*** Когда все они немного отошли, осмотрелись по сторонам, то во тьме коридора на стенах различили новые надписи. Мешанина из букв, незнакомых закорючек и знаков препинания. Но главенствовала среди них одна очень даже понятная надпись. Воззвание, лозунг, рефрен… и предупреждение, и угроза в одной фразе: «Хода нет!» А рядом – другие слова, подкреплённые графическими символами: «Внимание! Радиационный фон! Надеть защитные костюмы!» Первый уставился на них, переводя взгляд с одной корявой строчки на другую. Тут ему показалось, что прямо у него на глазах между ними возникла ещё одна, проступив сквозь поверхность бетона, пятна влаги и налёт соли: «Первый, приём!» Он моргнул, зажмурился, мотнул головой. Пригляделся вновь. Всё исчезло. Показалось. Ярость и страх породили галлюцинацию. – Ну, идём дальше… – буркнула Ханни, не спрашивая, а констатируя факт. Она глянула на мирных спецов. В отличие от неё с Первым у них не было радиозащитной брони, так что они подвергались гораздо большему риску. А Первый мрачно косился на натянутую струну троса в шахте, решив, что тело Сани повисло там. «Когда мусорщики заберут его?» – Да, идём, – твёрдо сказал Фид. – Надписи могут и врать. Всё здесь хочет нас запутать… – Ага… Да и счётчики пока молчат… – задумчиво протянула Ханни. – Хотя это не показатель. Всё может… опять… внезапно. Фёдор, а ты как? Айджан, Рейко? Джон? Все согласились идти. Даже молчаливый Джон буркнул «да», глядя в пол и пытаясь поддерживать за предплечье ослабевшего Фёдора. – Прощай, Саня… – вдруг брякнула Ханни, тоже повернувшись к шахте и глянув на прямоугольник проёма. И Айджан посмотрела туда: на бетонные стены шахты, где осела кровавая морось, на царапины и тёмные полосы от резиновых вставок перчаток, которыми Саня хватался за спасительный срез проёма. Если что-то в лице Айджан и дрогнуло, то она так быстро отвернулась и потопала во мрак, выставив перед собой ствол винтовки, что никто из группы, конечно, не успел ничего заметить. Ханни тоже двинулась вперёд. Первый сначала догнал её, но понял, что ему теперь быть замыкающим, и слегка приотстал. Члены группы потянулись за командиром. Рейко с Фидом, и Фёдор, и Джон, забравший винтовку из дрожащих рук коллеги, и Леонид – хоть и мрачный, но на удивление бодрый. Первый пятился в хвосте цепочки, оглядывая противоположный конец – пройденную часть коридора – поверх прицела винтовки. Направление пути выбирали, исходя из предыдущего опыта. Они двигались до сих пор по спирали, против часовой стрелки, и всегда находили проход дальше, на нижний этаж. Вдруг в наушниках Первого щёлкнуло, и в шлеме горестно взвыл хорошо знакомый голос: – Ну бли-и-ин! Я же просил… Уходите!.. Да что ж такое? Не могли вы что ли свалить? Ну?.. Бегите, пока можно! Я открою порталы. Зачем вам?.. Вы погибнете… Ладно, если ещё, как сейчас… Первый замер. Перехватил винтовку одной рукой, а вторую прижал к шлему, будто так его собеседник лучше бы расслышал ответ. Зажмурившись, он зашептал: – Слушай, ты! Ты же знаешь, что всё не так просто! Ты же слышал наш разговор! Но скажи… это ты насылаешь на нас… все эти предчувствия, сны? Видения о том, что могло бы быть? Что могло бы быть с Ханни, не успей я… И со всеми остальными в отряде… Голос не отвечал, и Первый подумал, что рация совсем отключилась. Не было ни щелчков, ни дыхания, ни помех. А затем в динамиках снова возник звук. – Ох… Не об этом бы сейчас… Но… И да, и нет. Во общем, если честно, я не знаю и сам. Есть, кончено, такая теорийка… об одном… так называемом «информационном поле». Но, в общем-то, это всё не доказано. И думаю, тут дело в другом. Не могу объяснить… Но такими темпами ты и сам скоро всё поймёшь… Блин! Этот Кэп ваш – гад! Ну что с вами делать теперь?! Я ведь пытаюсь помочь! Честно, пытаюсь, но… говорю же… я отнюдь не