– Нет, – солгал он. – Она не рассказывала. Правитель взглянул на него поверх очков. У него были мешки под маленькими темными глазками. – Ученый доктор Рооз, – заговорил он, разводя в воде палочку туши, – из уважения к твоим познаниям буду откровенен. Если ты ничего больше не сможешь мне сказать, эту женщину будут пытать. Женщина задрожала. – Не в нашем обычае применять такие средства, кроме как в очень серьезных обстоятельствах. По нашим сведениям, она состоит в заговоре, угрожающем всему Сейки. Если она провела на Орисиму чужестранца, то наверняка знает, откуда тот прибыл. Следовательно, она либо в союзе с контрабандистами, что карается смертью… либо выгораживает кого-то, кто пока остался неизвестным. – Правитель выбрал в шкатулке кисть. – Если ее использовали, вседостойный государь, возможно, будет милостив. Ты уверен, что ничего более не знаешь о цели прибытия этого Сульярда и о том, кто помогал ему пробраться сюда? Никлайс опустил взгляд на женщину. Один темный глаз таращился на него сквозь спутанные волосы. – Уверен. Выговорив это, он задохнулся, словно от нового удара дубинкой. – Отведите ее в тюрьму, – приказал правитель. Когда солдаты потащили женщину прочь, та ахнула от ужаса. Никлайс только теперь рассмотрел, как она молода. Не старше Трюд. Яннарту было бы стыдно за него. Никлайс понурил голову, проникшись отвращением к собственной шкуре. – Благодарю, ученый доктор Рооз, – сказал правитель. – Я подозревал, как обстоит дело, но нуждался в твоем подтверждении. Когда шаги в коридоре затихли, правитель еще несколько минут просидел, склонившись над письмом. Никлайс не смел нарушить молчания. – Ты прекрасно говоришь по-сейкински. Как я понимаю, ты на Орисиме преподаешь анатомию, – наконец заговорил правитель, заставив Никлайса вздрогнуть от неожиданности. – Как ты находишь наших учеников? Женщина, как видно, была забыта. – Я столько же учу их, сколько учусь у них, – не покривив душой, сказал Никлайс, и правитель улыбнулся. Никлайс, воспользовавшись случаем, добавил: – Однако мне не хватает ингредиентов, которыми обещал обеспечить меня вечнодостойный великий князь Ментендона. И боюсь также, что достойный распорядитель Орисимы уничтожил мои приборы. – Достойный распорядитель, возможно… переусердствовал. – Правитель отложил кисть. – Пока не закрыто это дело, тебе нельзя будет вернуться на Орисиму. Нельзя допустить разговоров, что чужестранец может пробраться за ее стены, и еще мы должны проверить торговый пост на следы красной болезни. Боюсь, мне придется на время расследования поместить тебя под домашний арест в Гинуре. Никлайс выпучил глаза. Он не мог поверить своему счастью. Вместо пытки ему дарят свободу. – В Гинуре… – повторил он. – На несколько недель. Лучше устранить тебя из этого дела. Никлайс чуял, что вопрос здесь дипломатический. Он укрывал нарушителя. Сейкинца его положения за такое преступление предали бы смерти, но казнь ментского поселенца подкосила бы хрупкий союз с домом Льевелин. – Да. – Он, как умел, изобразил недовольство. – Да, достойный правитель, конечно. Я понимаю. – К твоему возвращению, да исполнятся мои молитвы, все будет решено. В благодарность за содействие я позабочусь, чтобы ты получил нужные ингредиенты, – продолжал правитель, – но о случившемся ты должен молчать. – Он послал Никлайсу пронзительный взгляд. – Если тебя это устраивает, ученый доктор Рооз. – В полной мере. Я благодарен за вашу доброту. – Никлайс помялся. – А этот мальчик, Сульярд? – Нарушитель границы в тюрьме. Мы ждали, не проявятся ли у него признаки красной болезни, – сказал правитель. – Если он не откроет, кто помог ему добраться до Сейки, его тоже будут пытать. Никлайс облизал губы: – Возможно, я сумею вам помочь. – Он сам не понимал, с какой стати добровольно впутывается еще глубже. – Я ведь тоже из страны Добродетелей и, вероятно, сумею убедить Сульярда, что благоразумнее признаться, – если мне позволят до отъезда повидать его. Правитель задумался. – Я не одобряю пролития крови там, где этого можно избежать, – согласился он. – Тем временем я должен уведомить об этом злосчастном происшествии государя. – Правитель снова взялся за письмо. – Доброго отдыха тебе этой ночью, ученый доктор Рооз. 13 Восток Следующее испытание было с ножами. И за ним, как обычно, наблюдал морской начальник и несколько незнакомцев в голубых одеждах. Тоже из клана Мидучи – те, кто прошел свои испытания лет пятьдесят назад. Те, в чьем наследии получит долю и Тани, если тело ее не подведет. Глаза кололо, как будто в глазницах были рыбы-ежи. Рука, поднимающая очередной нож, казалась скользкой и неуклюжей. Она выступила лучше всех учеников, кроме Турозы, который прославился в Северном доме искусством метателя ножей. Онрен торопливо вошла в зал, когда закончил