— Он был злым, агрессивным? Бетти протестующе замахала руками: — Раздражительным, ворчливым, иногда крикливым, но добрым. — Я слышал о нем другое. — Бетти недоуменно воззрилась на Харри, который как раз обернулся к ней. — Клаус в 1970 году прошлого века избил кузена до полусмерти. Тот еле выкарабкался. — За что? — Они с малых лет враждовали и частенько дрались, поэтому разорвали связь. Но встретились вновь, когда уже стали взрослыми, и опять повздорили. Клаус пустил в ход кулаки и не смог остановиться… — Дед был ростом с гномика. Как он мог победить бугая? — А как я это делаю? Помнишь, я говорил про армрестлинг? — Но ты кузнец, а дед был фармацевтом. Сидячая работа с пробирками мало развивает мышцы. — Он пошел учиться уже в зрелом возрасте. Точно не скажу, но лет в двадцать пять — двадцать семь, а до этого на железной дороге трудился. Сначала вагоны разгружал, потом стал стрелочником. — Кофе начал закипать, шипеть и пузыриться, и Харри снял турку с огня. — Отец думал, что он пойдет получать образование в этой сфере, но Клаус вздумал продолжить дело своих предков аптекарей. — Они же не общались. Откуда он узнал об этом? — Моя бабушка, мама Фредди и тетка Клауса, пыталась помириться с племянником через несколько лет после того, как он сбежал из дома. Случайно встретила на вокзале, подошла. Клаус с ней поговорил спокойно, но сухо. Просто ответил на вопросы тетки, мириться не пожелал. Она написала об этом сыну, который учился в Карл-Марк-Штадте. Он тогда отругал мать: велел больше не унижаться перед Клаусом, а лучше всего забыть о нем. Харри говорил и разливал кофе. Он пах фантастически, но был очень черен, и Бетти попросила добавить каплю сливок. — Твой дед сидел, ты знаешь об этом? — Нет, — растерянно протянула она. — За нападение и нанесение тяжких телесных повреждений. Если бы мой отец скончался, Клаус провел бы в заключении треть жизни и статью бы получил «Предумышленное убийство». Он подкараулил жертву и напал на нее со спины. Но, славу богу, обошлось, Фредди выкарабкался. И оба брата смогли обзавестись потомством. — Значит, бабушка ездила в тюрьму на свиданки, потому что моя мама 1952 года рождения. Тут у Харри зазвонил телефон. Извинившись, он ушел в комнату, чтобы поговорить. А Бетти пила кофе и осмысливала услышанное. Клаус имел судимость. Но это ладно: от сумы и тюрьмы, как говорят русские, не зарекайся. Но он не по политической статье попал туда, не по недоразумению, а накинулся с кулаками на человека — брата — и чуть его не убил. Неудивительно, что эта информация скрывалась от потомков. Даже мама не знала о том, что ее отец преступник, пусть и отбывший наказание. Иначе проговорилась бы, высказывая очередную к нему претензию. Вернулся Харри, на ходу застегивая пальто. Бетти поняла, что он собрался уходить. — Мне пора, — выпалила она. — Спасибо за кофе. — Не за что. Ты заходи, когда будет возможность. А сейчас мне по делам бежать надо. — До свидания! Она покинула подвал, Харри следом и понесся куда-то, даже не заметив, что Бетти машет ему на прощание. Глава 3 Снова тот же сон… Страшный до жути. Кошмар, который будит. Кирилл Ханов дернулся так, что ударил сидящего в соседнем кресле пассажира, и тот гневно уставился на него. Хан извинился, затем нажал кнопку вызова бортпроводника. В горле пересохло, а минералку, купленную перед вылетом, он уже выпил. Если бы сидел с краю, сам бы сходил за водой, но тревожить сердитого соседа не хотелось. Ему снился старик Фридрих, ни мертвый, ни живой. Кир осознавал, что это покойник, но видел, как тот корчится, хрипит, его глаза вылезают из орбит, идут красными трещинами. Казалось, он не уходит, а возрождается в виде монстра, как какой-нибудь трупак из фильма ужасов… Принесли воды, Хан залпом ее выпил. Лучше не стало, но хотя бы сухость во рту прошла. Этот кошмар будил Кирилла уже несколько раз с тех пор, как он вернулся из последней поездки в Германию. Но началось это не сразу… А дня через два. После странного (и немного страшного) случая с сестрой. Она позвонила, попросила приехать. Поздний вечер, тащиться к Лене не хотелось, но у нее был такой взволнованный голос, что Кирилл не смог проигнорировать просьбу. Сестра встречала его на пороге. Когда Хан вошел, она схватила за руку и повела в комнату. — Последние дни мне мерещится мать, — выдала она, закрыв дверь, на которой появился еще один запор. — Она стоит у окна. — Сейчас? — Он посмотрел туда, где Лене виделась Елизавета. Естественно, у окна