всемогущ. Голос исчез, в наушниках воцарилась тишина. Первый решил уже, что на этом всё, отрешённо подумав: «А остальные слышали?» Хотел оглянуться на них, но тут голос раздался опять. На этот раз без щелчков, без сопутствующего скрипа, без шороха, без призвука дыхания или других характерных шумов – таких, какие бывают, когда говорят в очень близко поднесённый к губам микрофон. – Кстати, Первый… Здесь фонит. Не смертельно, но… – по велению собеседника у Первого на забрале зажглась пиктограммка дозиметра. – Пока мало: каких-нибудь пару рентген. Но вот дальше будет хуже. Ваша броня – это так… Лучше вам идти побыстрее. Тут послышался неадекватный смешок. Первый решил, что и он прозвучал довольно странно: не так, например, как милое фырканье Ханни или сиплое уханье Фёдора, не как человеческий смех. Просто звонкие, чистые нотки более высокого тона голоса говорившего. – У-м-м-р-р!.. – досадливо прорычал Первый, поздно спохватившись о том, что это-то уж точно услышат другие члены отряда. – Доберусь… задницу тебе надеру! Снова звякнул невесомый смешок, а затем пропал насовсем. Ну а Первому пришлось объясняться по рации с группой и Ханни. Впрочем, они все давно привыкли к его закидонам. Хотя у лингвиста, похоже, при угрозе отвисла челюсть – так резко он выпалил «Что?!» в рацию своего полушлема. *** Чем ближе они подходили к источнику излучения, тем сильнее им делалось не по себе. Стены коридора казались уже не покрытыми солью, а какими-то будто оплавленными, запёкшимися глянцевой коркой. Надписи под ней растворялись, сливаясь в размытые пятна, словно старые татуировки. От этого стены казались обтянутыми человеческой кожей. Впереди осклизлый бетон лизал ореол галогена и виднелись первые двери. За ними мерцал холодный зеленоватый отсвет и дёргались огоньки диодов. Когда группа подошла ближе, стало ясно, что там кабинеты, заставленные оборудованием. Кабинеты опустевшие, странные, покинутые неизвестными юзерами ахроматических мониторов и угловатых стульев. Впрочем, теперь здесь попадалась и более привычная мебель. Композитные стулья и кресла, у которых ножки из стали, а сиденья из полимера; широкие тёмные столы, заставленные чем-то, безусловно напоминающим офисную технику. В столешницах были углубления, и в них прятались не совсем обычные по форме клавиатуры: изогнутые, горбатые, с широкими полями мелких кнопок, маркированных не только символами, но и всей палитрой видимого спектра. Фид и Рейко с любопытством заглядывали в двери, а в их шлемах тихонько повизгивали электроприводы оптики. Но Ханни спешила вперёд, не давая им остановиться. И Первый знал, почему она так уверенно ведёт их. Хорошо это или плохо, но вскоре он и сам почувствовал нечто. Дозиметр набирал обороты, а вокруг появилось что-то вроде сильного электрического поля. Цифровые пиктограммки на забрале его шлема начали рябить, и волоски на теле встали дыбом. Группа явно к чему-то приближалась. Уж к тому ли самому, что искал Кэп, или нет, но, похоже, это было чем-то серьёзным. И Первый буквально осязал, как они сокращают дистанцию до этого нечто. И вот впереди показалась новая аркада порталов, ведущая в огромный зал. Множество невероятных устройств, электронных терминалов, дисплеев громоздилось вдоль стен, нависая друг над другом, перекрывая обзор, выстраиваясь в башни, столбы, колонны, перевёрнутые пирамиды, растущие в высоту, расширяющиеся от низа к верху с увеличением размера элементов. Ряды терминалов, контроллеров, сетевых хабов[50], столов со встроенной клавиатурой располагались под ними, загромождая открытое пространство и притаившись за перегородками, лепившимися друг к другу по углам, образуя «персональные рабочие ячейки». Члены группы шагали по залу, нервно вертя головами. Размах впечатлял, ведь зал уходил вперёд на десятки метров. Под высоким