Прямо на Фридриха Хайнца. Это заставило его остановиться. Он не снял рубашки, и она запачкалась. Рвота попала и на кожу. Взглянув на меня с омерзением, он процедил: — Русиш швайн. Ты не стоила ни моих страданий, ни усилий, которые я приложил, чтобы добиться тебя. Он не просто отстранился — отшатнулся от меня и, сорвав рубашку, стал утираться. — Пошла прочь! — рявкнул на меня Фредди. — Что будет с Клаусом? — Мне уже жаль, что я подставил его из-за тебя. Хоть он и кусок дерьма, а все же родственник. Клауса выпустят, но после твоего отъезда. Не хочу делать вам прощального подарка. Я вернула лифчик на место (он просто задрал его), запахнула кофточку, опустила юбку. Порванные трусы подняла и сунула в сумку. После этого я отодвинула щеколду, открыла дверь и выбежала в коридор. Там меня вырвало еще раз, уже желчью, и я подумала, что это не только от омерзения… Во мне зарождалась новая жизнь! Мы занимались любовью с Клаусом всего лишь три дня назад, а токсикоз начинается значительно позже, но мама уверяла меня в том, что в нашем роду все женщины тут же реагируют на беременность. И ее, и мою бабушку начинало мутить чуть ли не на следующие сутки после судьбоносного соития, а еще через пару дней наливается грудь. И если моя родительница смогла дать жизнь только мне, то бабушка родила семерых (четверо умерли в младенчестве, в те годы это случалось часто) и ни разу не ошиблась в определении беременности. Выйдя на улицу, я набрала полные легкие воздуха и зажмурилась. Все позади! Об изнасиловании я забуду, как о страшном сне. Клауса выпустят, и все у нас будет замечательно хотя бы потому, что появится ребенок. Конечно же, девочка, и я назову ее Марией. В честь наших с Клаусом бабушек. *** Я улетела в Москву в воскресенье. Клауса выпустили в понедельник. Штраф за незаконное проникновение на склад ему пришлось заплатить, но никаких обвинений в хищении предъявлено не было. О том, что все это подстроил его кузен, я умолчала. Клаусу лучше держаться от него подальше, а то еще надумает проучить, и тогда дело штрафом не закончится. Меня продолжало подташнивать, хоть больше и не выворачивало. И грудь налилась, пусть и с опозданием. Все решили, что я привезла из Германии лифчик со специальными вкладышами, поднимающими и увеличивающими бюст. Я не разубеждала, но маму было не обмануть. — Ты беременна? — спросила она у меня как-то вечером. Мы только поужинали, папа ушел к себе, он в последнее время неважно себя чувствовал, а я наворачивала халву. Меня начало тянуть к ней со страшной силой. — С чего ты взяла? — С того, что ты изменилась. — Если ты о моей вспыхнувшей любви к сладкому… — Не только о ней, — сурово возразила мама. — У тебя сиськи вздымаются, а на завтрак ты не можешь смотреть без отвращения. Со мной было то же самое тридцать лет назад — я забеременела тобой в 1940-м. — У меня задержка, но небольшая. — И слава богу. Успеешь выйти замуж. У меня есть в загсе знакомая, она распишет одним днем. — С кем? — С отцом ребенка. Или ты не знаешь, кто он? — Знаю, но… У нас не получится пожениться. По крайней мере, в ближайшее время. — Он не свободен? — Холост. Но живет далеко. — Только не говори мне, что в Германии. — Я кивнула. — Ты залетела от фрица? — брезгливо сморщилась она. Тогда я не нашла в себе сил признаться в этом, как и раскрыть имя отца моего ребенка. Смалодушничала и соврала: — Нет, от поляка. Если я вообще, как ты грубо выразилась, залетела. — А если да, будешь оставлять ребенка? — Конечно. — Родишь вне брака, опозорив нас с отцом? И не стыдно тебе? — Другого выбора нет. — Есть. Нужно заключить фиктивный брак. А если у вас с поляком продолжатся отношения, разведешься. — Мне это не нужно. — А речь не о тебе, и даже не о нас с папой, а о ребенке. Хочешь, что в свидетельстве о рождении в графе «отец» прочерк стоял? Тогда я не задумалась об этом и, пребывая в эйфории, мечтала о браке с Клаусом. Знала, что возникнут трудности, ведь гражданам разных государств не так просто узаконить отношения, но готова была ждать. Однако судьба вновь распорядилась за меня. Когда беременность подтвердилась, я стала рваться в Германию или близлежащие к ней страны соцлагеря: Чехословакию, Польшу, Югославию, — но мне закрыли выезд. Клара-Лара шепнула, что кто-то написал на меня донос и я теперь в черном списке. Оставалось ждать Клауса, но у него тоже появились какие-то проблемы. Он не говорил, какие, не хотел меня расстраивать, потому что знал о моем положении — я обрадовала его. А тем временем слег папа, и мама, измотанная переживаниями и за дочь, и за него, выдала как-то: — Дай отцу умереть спокойно! Выйди замуж, сообщи о своем положении — он так мечтал отвести тебя под венец и стать дедом. — Я не говорю ему о своей беременности только из-за тебя. Уверена, папа будет рад независимо от того, есть в моем паспорте штамп или нет. — Или это известие подкосит его еще больше? Его единственная дочка собирается принести в подоле… — Мама, хватит! Я забеременела от любимого, и для меня счастье. — Главное, чтобы тебе было хорошо, доченька, — с сарказмом проговорила мама. — А мы с папой как-нибудь переживем позор. Я точно. А он… Как знать. И я сломалась. Не сразу, а после того, как Клаус перестал выходить на связь. Я звонила ему, писала, но не получала ответа. Потом оказалось — его посадили в тюрьму на три года, и это означало, что нам больше не увидеться. Его не впустят, меня не выпустят. Я нисколько не пожалела о том, что послушала маму и вышла замуж за прекрасного человека, моего бывшего преподавателя. Он признал мою дочь как свою и стал отличным другом, партнером, но не любовником — между нами не было близости: я не хотела, а он не мог. Жаль, прожил супруг недолго, как и родители. Сначала ушел папа, через пять лет мама. А когда не стало и мужа, мы остались вдвоем с дочкой Марией. Часть четвертая Глава 1 Он смотрел на нее, спящую, и думал о том, как несправедлива жизнь. В его объятиях любимая женщина, с которой он хочет быть вместе навсегда… но не может. Бетти то ли почувствовала его взгляд, то ли устала лежать на костлявой груди Бориса, но ее безмятежный сон был нарушен. Девушка завозилась сначала, откатилась, завладела одеялом, укрылась им с головой, а потом из-под стеганого стога прокряхтела: — Мне снилась какая-то дрянь. Я то ли убегала от врагов, то ли их догоняла. — Поэтому ты лягалась. — Да? — У меня даже синяки на теле остались от твоих пяток. Бетти вынырнула из-под одеяла и повернулась к Боре лицом, чуть помятым, но все равно милым. — Покажи. Он задрал ногу и продемонстрировал внушительную гематому, свеженькую, сине-фиолетовую. Заработал ее, помогая немецкой бабуле закидывать на полку чемодан. Он был маленький, с виду легкий, а оказалось, весит кило пятнадцать. Если бы ручную кладь взвесили в аэропорту, ее заставили бы заплатить за перевес. — Врешь, да? — улыбнулась Бетти. — Вру, — не стал спорить Боря. — Но, я правда лягалась? — Спала беспокойно. — А ты как будто совсем не спал. Читал что-то… — Дневник Либе. — Он указал на тетрадку, что положил на прикроватную тумбочку.