никого не было. — Нет. Под утро, когда светает. — Может, это тень падает? Или свет как-то особенно преломляется? — Очень на это надеюсь, потому что в призраков я не верю, а в свое скорое помешательство — да. Не мог бы ты остаться со мной на ночь? — Да, конечно. Стели на диване, и я буду ложиться — устал смертельно. Она обрадовалась и принялась суетиться. Когда на диване появилось белье, Лена стала предлагать ужин или хотя бы чай, но Хан хотел одного — спать. Он завалился, отвернулся к стене и тут же отключился. Пробудился Кир из-за того, что тело затекло. Он в одной позе продрых несколько часов, вот часть его и онемела. Хан перевернулся, приоткрыл глаза и чуть не вскрикнул: у окна стояла женщина, ссутулившись, опустив голову на грудь, повесив руки вдоль тела. Мать именно в такой позе обычно замирала у окна, и на ее лицо также спадали волосы. Кириллу стало жутко. Он, как и Лена, не верил в призраков, но в отличие от нее и в свое скорое помешательство. Значит, он еще не проснулся… — Я убила его, — едва слышно проговорила женщина. — Своего Алешеньку. Выбросила из окна. Он был таким плаксивым мальчиком, не давал мне покоя ни днем, ни ночью. Хан слез с дивана и медленно двинулся к «призраку». Он узнал голос, хоть это было и трудно. У окна стояла его сестра, Лена. Ее глаза были открыты, но пусты. — Я с ума сходила от его крика, — продолжала она, не замечая брата. — Мама говорила, почти все младенцы такие, у них то запоры, то понос, то зубки режутся, то диатез. Она помогала мне, но потом заболела и слегла. А Алеша, взрослея, становился все крикливее, капризнее… Мне же хотелось немного покоя. Кирилл осторожно взял Лену за руку, отвел на кровать, уложил. Она что-то еще бормотала, но уже неразборчиво, потом закрыла глаза и уснула. А Кир сидел рядом с ней, пока не наступило утро, и Лена не открыла глаза, чтобы осмысленно на него посмотреть. — Ты видел ее? — спросила она и резко села. Кир покачал головой. — А я снова. Собиралась подойти, но тело меня не слушалось… — Лена, ты лунатишь. — Он рассказал ей о том, что видел и слышал. — Твое сознание после этих приступов путается или раздваивается, не знаю. Надо со специалистом разговаривать. — Но зачем я выдумала эту историю с убийством Алеши? — Может, ты свои догадки озвучила. Или же мать, когда умирала, проговорилась об этом, а ты решила, что она бредит, и выбросила из головы, но информация всплыла в тот момент, когда ты себя не контролировала. — Если так пойдет, я закончу, как мать, — всхлипнула она. — И чтобы этого не случилось, мы тебя госпитализируем. — Я не лягу в дурку! — Другого выхода нет. — Есть. Я обращусь к врачу, начну наблюдаться, и, если он будет настаивать на госпитализации, я без разговоров лягу в больницу. — Мне страшно оставлять тебя без присмотра. Ты бы видела себя со стороны! Ты, совершенно не похожая на Елизавету женщина, стоя у окна, превратилась в нее. У тебя изменилась осанка и даже голос. Я едва его узнал. Лена, тебе нужен пригляд! Если в больницу не хочешь, давай отправим тебя в какой-нибудь профильный санаторий. — Это очень дорого, — покачала головой она. — Я найду деньги. А ты пока запишись на прием к специалисту. Следующую ночь Хан ночевал там же. Лена его не беспокоила: крепко спала, даже не бормоча. За ней это водилось — с детства во сне разговаривала, а теперь и ходить начала. Но Кир все равно не считал ее ненормальной. Довела себя Ленка до этого эмоционального раздрая! Но и не скажешь, что сама виновата. Во чем-то, но не во всем. Она за матерью ухаживала (он только помогал), видела больше остальных, особенно старшей сестры, и жила до сих пор в квартире, где так много нехорошего произошло. Переехать бы ей! В другой конец города, а лучше страны. Ленка ни разу не была на море. Нужно отправить ее в приморский санаторий, и если ей понравится в Евпатории или Туапсе, купить там квартирку. Если старшая сестра откажется от доли, то можно продать эту комнату, а на вырученные деньги приобрести жилье на Черноморском побережье. Хан не ориентировался в ценах, но предполагал, что оно там не такое дорогое, как в Москве, и двадцать четыре квадрата в центре столицы стоят дороже, чем пятьдесят на море. С этими мыслями он уснул и тогда-то впервые увидел ТОТ САМЫЙ кошмар. Проснулся от собственного крика. — Что? Я опять? — донесся с соседней кровати заспанный, но очень встревоженный голос сестры. — Хожу, да? — Нет, это мне кошмар приснился. А ты сегодня молодцом. — Выпила успокоительное.