нашего купания он так не терялся. Может быть, это возвышавшаяся рядом кровать так его нервировала? – Я попробовал называть Уодсвортом Сэра Исаака. – Томас сверкнул улыбкой. – Боюсь, он не согласен. Я тихонько фыркнула. – И почему это меня не удивляет? Томас взял меня за руку и, нежно перевернув ее, начал выводить линии на моей ладони. Внезапно его лицо посерьезнело, челюсти крепко сжались. – Еще есть время, знаешь… если ты передумала. Насчет… этого всего. Я знаю, что все идет гораздо быстрее, чем тебе бы хотелось. Большинство помолвок длятся как минимум шесть месяцев, да и возраст. Если ты предпочитаешь подождать… Я повернулась и, глядя в глаза, обхватила ладонями его лицо. Провела большим пальцем по его подбородку, восхищаясь тем, как приятно просто прикасаться к нему. – Томас Кресуэлл, я никогда в жизни не была более уверена или готова. – Он собирался возразить, поэтому я быстро поцеловала его. – На самом деле я не могу дождаться утра. Мы никогда ничего не делали по чужим правилам. Так чего переживать сейчас? – Ты уверена? – усомнился он. – В нас? Совершенно. – Откуда ты знаешь, что готова? – По многим причинам, – осторожно ответила я. – Назови мне самую скандальную. Его просьба должна была прозвучать легкомысленно, но в ней сквозило беспокойство. Томас так и не избавился от страха быть отвергнутым. Я наклонилась к нему, вдыхая аромат кофе и спиртного. Отец предложил ему виски или он так нервничал, что выпил в одиночку? – Я хочу засыпать у тебя на груди и просыпаться в твоих объятиях. Я жажду свободно обнимать и целовать тебя, когда хочу и сколько хочу. Я хочу узнать, как ты дышишь, когда засыпаешь. Я хочу… – Я отстранилась, и витиеватые фразы замерли у меня на языке. Этот шут чуть не подпрыгивал на месте. – Ты чего улыбаешься? Я тут говорю серьезные вещи, а ты ведешь себя так, словно тебе или нужно в уборную, или ты сидишь на муравейнике, каким-то образом оказавшемся посреди моей комнаты. – Извини. – Он упал на колени передо мной и все с той же дурацкой улыбкой взял мои ладони в свои. – Я не смеюсь, просто… ты совсем не опускала глаза и не сжимала пальцы. Я подняла глаза к небу, гадая, хочу ли просить пояснений. – Кресуэлл, во имя королевы, какое отношение имеют мои пальцы к объяснению в любви? – Прямое. – Я… Он накрыл мои губы своими. В отличие от других поцелуев украдкой, начинавшихся медленно и нежно, в этом чувствовалось страстное желание. Каждое прикосновение губ и языков зажигало новую искру, и вскоре мое тело охватило пламя. Судя по жарким поцелуям и бесстыдным рукам, мы оба больше не хотели сдерживаться. Мы ступили на опасную почву, отчего падение казалось еще более захватывающим. Томас все еще стоял на коленях передо мной, так что я притянула его ближе, он обвил мою талию обеими руками и инстинктивно прижался ко мне. Оставив мои губы, он принялся целовать мою шею и гладить бока, не пропуская ни дюйма. Собрав мои волосы в кулак, он бережно запрокинул мою голову, открывая горло, и я чуть не потеряла остатки здравого смысла. Не знаю, кто сделал следующий шаг, но внезапно его сюртук оказался на полу, а следом и мой пеньюар. Прохладный воздух овеял кожу, и я не сдержала резкий вдох. Пеньюар сохранял хоть какую-то благопристойность, ночная сорочка же не оставляла простора воображению. Даже в приглушенном свете мое тело было прекрасно видно. Словно только что осознав это, Томас сел на пятки, быстро и неровно дыша, совсем как я. На краткий миг он показался неуверенным. – Это все, что нужно, чтобы закрыть твой порочный рот? – Я подняла бровь в надежде, что колкость скроет моё собственное нарастающее смущение. Мы были одни в спальне, полураздетые, в ночь перед свадьбой. Я лихорадочно искала причину отослать его прочь. – Если бы я знала, то давно бы уже оделась так. Взгляд Томаса метнулся к моему лицу. В нем читалась такая неприкрытая страсть, что я проиграла свою тщетную битву с викторианской моралью. Он выглядел как мужчина, который обнаружил свое сокровенное желание во плоти и жаждет тотчас им овладеть. Я поняла, что его сдерживают только уважение ко мне и моему выбору. Один едва заметный кивок – и он сорвется. Пульс зачастил, когда я молча дала ему разрешение, отчаянно, почти до боли желая, чтобы он снова касался меня. Томас Кресуэлл никогда меня не разочаровывал. Он подался ко мне, втиснувшись между моих ног. – Твоя сорочка прекрасна, но меня привлекает и пленяет твой ум. Он обвел взглядом тонкое кружево и смял полупрозрачную ткань на моем бедре, вызвав новую волну желания. Его прикосновения опьяняли. Я против воли выгнулась, стремясь к большему. – Твое тело… Его взгляд задержался на лентах. Я наслаждалась элегантностью сорочки и чувствовала себя в ней одновременно дерзкой и нежной. Томас, похоже, оценил ее по другим причинам и больше не скрывал, как сильно хочет меня. Я глубоко вдохнула и подавила порыв полностью раздеть его. Если он и дальше будет так на меня смотреть, я потеряю