В зенит воздух и река так прогрелись, что, казалось, было видно, как поднимается пар от воды, устремляясь в небо. А небесную синеву, в свою очередь, начали затягивать рваные облака. Мимо проплывали сонные и ленивые в такую жару берега. Дороги опустели, окрестные посёлки и городки притихли, и даже живность в округе как-то присмирела. Лишь пара «лепестков» – рыб, напоминающих по форме цветочный лепесток и таких же плоских – плыла рядом с пароходом, подставляя солнцу широкие вытянутые спины. Даже двужильные касадоры, разомлев от такой жары и душной влажности, разбрелись кто куда. Кто-то спрятался в фургоне, кто-то просто присел в теньке. Женщины ушли на камбуз готовить пищу. И только в одном месте жизнь так и не замерла – там Август и старик Джон яростно сцепились в партии «тавола реале». Впрочем, Дан Старган когда-то знал эту игру под названием «нарды». Оба касадора играли не на интерес, а на вполне конкретные бумажки, поэтому на жару им было временно наплевать. Рядом с ними, на столе, лежала ещё и так называемая «большая» колода игральных карт, и мешочек с костями. Всем было ясно, что Август и старик Джон схлестнулись не на жизнь, а на жадность. И побежденный уйдёт из-за стола лишь тогда, когда всё, что было в кармане, будет передано противнику… Глядя на них, Дан поражался тому, что на Эрфе не возникла огромная индустрия азартных игр, которая некогда была на Земле. В той же Марчелике заядлые игроки ютились по кабакам и салунам, находя там таких же заядлых игроков. Впрочем, объяснение этому феномену было: любая попытка организации игорного дома, в итоге, закончилась бы костром. Позиции Церкви Эрфы (так и не разделившейся на конфессии, как на Земле) были сильны и непоколебимы. Конечно же, многие пытались как-то расшатать этого исполина. Но Матерь Церковь была крепка, как скала. И, как цемент, спаяла христианские государства Старого Эдема, не позволяя вконец обнаглевшим правителям опускаться до беспредела. Наверно, именно такой она и должна была стать на Земле в далёкие времена… Однако что-то пошло не так. – Хе-хе-хе! – противно заскрипев, рассмеялся Август. И уже второй раз подряд сгрёб к себе мятые бумажки. – Да чтоб тебя! – сердито буркнул Джон, выкидывая на стол новые. Соперники не собирались ни сдаваться, ни отступать. Наконец, Дану надоело следить за игрой, и он решил сходить к борту баржи, где Ларс и Ян Олафсоны ловили рыбу. Не успел Старган сделать и пары шагов, когда Ларс напрягся, его удочка согнулась в дугу… И прежде, чем Олафсон успел что-то сделать, леска с противным щелчком лопнула. – Скотина какая! – ругнулся Ларс, глядя на её обрывок. – Но ты видел, малец? Ты видел? – Ну и что толку? – удивился «малец», который ростом уже превзошёл отца. – Как что?! – возмутился Ларс. – Давай-ка поймаем этого гиганта! Старган почти дошёл до Олафсонов, когда Ларс опасно перегнулся через борт баржи. И, потрясая мозолистым кулаком, потребовал у подводного обитателя: – Эй ты, туша! Выходи!.. Конечно же, позже он оправдывался тем, что решил пошутить – да и вообще не ожидал, что «туша» решит его послушаться. Но раз уж повёл себя как дебил, то теперь будь добр стерпеть и гомерический хохот окружающих. Однако это всё будет потом… А в тот миг, когда из толщи воды сначала проступила, а потом и выпрыгнула огромная уродливая морда, бедный Олафсон-отец смог разве что как-то тонко пискнуть, отпрыгивая от борта. – Берегись! Усач! – крик шкипера, усиленный мегафоном, разнёсся по барже. Скользя ногами по палубе, Ларс Олафсон пытался отползти подальше от «гостя» из глубин. Его сын Пит рванул к центру палубы, но запутался в ногах и грохнулся неподалёку. А над фальшбортом поднималась огромная серая в чёрную крапинку туша с белым пузом… Когда над палубой нависло уже ярдов семь рыбины, Дан только вытаскивал «немезиду» из кобуры, взводя курок. Он и сам так опешил, что немного промедлил. Некоторые из касадоров успели раньше. Зазвучали первые выстрелы, и пули впились в тело речного монстра. Но, кажется, не слишком ему навредили. Разве что рана на пузе выглядела нехорошо, но усачу почему-то не помешала. Перевалившись