— Да, и на кое-кого из вас, — раздраженно ответил Тимо. — К примеру, когда мы искали Томаса, ты вместе со своим мужем была рядом с той комнатой. — Он с вызовом посмотрел на Хорста. — Ведь так? Хорст кивнул. — Так. Анника в ярости вскочила. — Хватит выдумывать. Я понятия не имею, где находится эта рация. Мы, как и все, разыскивали толстяка и наткнулись на Хорста. И если мы оказались где-то поблизости, это просто случайность. Чего не скажешь о Хорсте. — Она указала пальцем на смотрителя. — Тебе известно, где находится рация, и ты там ошивался. Кто из нас вызывает больше подозрений? — Конечно, болваны в комбинезонах. — Лицо Тимо налилось кровью. — Богатые профурсетки вроде тебя думают, что могут пихать нашего брата, как вздумается, и неважно, что вы сами выделываете; это мы — олухи, от которых всего можно ожидать. — Эй, — попытался утихомирить его Нико, — нет причин повышать голос. Тимо круто развернулся к нему. — Не указывай мне, что делать и как себя вести. — И, снова обращаясь к Аннике: — Я же прав? А то, что ты сама сидела в психушке, никого не колышет. Воцарилось молчание. Анника мгновенно изменилась в лице и побледнела. Остальные смотрели на нее в недоумении. Только Давид страдальчески усмехнулся: — Чем дальше, тем лучше. — Это правда? Ну, то, что… — Анна растерянно огляделась. Только тогда Маттиас запоздало отреагировал. Он вскочил и в припадке ярости навис над Тимо: — Откуда ты узнал? — Значит, правда, — слабым голосом заключила Анна. — Невероятно, да? — Тимо буквально сплюнул эти слова Маттиасу под ноги. — Безмозглый рабочий умеет читать и обращаться с компьютером. И потрудился навести кое-какие справки о людях, которые в порядке исключения поселятся в отеле, хоть он еще не открыт. Йенни задумалась, почему Тимо ничего не знал о прошлом Флориана. Или он знал, но не видел смысла говорить. Кроме того, она пришла к заключению, что Тимо наводил справки вне отеля, поскольку здесь в радиусе нескольких километров не было Сети. — Моя жена была больна и лечилась в клинике, — процедил Маттиас. — Ну и что? Это не твое собачье дело. — И, обращаясь ко всем: — И вас это не касается. Лучше подумайте об этом психе, который убил Томаса. Потому что он никуда не делся, и я готов спорить, что он здесь, среди нас. От этих слов у Йенни холод пробежал по спине. Не отдавая себе отчета, она оглядела всех, одного за другим, и задумалась, кто из этих людей был способен на подобную жестокость. — У меня была депрессия, — сообщила Анника твердым голосом и кивнула мужу, чтобы тот вернулся на свое место. Но Маттиас и не думал садиться. — Не ваше дело, черт вас дери. Анника посмотрела на него тем взглядом, каким до сих пор удостаивала только Давида. — Это моя жизнь, и я расскажу столько, сколько сочту нужным. Пожалуйста, сядь. Маттиас что-то проворчал, но вернулся на свое место. Лишь после этого Анника опустила глаза и продолжила: — С тех пор прошло два года. Как раз тогда умерла мама. Отца к тому времени уже пять лет как не стало. Я вдруг почувствовала себя такой одинокой… всеми покинутой. И тогда мне вдруг стало ясно, что я следующая. — Она подняла голову. — Понимаете? Пока родители живы, собственный возраст воспринимается как нечто эфемерное. Ведь на очереди еще целое поколение. И внезапно сознаешь, что уже твое поколение состарится следующим и вымрет. Анника выдержала паузу, и Маттиас не преминул ею воспользоваться: — Может, довольно душевного стриптиза? — Эти мысли не отпускали меня, — невозмутимо продолжала Анника. — Для меня все как будто утратило смысл, словно со смертью матери оборвалась и моя собственная жизнь. Я пыталась выкарабкаться самостоятельно, но… потом у меня вдруг не наступили месячные. — Анника! Это уже явно… — Нет! — оборвала она мужа. — Они хотят знать, и я им скажу. Мне перевалило за сорок, и спустя несколько месяцев началась менопауза. Это меня окончательно добило. — Анника добровольно обратилась за помощью к психиатру, — закончил Маттиас, глядя на Тимо, который слушал вместе со всеми. — Добровольно! Через пару недель ей стало лучше, и она вернулась домой. Вот и все. Ну что? Доволен? Чего ты добился своим идиотским разоблачением? — Я ничего не добивался, — ответил Тимо. — Меня просто бесит, что подобные вам обращаются с нами как с грязью. При этом каждому из вас приходится скрывать больше, чем нам с Хорстом, вместе взятым. Йенни задумалась, что еще Тимо знал об