Быть дома означало валяться на диване, смотреть телевизор, немножко читать. В эпоху гласности появилось немало интересных книг о Сталине, величайшем убийце всех времен. И все же до сих пор не было найдено объяснения психопатологическому феномену этой трубки и этих усов, объяснения невероятного успеха этого человека. Дом — это значит большая комната-столовая, одну из длинных стен которой занимает высокий, от пола до потолка, деревянный шкаф со стеклянными дверцами, уставленный книгами и посудой. Противоположную стену покрывает яркий сине-красный восточный ковер, в центре которого висит черный с серебром дагестанский кинжал. Такой же носил Шамиль во время двадцатилетней войны с русской армией. «Дом» — это еще и длинный стол в той самой комнате, здесь совершались обряды в лучших ингушских традициях: женщины готовили еду и накрывали на стол, младшие ее подавали, а старшие пили, ели, веселились, если не были заняты беседами на политические темы. И если Костоев велел сыновьям-близнецам станцевать лезгинку, единственный вопрос, который они задавали, — кому начинать первым. Парни очень отличались друг от друга. Амурхану достался отцовский, по-мальчишески задиристый характер, Зелимхану — отцовский пристальный взгляд. Пока старшие барабанили по столу и хлопали в ладоши, парни медленно, сохраняя достоинство истинных воинов, кружили по комнате, подпрыгивали, вращаясь, падали на колени и снова вскакивали. Им не хватало лишь сабель да каракулевых папах. Принимать гостей было почетно и приятно; гости создавали праздничное настроение. Но если они приходили в праздничный день — а Костоевы обязательно приглашали гостей на День Победы, — это был праздник вдвойне. Мальчишкам приходилось танцевать больше обычного После продолжительного обеда с традиционными тостами, несколько официальными, но идущими от всего сердца, Костоев встал, прошелся по комнате и, швырнув пачку сигарет на стол, заявил: — Все, хватит! Бросаю! Весной 1988 года в Красном Сулине — небольшом поселке к северо-западу от города Шахты — был найден труп молодой женщины чуть старше двадцати лет. Труп был обнажен; голова, шея, гpyдь и руки забрызганы кровью. В области шеи обнаружили около десятка ранений, нанесенных маленьким ножом, однако причиной смерти стал удар чем-то тупым. Нос женщины был изуродован четырьмя-пятью порезами. Рот был набит землей. Осматривая обнаженный труп, приседая возле него на корточки чтоб лучше видеть. Костоев понял: как было бы заманчиво предположить, что это дело рук их убийцы, что он все еще жив, не в тюрьме и не в больнице, что не перенес свою деятельность в другой район страны. То был опасный соблазн, Костоев более не мог позволить себе вселять несбыточные надежды в души своих сотрудников, моральный дух которых уже и так был подорван. Убийство произошло неподалеку от железнодорожной линии, соединявшей поселок с Шахтами. Этот факт укладывался в версию, однако характер нанесенных ран был иным. Женщина погибла не в результате удушения или ранения ножом, а из-за удара по голове тяжелым предметом, — возможно, молотком. Действительно, был случай, когда их разыскиваемый, воспользовавшись молотком, убил в течение часа двух женщин, мать и дочь. Однако грудь новой жертвы не была порезана или искусана, не была вспорота брюшная полость, а влагалище оказалось неповрежденным. Говорить что-либо определенное было еще рано. Первым делом следовало установить личность убитой. Однако сделать этого не удавалось. Никто ее не знал, никто не заявлял о ее пропаже. Убийца отнял у нее жизнь, а заодно и ее имя. Костоев велел усилить активность, распространить фотографии убитой, перепроверить данные о пропавших людях. Ростовская милиция вплотную занялась людьми, арендовавшими гаражи, которые, как правило, представляли собой маленькие кирпичные крепости для защиты от воров, со стальными воротами и тяжеленными замками. Костоев считал эту линию расследования ошибочной и полагал, что автомобилистам уделяется слишком много внимания. Автолюбителей насчитывалось несколько десятков тысяч. Уж лучше было усилить наряды на железнодорожных