Они прогуливались по саду королевы. Раньше Эда в нем не бывала. Этот приятный уголок предназначался для Сабран, ее самых приближенных дам и Совета Добродетелей. Дама Арбелла Гленн так и не встала с постели. Придворные шептались без умолку. Если она умрет, понадобится новая дама опочивальни. И другие высокородные камеристки заранее старались выказать перед Сабран свой ум и таланты. Несомненно, потому-то Линора и рассердилась так, увидев, как Эда проявила свое искусство сказительницы. Боялась, что кто-то со стороны урежет ее шансы. – Зимой – нет. А летом мы носим просторные шелковые одежды, которые защищают от зноя, – ответила Эда. – Я, когда жила в Румелабаре у его превосходительства, часто читала, сидя у пруда в его поместье. Дорожки там затенялись деревьями сладких лимонов, а воздух охлаждали фонтаны. Мирное было время. По правде сказать, Эда всего раз побывала там. Детство она провела в обители. – Понимаю. – Сабран держала в руках расписной веер. – А молилась ты Певцу Зари. – Да, моя госпожа. В Доме Молчания. Они прошли в уголок сада, где пышно цвели сливы. Двенадцать рыцарей-телохранителей следовали за ними в отдалении. За последние несколько часов Эда увидела, что под наружным всезнанием королева Иниса скрывала весьма ограниченные представления о мире. Запертая в стенах своих дворцов, она познавала земли вне Иниса по деревянным глобусам, письмам послов и иноземных правителей. Сабран бегло говорила на ментском и хроти, и в истории стран Добродетели наставники ее просветили, но о прочем она знала не много. Эда чувствовала, какого труда стоило королеве удержаться от расспросов о Юге. Эрсир не исповедовал Шести Добродетелей. Как и граничащие с ним земли Лазии, хоть эта страна и занимала важное место в легенде об основании Иниса. Явившись к инисскому двору, Эда публично обратилась к Шести Добродетелям. Однажды весенним вечером она, стоя в королевском святилище, присягнула на верность дому Беретнет и получила шпоры и перевязь, причитавшиеся последователям Галиана. За это ей было обещано место в Халгалланте – небесном чертоге Святого. Она сказала святителю, что до прибытия в Инис держалась веры в Певца Зари, у которого в Эрсире было больше всего последователей. Никто в том не усомнился. Эда никогда не веровала в Певца Зари. Эрсирка по крови, она родилась не в Эрсире и бывала в нем нечасто. Истинная ее вера была известна только в обители. – Его превосходительство говорил мне, что твоя мать не из Эрсира, – припомнила Сабран. – Нет. Она родилась в Лазии. – Как ее звали? – Зала. – Я сочувствую твоей потере. – Благодарю, моя госпожа, – отозвалась Эда. – Это было давно. При всех различиях между ними обе знали, что значит потерять мать. Когда часы на башне пробили одиннадцать, Сабран остановилась у своего птичника. Она открыла дверцу, и на запястье ей выпрыгнула крошечная зеленая птаха. – Это птица из Лазии, – сказала Сабран. Солнце играло в изумрудах ее ожерелья. – Там родилась святая Дева, от которой идет мой род. – Вы бывали в Лазии, королева? – спросила Эда. – Нет. Я никогда не ступала ногой за пределы стран Добродетели. Эда поймала себя на знакомой вспышке досады. Чистейшее лицемерие со стороны инисцев – вести свою главную легенду из Лазии и притом обзывать ее народ еретиками. – Конечно, – сказала она вслух. Сабран бросила на нее взгляд. Достала из мешочка на поясе и высыпала себе на ладонь несколько зернышек. – В Инисе эту птичку называют любовником, – сказала она. Птаха у нее на запястье весело чирикала. – Они выбирают одного спутника на всю жизнь и узнают его песню даже много лет спустя. Вот почему птички любовники святы для рыцаря Верности. Они воплощают желанное для каждой души единение в супружестве. – Я их хорошо знаю, – сказала Эда. Птичка клевала зерна. – На юге их называют персиколицыми пересмешниками. – Персиколицыми? – Персик – это сладкий оранжевый плод с косточкой внутри, моя госпожа. Он произрастает в Эрсире и кое-где на Востоке. Сабран любовалась клюющей птичкой. – Поговорим о Востоке, – предложила она, возвращая птицу на жердочку. Солнце жарило, как печка, но королева как будто и не думала уйти под крышу. Они продолжали прогулку по дорожкам среди вишневых деревьев. – Чувствуешь запах дыма, госпожа? – спросила Сабран. – В городе зажгли костры. Этим утром на площади Мариан сожгут двух певцов рока. Ты это одобряешь? В Инисе числилось два рода еретиков. Немногие здесь и там держались древней веры Иниса, поклонялись природе, как делали их предки до основания дома Беретнет, когда рыцарство было еще юным, а страна жила под тенью Лесной хозяйки. Таких принуждали отречься или заключали в тюрьму. Были и другие, пророчившие возвращение Безымянного. За последние два года такие певцы рока стекались в Инис из Искалина и, сколько успевали, проповедовали в городах. Таких по приказу