участниках тура. И о ней. — Это что, угроза? — Флориан с откровенной неприязнью взглянул на Тимо. Тот ответил ему своей нахальной ухмылкой. — С чего бы? Чем тебе угрожает то, что я выяснил? — Не знаю, уместно ли это, — вмешался Давид, прежде чем Флориан успел отреагировать, и Йенни была благодарна ему за то, что он в очередной раз предотвратил ругань. — Но я лично с утра ничего ел, и у меня подводит живот. Я же не один такой? Ответом ему был согласный ропот. Анна, Сандра, Нико и Йоханнес вызвались помочь Эллен на кухне. Остальные между тем со всем рвением принялись накрывать на стол. Чувствовалось, что все только рады заняться чем-то обыденным и хоть как-то отвлечься. На ужин подали овощной гратен с банановым карри и грудинкой. Блюдо оказалось превосходным, но съедена была лишь половина. После первых же кусков у Йенни пропал всякий аппетит, и было очевидно, что не только у нее. Когда посуда была убрана и сложена в посудомоечные машины, они снова собрались в каминном зале. Все, кроме смотрителей. Как пояснил Хорст после ужина, им нужно было заняться системой отопления. По его словам, возникла какая-то проблема, и пока ее не устранили, кое-какие манипуляции приходилось производить вручную ежедневно. Нико разжег огонь в камине, Эллен и Сандра тем временем позаботились о напитках. Затем все устроились в креслах и смотрели на пламя. Никто больше не заговаривал о пребывании Анники в психиатрической клинике, как и о срыве Тимо. Спустя какое-то время Анна первой прервала молчание. — Что же мы будем делать ночью? — Спать? — Давид, кто ж еще. — Можно взять матрасы из пустующих номеров и разложить здесь, — предложил Нико. — Так мы будем вместе. — Нет уж, — заявил Давид. — Можете устраивать здесь хостел, но без меня. Маттиас тоже энергично замотал головой, после того как Анника что-то шепнула ему. — Что, если этот маньяк среди нас, а вовсе не прячется где-то в отеле? Нам что, засыпать себе, в то время как он только и ждет возможности вырезать кому-то язык или выколоть глаза? — Это же абсурд. — Йоханнес попытался отстоять предложение Нико. Маттиас насмешливо вскинул брови. — Да ну? Тот несчастный, что лежит сейчас за дверью в снегу, видимо, был не в курсе, что это абсурд. Йоханнес промолчал. Другие тоже не горели желанием высказаться. «И неудивительно», — заключила Йенни, глядя на окружающих ее людей. Бледные лица, темные круги под красными, глубоко запавшими глазами, смотрящими в пустоту. Силы и нервы у всех были на исходе, и у нее в том числе. — Что ж, — сказала она, поднимаясь, — тогда я пойду в свой номер, запрусь на замок и придвину к двери всю мебель, какую только смогу сдвинуть. Потом лягу и попытаюсь заснуть. Я больше не могу. Никто и не пытался ее удержать. — Доброй ночи. Увидимся утром. Она уже приблизилась к двери, когда за спиной послышался голос Давида: — Надеюсь, в полном составе. 14 Она просыпается от жгучей боли, пронзающей голову. Как только сознание выходит из оцепенения, у нее лишь одна потребность: перекрыть вентиль, избавиться от немыслимой, нестерпимой боли, пока та не выжгла ей рассудок. Необходимо раскрыть рот, закричать что есть сил в легких. Сейчас, немедленно. Но губы не двигаются, что-то удерживает их, грозит надорвать кожу при малейшей попытке разомкнуть челюсть. Крик увязает во рту, и губы дергаются, так что чудовищная резь временно вытесняет даже боль в глазах. Глаза… эта тьма… Она пробует приподнять веки, но мгновенно оставляет попытки. В голове как будто извергается вулкан, и по мозгу растекается раскаленная лава. Она чувствует, что сознание пытается отстраниться от этих мук, но противится этому. Она должна выяснить, что с ней произошло. Внутренний голос пытается сказать, но рассудок отказывается воспринимать правду. Сознание снова ускользает, и вновь она старается его удержать. Но что, если все обстоит иначе? Возможно, разум пытается вернуть ее к благословенной действительности, избавить от этого кошмара. Да, вероятно, так и есть. Иначе быть просто не может. Она поддается, игнорирует пламя, бушующее в глазах, и проваливается в небытие. * * * Она вновь приходит в себя, и с первым же осознанным вдохом возвращаются адские боли. Она сознает, что все надежды тщетны. Это происходит не во сне, это реальность. И внутренний голос звучит громче, отчетливей. Голос настолько ясный, что она вынуждена обратить внимание, против собственной воли понять смысл.