броски не давший ни единого промаха Туроза. Волосы она не причесала и не убрала. Морской начальник поднял брови, но она только поклонилась ему и подошла к ножам. Следом появился Канперу. Брови морского начальника поднялись еще выше. Онрен взяла нож, встала в позицию и через весь зал бросила его в первое чучело. Она ни разу не промахнулась. – Превосходно, – заметил морской начальник. – Но в другой раз не опаздывай, достойная Онрен. – Да, достойный начальник. В ту же ночь слуги разбудили молодых морских стражников и прямо в ночных одеждах препроводили их к паланкинам. Погрузившись в свой, Тани до мяса обгрызла ногти. Вышли они из паланкинов у большого родникового озера в лесу. По его поверхности звенели дождевые капли. – Страже Бурного Моря нередко приходится просыпаться среди ночи, чтобы отвести угрозу от Сейки. И плавать мы должны лучше рыб, на случай если на время лишимся своего корабля или дракона, – сказал морской начальник. – В этом озере разбросаны восемь солнечных жемчужин. Тот, кто вернет одну из них, даст мне повод продвинуть его выше рангом. Туроза уже раздевался. Тани медленно стянула ночные одежды и до пояса зашла в воду. Двадцать шесть морских стражников и всего восемь жемчужин. Нелегко будет отыскать их в темноте. Она закрыла глаза и отпустила на свободу мысли. Услышав приказ морского начальника, скользнула в озеро. Вода облекла ее. Чистая, сладкая вода холодила кожу. Волосы колыхались вокруг морской травой – Тани разворачивалась, высматривая блеск зеленоватого серебра. Онрен почти без плеска погрузилась в воду. Она нырнула, подхватила свое сокровище и по той же изящной дуге скользнула вверх. Онрен плавала как дракон. В решимости оказаться следующей, Тани ушла на глубину. Она рассудила, что течение от родника должно отнести жемчужины к западу. Повернув, она тихо поплыла вдоль дна, работая только ногами, а руками просеивая ил. К тому времени, как пальцы подцепили крошечную бусинку, у нее давило грудь. Тани всплыла почти одновременно с Турозой, который, движением головы отбросив со лба волосы, напоказ поднял свою жемчужину. – Солнечный жемчуг. Его носили избранные богами, – сказал он. – Когда-то в нем видели символ прошлого, символ истории. – Он, как ножом, блеснул улыбкой. – А теперь им так часто украшают себя простолюдинки, что цена его сравнялась с грязью. Тани взглянула ему в глаза: – Ты хорошо плаваешь, достойный Туроза. Она его насмешила. – О селяночка… Я выставлю тебя такой дурой, что клан Мидучи никогда больше не допустит худородных замарашек в свою среду. Он поплыл к берегу. Тани пропустила его вперед. Ходили слухи, что на последнем испытании первым ученикам предстоит сойтись между собой. С Онрен Тани уже сражалась. Ее противником будет либо Туроза, либо Думуза. Если первый – он все сделает, чтобы ее сломить. Никлайс провел тревожную ночь в доме правителя на мысе Хайсан. Постель здесь была куда роскошнее, чем привычная ему на Орисиме, зато не давал покоя колотивший по черепице дождь. К тому же было невыносимо влажно – обычное дело для сейкинского лета. Где-то перед рассветом он встал с отсыревших простыней и отодвинул ширму от окна. Дул теплый и густой, как гоголь-моголь, ветерок, зато можно было увидеть звезды. И поразмыслить. Образованные люди не верят в призраков. Бредни, будто бы души мертвых живут в элементе под названием «эфир», – чистый вздор. Но в его ушах стоял шепот, в котором он, без сомнений, узнавал голос Яннарта, и этот голос говорил: то, что ты сделал с музыканткой, – преступление. Призраки – это голоса, которые оставляют после себя умершие. Эхо слишком рано ушедших душ. Яннарт солгал бы ради спасения девушки. С другой стороны, Яннарт умел лгать. Он чуть не всю жизнь играл роль. Тридцать лет лгал Трюд. И Оскарду. И Алейдин, конечно. Никлайс задрожал. Холодок разошелся у него из-под ложечки при воспоминании о ее взгляде над могилой. Она знала давно. Знала и молчала. «Не ее вина, что мое сердце принадлежит тебе», – сказал ему однажды Яннарт, и сказал правду. Их, как многих отпрысков благородных семей, связали, не спросив. Помолвку скрепили в день, когда Яннарту исполнилось девятнадцать, – за год до встречи с Никлайсом. У него не хватило духу присутствовать на венчании. Узел, стянувший их судьбы, терзал его. Появись он при дворе немного раньше, они могли бы стать супругами. Никлайс фыркнул. Кто бы позволил маркизу Зидюру связать судьбу с нищим ничтожеством из Розентуна! Алейдин тоже была простого рода, зато в ее отданной супругу руке было полно драгоценностей. Никлайс же после окончания университета мог принести в семью одни долги. Алейдин теперь уже почти шестьдесят. В ее каштановые волосы, должно быть, вплелось серебро, губы обрамлены морщинами. Оскарду не меньше сорока. Святой, как летят годы!