потолком светились мощные галогеновые лампы, и мониторы мерцали бессмысленными блоками цифр. Но, видимо, для Рейко с Фидом эти символы имели смысл. – Кажется, полетела система, – усмехнулся Фид. – Может, нам пора остановиться и взглянуть на них получше? – Нет, – отрезала Ханни. – Ещё немного. Вы же чувствуете… Это не вся картина… И действительно, это было лишь частью картины. Добрых метров через сто в конце зала разверзлась исполинская арка. Мощные силовые кабели тянулись к ней по стенам, отрастая от электронных терминалов, от каких-то механизмов, шкафов, установок, похожих на центрифуги, и чёрт знает чего ещё в этой сложной, непонятной системе. А сквозь арку виднелся другой, ещё более огромный зал, так что даже казалось странным, как вообще всё это могло поместиться здесь, под землёй, не проваливаясь внутрь. Объект вышел далеко за рамки его предполагаемой конфигурации. Что бы там ни напророчил Кэп, кажется, он и сам не мог представить всей правды о нём. Зал за следующей аркой был тоже заставлен шкафами трансформаторов, какими-то механизмами, турбинами и вакуумными котлами. От них тянулись трубы. Целёхонькие, чистые, из белого полимера, керамики и стали. Они подходили к большим вертикальным резервуарам, толстые стенки которых были сделаны из прозрачного материала. За стенками бурлила вода, тяжело поднимался пар. Трубы ныряли в котлы перевитыми мёртвыми змеями, а затем выходили из них и тянулись дальше к тому, что было расположено в центре техногенной композиции зала. Огромный прозрачный конус, перевёрнутый основанием вверх. В пирамиде бурлила, кипела, извивалась смерчами плазма. Беспощадные всполохи света: ярко-синие, голубые, пурпурные – кружились внутри пирамиды, закручиваясь турбулентными вихрями, переливаясь алмазными венцами и темнея чудовищными язвами недоступного глазу ультрафиолета. Всё это напоминало снимки состояний поверхности солнца. А в полу перед пирамидой располагалось нечто круглое – не то мозаика, не то сложная система металлических люков со стикерами цветовой маркировки. Это походило на странную, круглую шахматную доску с клетками, размеченными синим, красным, жёлтым и мятно-зелёным. Члены группы прямо «зависли», прикованные к этому зрелищу. Глядя издали, сквозь проём, но как будто находясь совсем рядом, воспринимая всё в мельчайших деталях. А потом айтишники бросились к ближайшим терминалам, почувствовав, что для них губителен каждый миг пребывания здесь, но не оставляя надежды подключиться к местным системам. Фёдор заковылял к дальней арке. За ним очень неуверенно, явно колеблясь, запинаясь на каждом шагу, поплёлся и Джон, понимая, что такое решение равносильно самоубийству. А Леонид с Айджан остались стоять на месте, глядя в дальнюю арку. Потом Айджан спохватилась – развернулась с винтовкой ко входу. Первый тоже поначалу впал в ступор. Забыл свою роль охранника и смотрел вперёд вместе со всеми. Где-то сбоку чертыхнулся Фид: «Ёжт! Голова не варит… Чего это? Надо распаять разъём…» Ханни, на миг замерев, промурлыкала в шлем что-то странное. Что-то вроде: «О, да…» А может быть, просто приглушённо ругнулась, тут же сделав шаг вперёд. Сначала она двигалась медленно, а потом всё быстрее, увереннее припустила вслед за Фёдором с Джоном, приближаясь к сердцу Объекта. – Н-нет… – только и выдавил Первый, сорвавшись с места и бросившись следом. Он попробовал остановить её, одёрнуть за плечо, но она резко развернулась и с такой неожиданной яростью толкнула его, что он покачнулся, едва не плюхнувшись на свой бронированный зад. А Ханни как ни в чём не бывало вновь продолжила путь к «ядру». И Первый готов был поклясться, что успел разглядеть сквозь забрало её шлема какое-то жуткое, оглушённое, зачарованное выражение. Делать нечего, он тоже пошёл туда. С приближением к арке в динамиках рации