герцогини Справедливости сжигали. – Жестокая смерть, – сказала Эда. – Они хотели бы видеть в огне весь Инис. Хотели бы, чтобы мы раскрыли объятия Безымянному, приняли его как бога. Дама Игрейн говорит, что мы должны поступать с нашими врагами так, как они хотели бы поступить с нами. – И Святой тоже так говорит, королева? – сдержанно спросила Эда. – Я не так хорошо наставлена в Шести Добродетелях, как вы. – Рыцарь Доблести велит защищать нашу веру. – И все же вы приняли дар от Обрехта, князя Ментендонского, который торгует с Востоком. Он даже вручил вам восточные жемчужины, – заметила Эда. – Кое-кто мог бы сказать, что он поддерживает ересь своими деньгами. Ей бы следовало прикусить язык. Сабран наградила собеседницу ледяным взглядом. – Я не принадлежу к святителям, и не мое дело объяснять тебе тонкости Шести Добродетелей, – сказала она. – Если ты желаешь обсудить эти сложности, госпожа Дариан, советую поискать собеседников в другом месте. Например, в моей Невидимой башне, с прочими, кто сомневается в моем праве судить – исходящем, напомню, от самого Святого. – Сабран отвернулась от нее. – Доброго утра. Она ушла в сопровождении своих рыцарей-телохранителей, оставив Эду одну под деревьями. Когда королева скрылась из виду, Эда прошла через лужайку к фонтану и села на краю, проклиная себя. От жары она утратила рассудок. Плеснув воды себе в лицо, Эда напилась из ладоней под взглядом статуи Карнелиан Первой, Цветка Аскалона и четвертой королевы рода Беретнет. Правящей династии Иниса скоро должно было исполниться тысяча шесть лет. Эда закрыла глаза, позволив струйкам воды стекать по шее. Она восемь лет провела при дворе Сабран Девятой. И за все это время ни словом не позволила себе уколоть ее. А теперь стала подобна ехидне, не способной удержать язык свой за зубами. Что-то подмывало ее нарочно задевать инисскую королеву. Это «что-то» надо было вырубить с корнем, не то при этом дворе ее проглотят и не заметят. Все ее дела в тот день проходили как в тумане. В теплую погоду еще труднее было исполнять поручения. Даже Линора притихла, ее золотые волосы увлажнил пот, а Розлайн Венц целый день все яростнее обмахивалась веером. После ужина Эда с другими женщинами пришла на молитву в святилище Добродетелей. Королева-мать приказала вставить в его окна синее стекло, от которого зал казался подводным храмом. В святилище стояла одна статуя по правую сторону от алтаря. Галиан, сложивший ладони на рукояти Аскалона. Слева осталось только подножие в память о женщине, которую в Инисе помнили как королеву Клеолинду или Деву. Инисцы не сохранили записей о наружности Клеолинды. Все изображения, если и существовали, были уничтожены после ее смерти, и ни один инисский скульптор даже не пытался создать подобие первой королевы рода Беретнет. Многие объясняли это тем, что король Галиан не мог видеть образа женщины, ушедшей от него с ложа роженицы. Даже в обители сохранились лишь немногие рассказы о Матери. Так многое было уничтожено или утрачено. И пока другие молились, молилась и Эда: «Мать, молю тебя, направь меня в этой стране Обманщика. Мать, взываю к тебе, позволь мне держаться с достоинством в присутствии этой женщины, притязающей на родство с тобой, ведь я клялась ее охранять. Мать, умоляю, дай мне отвагу, достойную моего плаща». Сабран поднялась и коснулась рукой статуи своего предка. Когда она со своими дамами выходила из святилища, Эда заметила среди фрейлин Трюд. Та смотрела прямо перед собой, но сложенные руки были сжаты чуть сильнее, чем принято. Когда легла ночь и все ее обязанности в Королевской башне были исполнены, Эда спустилась по тайной лестнице к причалу, на который выгружали с барж доставленные из города товары, и стала ждать в нише с колодцем. Трюд утт Зидюр пришла в плаще с капюшоном. – Мне запрещено после наступления темноты выходить из «сундучка» без сопровождения. – Трюд убрала под капюшон выбившийся рыжий локон. – Если дама Олива заметит, что меня нет… – Ты не раз встречалась с любовником, сударыня, и, надо думать, – добавила Эда, – без сопровождения. Темные глаза смотрели на нее из-под головного убора. – Чего ты хочешь? – Хочу знать, что задумали вы с Сульярдом. В письмах упоминается какое-то «предприятие». – Это не твоя забота. – Так позволь мне порассуждать. Того, что я видела, довольно, чтобы понять, как ты интересовалась Востоком. Думается мне, вы с Сульярдом решили вместе пересечь Бездну с какой-то дурной целью, но он отправился без тебя. Я ошибаюсь? – Ошибаешься. Если уж ты влезла в это дело, так знай правду, – едва ли не со скукой проговорила Трюд. – Триам отправился в Млечную лагуну. Мы решили жить как супруги там, где ни королева Сабран, ни мой отец не сумеют разрушить наш брак. – Не лги мне, сударыня. При дворе ты показываешь лик невинности, но, я думаю, у тебя есть и другой.