станциях, расставить людей вдоль местных линий и на полустанках. А проверка автомобилей была делом ГАИ. Они были обязаны патрулировать дороги и задерживать подозрительные машины, проверять водительские права и шоферов на трезвость. Разумеется, кое-кто в Ростове считал, будто бы главной целью инспекторов ГАИ было извлечение личных доходов. Вымогательство столь глубоко укоренилось в практике сотрудников ГАИ, что даже имелся примерный прейскурант, и сообразительный водитель всегда знал, сколько нужно сунуть инспектору вместе с документами. И действительно, всякий раз, когда Костоев с руководством УВД области выезжал проверять деятельность ГАИ, они обнаруживали, что сотрудники куда более озабочены задачей набить карман, нежели нарушениями правил движения и поисками убийцы. Люди Костоева выезжали проверять милицейские посты и не находили их. Костоев обрушивал град упреков на начальников милиции, но это было лишь сотрясением воздуха, поскольку никто и не думал отправлять своих лучших людей на вокзалы, особенно с тех пор, как убийца, казалось, прекратил свои злодеяния в Ростовской области. Прошло уже два с половиной года. В том году ростовская милиция и группа Костоева получили в свое распоряжение компьютер, в который вводились все полученные данные и который при помощи специальной программы классифицировал данные по четырем основным категориям — «Событие», «Жертва», «Преступление» и «Аналогии», а затем распределял данные по корневой системе подразделов. Костоев с уважением относился к достижениям науки и техники, но не доверял экспертам. Преступники бывали куда изобретательнее следователей, поскольку желание выжить обостряет мышление. Чтобы ловить преступников, нужно было располагать всеми возможными средствами — и компьютерами, и терпением; тут могли помочь и результаты исследований и удача. Некоторую информацию, полученную с помощью компьютера, направляли Валентине Сапожниковой, ведущему специалисту по биоритмам. Институт Сапожниковой находился в Ленинграде. В ее задачу входило, располагая данными об убийстве — время дня, день недели, месяц, год, погодные условия, место, группа крови и тому подобное, — определить наиболее вероятное время и место очередного преступления. Разумеется, предполагая при этом, что преступник нанесет очередной удар. Нет, это не мог быть человек типа Стороженко. Он не был похож ни на кого из тех, с кем довелось встречаться Костоеву. Но он не был сумасшедшим. Порой казалось, что он и не человек вовсе, а привидение, выросшее из российской земли, обильно политой кровью. Советский вампир. Уже кончался июнь 1988 года, и, как это бывало дважды в год на протяжении двух последних лет, Костоеву предстояло писать отчет, в нем будет приведена статистика, перечислены успехи, заявлены протесты, но опять же ничто не сможет скрыть того главного факта, что дело по-прежнему не раскрыто и что Костоеву придется продлевать расследование еще на очередные полгода. И все же он по-прежнему верил, что в конце концов поймает убийцу, ведь уверенность была как бы частью его натуры и основой его мироощущения. С отчаянием следовало бороться как со злейшим врагом, уступить которому означало предать самого себя. Костоев консультировался с программистами и специалистами по биоритмам. И те и другие давали неубедительные ответы, и он подумал: почему бы не обратиться к психологам? Он читал о группе психологов, мужчин и женщин, с которыми регулярно советовались специалисты из московской милиции. Считалось, что они обладают необычайной способностью ощущать географию смерти и могут определять местоположение трупов. Костоев вовсе не верил в это, но все же обратился к женщине, которая в Ростове пользовалась репутацией ясновидящей. Женщина сказала ему, что его мать больна, но причин беспокоиться нет, поскольку болезнь не смертельна, а затем спросила: — Какой самый важный вопрос вы хотите задать? Костоев рассказал ей об убийце и спросил, где и как можно его обнаружить. — Он не один, — ответила ясновидящая. — Их двое, мужчина и женщина. Они отрезают человеческие органы и пользуются ими при медитации. Они