через борт, огромная рыба обрушилась на палубу, чудом не придавив Ларса и Пита, которые едва успели выбраться из зоны поражения. Впрочем, это отсрочило их вероятную гибель лишь на пару секунд… А всё потому что лютая рыбина была способна ходить на передних плавниках. И теперь поднимала над палубой переднюю часть туши, буравя будущих жертв чёрными провалами злых глазок. В голове Дана Старгана время слилось в какой-то тягучий поток, сквозь который, одна за другой, со скоростью света летели отчаянные мысли: «Куда стрелять?.. У него вообще есть мозг?.. Попытка будет только одна!..». За эти доли секунды прицел «немезиды» скользнул по длинным тёмным усам, по опорному плавнику… И решение пришло само собой: раз попытка всего одна, то нужен максимальный ущерб. А дальше тело действовало на автомате. Палец надавил на спусковой крючок, рука вернула прицел на плавник – и через секунду тот брызнул в стороны кровавыми ошмётками. Рыба молча и тяжело завалилась одним боком на палубу. А потом сразу три пули вошли в другой её плавник: кто-то из касадоров пришёл к тому же решению, что и Старган. Теперь, лишившись здоровых конечностей, рыбина могла рассчитывать только на свой хвост, который бешено извивался, круша фальшборт и толкая огромное серое тело вперёд. – По жабрам бейте! По жабрам! – посоветовал шкипер так обыденно, будто каждый день перед завтраком выманивает на палубу, а потом добивает речных монстров. Хлёсткий звук выстрела – явно чего-то более существенного, чем револьвер – прорвался сквозь гвалт, царивший на палубе. В середине туловища рыбы, возле жабр, расцвёл кровавый цветок. И та впервые отреагировала на попадание… Серое тело дёрнулось, сворачиваясь в клубок, а затем по нему прокатилась судорога. После чего усач стремительно распрямился, сметая одним своим концом остатки фальшборта и удочку Пита, а другим – сразу обоих Олафсонов… Усач умер. Хотя не все это сразу поняли. Пара касадоров успела выпустить в рыбину ещё несколько пуль, и лишь очередной совет шкипера заставил их остановиться: – Ну и чего вы мясо-то портите?! Свежуйте прямо там! Всё равно ещё фальшборт чинить и палубу мыть. Кстати, все живы? – Чтоб меня… Чтоб меня! – Дан посмотрел на Ларса, которые лежал на палубе, глядя в небо широко раскрытыми глазами, и всё время повторял: – Чтоб меня… – О-о-о-о! – вторил ему сын, баюкая в объятиях ушибленные рёбра. – Живы! – ответил Дан, поглядев на виновников переполоха. – Но, кажется, они теперь дебилы! – Чтоб меня… – О-о-о-о! – Во всяком случае… Разговаривают, как дебилы! – добавил Дан. Если ты поступаешь, как дебил, выглядишь, как дебил, и говоришь, как дебил – оправдаться бывает сложно. Хотя Ларс вообще-то честно пытался, но чуть позже. – Мика! Живо за штурвал! – тем временем громыхнул шкипер. – Метены, держитесь там! Я уже иду на помощь! Пока Мика подменял Одрика, пока тот спускался, рыбину окружили любопытствующие касадоры. Это создание Божие вымахало в длину до десяти ярдов. Мощные, перевитые жгутами мышц передние плавники, хоть и могли приподнять тушу, но основную двигательную функцию всё же выполнял длинный хвост. Туловище было округлым, как у головастика. Из тупорылой широкой морды тянулись длинные толстые усы – по несколько штук с каждой стороны. Причём они росли как над пастью, так и под ней, со всех сторон окаймляя огромный зубастый рот. – Метены, познакомьтесь! Типичный родич некоторых речных обитателей, которых мы встретим на востоке! – подоспевший Одрик представил гостя, жестоко убиенного на борту «Салли». – Я бы назвал их мерзкими тварями, но – Боже! – у них такое шикарное нежное мясо!.. С этими словами шкипер, с ножом в руке и таким плотоядным выражением на лице, что даже Дану стало не по себе, упал на колени и принялся вспарывать рыбине живот. Впрочем, Одрик не соврал: мясо и в самом деле оказалось восхитительным. И это несмотря на то, что у хищников, как говорят, обычно мясо жёсткое. А усач был именно хищником. Острые зубы-резцы в пасти и следующие за ними шипастые пластины, способные перемолоть, наверно, даже камень, не оставляли сомнений. Минус у рыбы был один – если, конечно, не считать размеров и агрессивности. Её потроха воняли так, что даже ко всему привычные касадоры с центральных равнин утирали выступившие на глазах слёзы… Вадсомад Старган, баржа «Салли», Верхние течения Нигад-бех, 28 июля 1936 года М.