контроль. – Сила духа. Обжигающий взгляд Томаса прошелся по мне, не упуская ничего, и чем ниже он опускался, тем более неровным становилось его дыхание. Если бы взглядом можно было съесть, он бы меня проглотил целиком. И я хотела большего. В пальцах ног зародилось тепло и, словно мед, распространилось по телу. Казалось, будто Томас догадался, куда поднимается тепло, и был не против проследить сладкий путь губами. От этого образа у меня чуть сердце не остановилось. Я вцепилась в края скамейки в тщетной попытке взять себя в руки. Неправильно расценив мою реакцию, Томас застыл. – Я должен уйти… Я уставилась на его губы, стараясь укротить эмоции. Он должен уйти в свои комнаты. И я должна его отпустить. Наша добродетель сможет отправиться к черту всего через несколько часов, после свадьбы. Но вместо того, чтобы согласиться, я притянула его к себе, схватив за пояс брюк. Я больше не хотела ждать. Он был нужен мне. Неожиданно засмущавшись от своего порыва, я отвела глаза. – Останься сегодня со мной. Прошу. Томас поднял мой подбородок и пристально посмотрел в глаза, и я с полной уверенностью поняла, что он даст мне все, чего я захочу, и даже больше. – Навсегда, Одри Роуз. На этот раз наши поцелуи были осторожными и неспешными, и все же ненасытными. Нас больше ничего не сдерживало. Ничто не мешало поддаться основным инстинктам. Моя нагота и беззащитность разбудили в Томасе нечто, возможно, неведомое ему самому. Я не могла думать ни о чем, кроме его пальцев и губ. Тех мест, которых они касались, исследовали, гладили. Исчезло общество. Исчезли правила. Не осталось никого и ничего, кроме нас двоих, полностью потерявшихся в своей маленькой вселенной, где наши тела были неизведанными галактиками. Когда Томас отстранился и посмотрел мне в глаза, я поняла, что он увидел ответ на свой невысказанный вопрос. Не произнеся ни слова, он поднял меня с бархатной скамейки и перенес на кровать, удобно устроившись сверху. Ни один из нас не делал этого раньше – не любил так яростно или свободно, – и, не задумываясь о деталях, я полностью отдалась чувствам. – Я люблю тебя, Одри Роуз. Томас провел рукой от щиколотки вверх по икре, вызвав мурашки и восхитительное покалывание, и снял чулок. Его движение было таким плавным, что казалось самым естественным действием на свете. Он повторил то же самое с моей больной ногой, стараясь действовать как можно бережнее, что заставило меня желать его только сильнее. Он коснулся губами моего шрама, выказывая нежную любовь каждому участку моего тела. Слегка дрожащими пальцами я расстегнула пуговицы его рубашки, восхищаясь тем, как он прекрасен и внутри, и снаружи. Татуировка уже зажила и действительно была произведением искусства. Можно подумать, ему требуются украшения, чтобы улучшать свое и так совершенное тело. – Откуда такой… рельеф? – спросила я, проводя ладонями по его на удивление твердой груди. – Ты берешь тайные уроки фехтования, о которых мне следует знать? Это… – я показала на него, – не имеет смысла. – Сказать правду? – засмеялся Томас, кажется, немного расслабившись. – Я каждый день таскаю трупы в лаборатории. Это и держит меня в форме. Кроме того… Он спустился поцелуями по моей шее к ключице, уделив внимание участку над сердцем. – Я действительно беру уроки фехтования по желанию отца. – Заметив мой ошарашенный вид, он широко улыбнулся. – Я предупреждал: твоя жизнь будет полна сюрпризов, любимая. При этих словах я затрепетала от восторга. У нас впереди целая жизнь, чтобы открывать тайны друг друга. Я приподнялась на локтях и прижалась губами к его коже, исследуя его широкую грудь. У него перехватило дыхание, и я эхом повторила этот звук, когда Томас потянул в стороны ленты моей сорочки, не отрывая глаз от моего лица, готовый уловить малейший намек на колебание или молчаливую просьбу остановиться. Он их не найдет, даже если воспользуется своей впечатляющей дедукцией. Через несколько часов мы станем мужем и женой, и я готова сделать его полностью своим. Через считаные секунды мы уже разделись. Томас углубил наш поцелуй и медленно, осторожно опустился на меня, отчего меня окутало новое ощущение жара, почти не поддающееся описанию. Наши тела сплелись, и меня полностью поглотило волшебство нашей любви. Сердце колотилось, кожа пылала, каждое прикосновение и ласка пробуждали сотни ощущений, соперничавших за мое внимание. Без усилий наши тела точно знали, что делать, как реагировать, и любой намек на неловкость исчез, когда мы двигались вместе, потерявшись в поцелуях. Я представляла себе неуклюжую и неумелую возню, боялась, что мой разум обратится к анатомическим схемам и станет отвлекать меня от момента, заставляя нервничать из-за техники. Но можно было не беспокоиться. Меня слишком поглотило ощущение нашей соприкасающейся кожи без всяких преград. Ощущение его. Нас. Я комкала простыню, изо всех сил стараясь не выкрикнуть его имя. – Одри Роуз, – прошептал Томас, замерев на мгновение.