живут высоко в горах. Женщина уже давно собиралась признаться и даже пыталась установить с вами контакт. Визит к ясновидящей лишь посеял в душе Костоева еще большие сомнения. Он никогда не исключал возможности того, что убийце кто-то может помогать, и этот «кто-то» — весьма вероятно — женщина. Порой неподалеку от места преступления обнаруживались предметы женской одежды, явно не принадлежавшие жертве. Появление женщины могло бы объяснить, почему дети из вполне благополучных семей не боялись идти в лес с незнакомыми людьми. В России всегда были тайные секты, как, например, хлысты, хлеставшие себя до крови после оргий, а также скопцы, кастрировавшие себя во избежание сексуального искуса. Известно было, что подобные секты продолжали существовать, но в сталинские времена они стали еще более тайными и закрытыми — тем труднее их было обнаружить теперь. Ходили слухи о сектах, члены которых пили детскую кровь и делали зелье из человеческих органов. Ни в коем случае нельзя было исключать возможность того, что убийца смог найти себе помощника, женщину, столь же порочную, как и он сам. Ясновидящая не сказала Костоеву ничего, чего он сам не знал до сих лор или о чем не подозревал. Он не обратил ни малейшего внимания на ее указание, будто преступная пара живет в горах — поскольку был уверен, что убийца проживает в окрестностях Ростова или Шахт. Уже почти три года прошло с тех пор, как обнаружили труп человека, которого убил именно он. Это произошло в августе 1985 года, когда Костоева еще не привлекли к данному делу. Прошло немало времени. Он еще будет убивать. Чем дольше убийца не проявлял себя, тем более навязчивой идеей он становился для Костоева. Он ходил в парк Авиаторов — место, которое когда-то предпочитал преступник, и часами просиживал там, размышляя о высоком мужчине с «дипломатом» и в очках. Может быть, убийца уже удовлетворил свою безумную страсть. В книгах содержались многочисленные упоминания о людях, испытавших спонтанное ослабление болезненных явлений. Однако в данном случае дело было куда серьезнее, чем «болезненные явления», и только смерть или тюремное заключение могли остановить маньяка. Именно в Шахтах в 1988 году появилась наконец надежда раскрыть убийства — и именно тогда Костоев бросил в этот город лучшие силы. Город Шахты, с его деревенскими домами, аккуратными угольными отвалами и желтоватым смогом, стал в том году горячей точкой, привлек всеобщее внимание и оттеснил на второй план громадный, шумный и задиристый Ростов. До Костоева дошли слухи, что некий подполковник, сотрудник милиции Октябрьского района города Шахты, повел себя неподобающим его чину образом. Подполковник этот, крепкий, бородатый мужчина ростом под метр девяносто, был, по-видимому, человеком весьма опасным. По мере поступления информации Костоев и отобранные им следователи по кускам собирали картину происходящего. В город Шахты приехал проводить инспекцию московский представитель МВД. Покончив с делами, москвич с подполковником заехали на продуктовый склад железнодорожного вокзала, директор которого держал на территории особый кабинет, где простые гости могли расслабиться после тяжкого трудового дня. Две женщины, возвращавшиеся поздно вечером домой, увидели у ворот склада автомобиль «Волга» и решили, что это, должно быть, машина директора, с которым они были в дружеских отношениях, и подумали, что он, быть может, подвезет их домой, к своему удивлению, женщины застали на складе двух незнакомцев которые выпивали и закусывали вместе с директором. — Это не моя машина, — сказал тот, — но они могут вас подвезти, если вы только подождете. Пока подполковник и приезжий инспектор заканчивали ужин, женщины сидели на заднем сиденье. Наконец подполковник уселся за руль машины и в первую очередь отвез москвича в гостиницу. Затем отвез домой женщину, которая жила ближе. Оставшись наедине со второй женщиной, подполковник свернул в сторону лесопосадок и притормозил машину у кладбищенской рощицы, недалеко от железнодорожной станции. — Почему мы остановились? — испуганно спросила женщина. Подполковник без