Х. Местность по берегам реки начинала меняться. Всё реже попадались человеческие поселения, всё гуще были береговые заросли. К тому же, и сама река значительно сузилась. А вода изменила цвет, став зеленоватой из-за ряски и водорослей. Теперь мало было зачерпнуть её ведром на верёвке – надо было дождаться, когда появится освобождённое от водорослей пятно. И потом ещё пропустить воду через тканевый фильтр в несколько слоёв. А утром взглядам касадоров открылось то, что… Наверно, можно было назвать полноценными деревьями – но с очень большой натяжкой. Они напоминали пальмы Старого Эдема, только не с одной копной зелени на вершине, а с десятком, раскиданным по всему ветвистому стволу. На время зенита, как и вся флора Марчелики, эти листья сворачивались в трубочку. И снова раскрывались, когда становилось не так жарко. У подножия стволов, покрытых гладкой корой, виднелись разномастные растения нижнего уровня. Густые заросли, расчётливо спрятавшиеся в тени деревьев, явно здесь процветали. Впрочем, как и представители малоизвестной людям фауны. – Никто сюда не суётся, – пояснил шкипер, когда экс-фермер Николас Маркиаторе решил узнать побольше о местной экосистеме. – Вон! Видишь на ветке что-то красное? – Вижу, – согласился Николас. – Это, брат, местный ядовитый червяк! – пояснил Одрик. – Один укус, и через минуту… Э-э-э-э-э! Шкипер обхватил руками свою шею, будто собираясь удавиться, высунул язык и принялся резко дёргаться. А потом заразительно захохотал. – У вас странные представления о смешном, метен! – грустно заметил Лилия Нуар, услышав разговор. – Обычно в таких ситуациях надо плакать… – Ну вот ещё!.. Зачем плакать о придурках, который суются в этот лес, мешо?! – возмутился Одрик и снова засмеялся. – Пускай они лучше плачут! Но настроение делиться знаниями у него всё-таки пропало, и метен Тойер гордо удалился в надстройку, где располагалась его каюта. Николас глянул на Лилию с лёгким раздражением, но не стал ничего комментировать. Тем более что девушка вообще в первый раз – за всё время, проведённое в вадсомаде – доставила хоть какие-то проблемы. Жила она в фургоне Пеллы, куда её определили из-за неспособности к управлению колёсным транспортом. Пелла и то лучше справлялась со своим жилищем и запряжёнными в него воллами. А вот Лилии обучение давалось тяжело. Девушка исправно привлекала внимание мужчин, но почему-то никак не могла заслужить внимания воллов – они её просто игнорировали. Пелла на временную соседку не жаловалась. У этого, надо сказать, имелась веская причина: Лилия Нуар вела себя так тихо, что хозяйка фургона почти не замечала её присутствия. Лилия проявляла себя лишь во время тренировок, где с редкостным упрямством, вызывающим восхищение, училась метко стрелять. Правда, никто не знал, зачем ей это – а спрашивать было как-то недосуг. Лес, выросший на берегах Нигад-бех, казался бесконечным. И Дан даже успел пожалеть, что решил двигаться по реке, а не по берегу. Если каменный круг, указанный григио, находится за лесом, то его можно попросту не заметить с баржи. – Как долго тянется лес, метен Тойер? – поинтересовался он у шкипера, поднявшись в рубку. – А! Метен Старган! – отозвался тот, попыхивая своим кальяном. – Это безобразие прямо завтра кончится. Дальше и лес пореже, и листва пожиже! Но там будут свои сложности… – Это какие? – Русло начинает сужаться. В лесу много ручьёв, которые питают реку. Дальше идут засушливые места, и река становится совсем мелкой и узкой. Старушку «Салли» я доведу до Последнего Слияния, а дальше… – Что за Последнее Слияние? – напрягшись, спросил Дан. – Там два притока Нигад-бех сливаются, метен Старган! – пояснил шкипер. – Возможно, где-то ещё есть, но на восток дальше никто не ходит. – И баржа дальше не пройдёт, метен Тойер? – уточнил Дан. – Пройти-то пройдёт… Не развернётся потом! – пояснил тот.