лишних околичностей объяснил ей, что ему нужно. Женщина стала протестовать, повторяя ему, что она замужем и подобные приключения ее не привлекают. Удерживая руль одной рукой, подполковник другой сильно ударил ее по горлу. В возникшей при этом неразберихе женщина сумела выпрыгнуть из медленно движущейся машины, разбила при падении колено — и все же продолжала бежать. Подполковник выскочил из машины и бросился следом, но она первой достигла железнодорожной станции. Заметив, что там полно народа, подполковник развернулся и, сев в машину, умчался восвояси. К плачущей женщине подбежали милиционеры. — Что случилось? — спросили они. Женщина все рассказала. — Как он выглядел? Женщина принялась объяснять, и один из милиционеров не удержался. — Точь-в-точь наш подполковник, — сказал он. В первый момент женщина не поверила, но впоследствии убедилась, что на нее напал именно подполковник милиции — весьма серьезный повод держать язык за зубами и не заявлять о происшедшем. Даже когда Яндиев отыскал ее и привел на беседу к Костоеву, женщина отказывалась написать официальное заявление. Все осталось в прошлом, а связываться с милицейским начальством ей не хотелось. Без заявления потерпевшей на подполковника нельзя было завести дело. Единственной надеждой оставался старый испытанный прием под названием «парашют». В ходе проверки оказалось, что имеются веские доказательства того, что подполковник был нетрезв, когда, два года назад, его машина сбила женщину, нанеся ей тяжкие повреждения; к тому же он подделал документы с целью доказать, что его машину угнали еще до совершения наезда. Костоев решил задержать подполковника и посадить его на несколько дней в камеру, но до того проверил отношение подполковника к прекрасному полу. Симпатичная женщина провела наедине с подполковником два часа в гостиничном номере. Подполковник получил удовольствие, а Костоев — анализ его спермы. Сперма не подходила, но Костоев все же пригласил подполковника на допрос, взял у него пробу крови и дал понять, что либо тот всерьез займется поисками убийцы-маньяка, либо отправится в тюрьму за то, что был пьян за рулем, и за то, что подделал официальные документы. В лучшем случае будет уволен из органов. Как и всякий приговоренный к смерти в СССР, Анатолий Сливко не знал, когда приговор будет приведен в исполнение, и потому вздрагивал, заслышав малейший шум в коридоре. Страх, что пришли за ним, терзал его неотступно. Поэтому вполне естественно, что когда охранник сообщил ему о посетителе, известном московском психиатре докторе Костоеве, Сливко испытал огромное облегчение. Костоев ожидал Сливко, сидя за столом в комнате для допросов. Он прекрасно понимал, что должен быть очень осторожен с заключенным, поскольку тот мог сообщить ему весьма важные сведения, чтобы продлить свою жизнь. Из всех убийц, с которыми Костоеву пришлось встретиться в ходе разных расследований. Сливко казался самым интересным. Он был спокойным, мягким по характеру человеком, предпочитавшим сидеть дома с детьми, в компании которых проводил большую часть своего времени, поскольку был учителем и детским экскурсоводом. На учительском поприще он сумел завоевать любовь и уважение своих учеников. Ему было присвоено звание «заслуженный учитель РСФСР». Подбирая себе приятелей, которыми всегда оказывались мальчики чуть старше десяти лет, он по секрету сообщал им, что собирается снимать фильм — о его страсти к фотографии было известно каждому — и что он будет приглашать мальчиков сняться в этом фильме. По сценарию фильма нацисты вешали мальчика — партизана. Все мальчики, к которым обращался Сливко, бывали польщены его предложением и с пониманием относились к его требованию держать в секрете их будущее участие в фильме, вызванное нежеланием ранить приятелей, которых сниматься не пригласили. Сливко вешал мальчиков по-настоящему. Он фотографировал происходящее, аккуратно расчленяя тела жертв, отделяя ноги от туловища, ступни от голеней. До тех пор пока Сливко не разоблачили, никому даже и в голову не приходило его подозревать. Суд приговорил его к высшей мере. Серьезным, внушительным тоном, в котором лишь едва ощущалась некоторая отстраненность врача от пациента, Костоев поздоровался со Сливко и пригласил того садиться. Напротив Костоева сидел мужчина лет пятидесяти, с огромными ярко-голубыми глазами и бледным овальным лицом, темными волосами и тонкими губами. — Меня интересуют пути формирования преступной личности, — заявил Костоев с уверенностью человека, говорящего чистую правду. — Все признаки, проявлявшиеся в детстве и юности. Однако давайте начнем с физических характеристик. Нет ли отклонений в развитии вашего тела, половых органов? — Нет, с этим у меня все в порядке, — ответил Сливко. — Я бы хотел взглянуть, — попросил Костоев и быстро, но профессионально осмотрел Сливко, когда тот выполнил его просьбу. — Единственная неприятность состояла в том, что я никак не мог отрастить нормальную бороду, — заметил Сливко. — Я бы просил вас написать о себе. Все, что вы сами о себе думаете, как вы относитесь к происшедшему, — попросил Костоев. — Я вернусь через пару дней, прочитаю ваши записи, и мы все это подробно обсудим. Таким образом Костоев продемонстрировал Сливко, что он, «московский психиатр», достаточно важная персона, чтобы получать свидания с заключенным всякий раз, когда захочет. Помимо того, его слова означали, что по крайней мере некоторое время заключенный может не бояться шорохов, раздающихся в коридоре. Костоеву было известно нечто, о чем он ни в коем случае не имел права хотя бы намекнуть: очень скоро Сливко должны были казнить. Поэтому ему следовало внимательнейшим образом относиться к любому своему жесту, тону голоса. Ему не нужно было добиваться признания Сливко, он хотел, чтобы тот сам раскрыл ему свою душу до самых глубин. Сливко принял предложение, сулившее не только временное спокойствие, но и возможность отвлечься от мыслей о казни. Все же в какой-то части своей натуры он оставался учителем и вполне благонадежным гражданином страны, а будучи таковым, он, разумеется, соглашался с тем, что преступник должен быть обезврежен. Главная трудность состояла в том, что вторая, преступная часть его души, которая была куда сильнее первой, придерживалась иного мнения. Два дня спустя Костоев вновь проделал получасовой путь по степи и лесополосе, отделявшей Ростов от Новочеркасска. На этот раз его сопровождал майор Бураков, также интересовавшийся психологией преступника. Бураков должен был сыграть роль помощника доктора Костоева и вести запись разговора со Сливко. Было очень важно, чтобы беседа была проведена умело, поскольку Костоев узнал, что через два-три часа Сливко должны казнить. Хотя он ни разу не присутствовал при казнях, Костоев знал, как они происходят. Приговоренного выводят из камеры, отводят в место, откуда не слышны крики, ставят на колени и, зачитав приговор, убивают выстрелом в правое ухо из девятимиллиметрового пистолета Макарова. Имена людей, приводивших в исполнение казни, были одним из самых тщательно охраняемых секретов милиции. С огромным трудом Костоев узнал эти имена, поскольку люди, добровольно соглашающиеся на подобную работу, представляли для него серьезный интерес. Каждый из них подвергался оперативной проверке, а любые сведения, которые могли свидетельствовать о месте их пребывания в соответствующие дни, тщательно скрывались. И вот в ближайшие часы один из таких людей вгонит в мозг Сливко «девять граммов» — вес пули пистолета, вес, который стал именем нарицательным. Машина въехала в Новочеркасск, столицу донских казаков, город с зелеными улицами и крепкими, порой даже изящными домами из желтого кирпича. После того как казаки, обратившие в бегство Наполеона, побывали в Париже, атаман войска Донского был до такой степени потрясен этим городом, что приказал воздвигнуть в Новочеркасске Триумфальную арку и большую церковь, от которой, словно лучи звезды, расходились улицы-бульвары. При первой встрече Костоев дал Сливко зеленую школьную тетрадку с таблицей умножения на обложке. И вот теперь Сливко вернул тетрадь, каждая страница которой была исписана аккуратно выведенными словами — плодом серьезнейших раздумий.