вдруг защёлкало, а счётчик частиц излучения задёргался, рваными прыжками перескакивая к летальным дозам. Ханни упрямо двигалась вперёд, зафиксировав взгляд на конусе жидкой энергии. Вот она наступила на «шахматную доску». Вздрогнула, но не повернула назад. Первому ничего не осталось, кроме как идти вслед за ней. Миновав застывших в дверях Фёдора и Джона, он вроде бы услышал их нервное, лихорадочное бормотание. Что-то там о контурах охлаждения и о компенсаторах мощности. Но вслушиваться, конечно, не стал. Он догнал Ханни на дальнем краю шахматной мозаики. И возможно, ему только показалось, что его снизу-вверх пронзил невидимый смертоносный поток. Ноги будто пробило молнией. Кости заломило. Желудок скрутило, выталкивая его содержимое вверх. Волоски на теле не просто встали дыбом, а превратились в сонмы крохотных иголок, больно вонзающихся в кожу и скребущих о скорлупу брони. Но Первый шагал дальше, уставившись чётко вперёд. Из последних сил он ловил взглядом миниатюрную фигурку, неумолимо удалявшуюся от него, как будто само пространство растягивалось, становясь преградой, бесконечным тягучим тоннелем. Вдруг в динамики шлема пробился, слабо квакнув, знакомый голос: «Нет! Не надо, Первый!..» А затем всё утонуло в белом шуме[51]. И осталась только маленькая фигурка. Чёрный контур брони на фоне лилового зарева. Вот Ханни грациозно обогнула какое-то устройство, вот она, даже в громоздком доспехе сохраняя безумную гибкость, протиснулась между связками труб… и вот наконец приблизилась к вершине пирамиды – к титаническому сгустку света, зависшему всего в полуметре над её головой. Её плечи омывало свечение, отражаясь в пластинах брони и соскальзывая с них в никуда. Ничего не осталось вокруг, только Ханни и светящийся конус – мегаватты смертоносной энергии, заточённой в прозрачный фиал, нацеленный на неё остриём. А где-то далеко позади, в миллиардах световых лет и эпох наблюдал за всем этим Первый, не способный ничего изменить, но не в силах оторвать взгляд от картины, выжигаемой у него на сетчатке гибельно прекрасным сиянием. Ханни медленно, с усилием, будто сражаясь с потоком воды, подняла руку, встав на цыпочки, вытянувшись напряжённой струной. Она рвалась вверх, стремясь прикоснуться к вершине граней, наполненных многоцветным свечением. Ещё каких-нибудь пару сантиметров… мгновений, застывших миллисекунд… Между пальцами Ханни и конусом проскочила лиловая искра. Вроде бы Первый услышал тихий электрический треск. Затем перед ним распустилась хрустальная орхидея сияния. Ханни опрокинулась в свет, и Первый упал вслед за ней. Глава 14. Невозможная встреча Первый открыл глаза. Оказалось, он стоит в каком-то коридоре, отдалённо похожем на все те, по которым отряд добирался до сердца Объекта. Но стены здесь очень странные: до половины белёные вместе с потолком, а до половины выкрашенные в тускло-зелёный цвет. Краска – старая, растрескавшаяся – отшелушивается от стен, а местами покрыта разводами соли. Лампы горят только где-то позади. Первый застыл в полутьме: его длинная тень падает ему под ноги, размываясь дальше во мраке. Но мрак не абсолютный. В дальнем конце коридора пульсирует малиновый отсвет какого-то нехорошего жара. Первый принимает решение и делает шаг во тьму. Облезлые стены коридора надвигаются со всех сторон. Только края чешуек облупившейся, скрутившейся краски мерцают в темноте рубиновым заревом. Несмотря на осторожную поступь, Первый слышит свои шаги. Они, отражаясь от стен, повторяются раскатистым эхом, дезориентируя, окружая Первого, загоняя в ловушку страха. «Что это? Просто сон? Что вообще происходит?» Он пока не знает, но чувствует: нужно идти вперёд. Тьма достигает своего пика, сминая поле зрения Первого по вертикальной оси – будто загородив обзор двумя чёрными боковыми заслонками. Свет ламп окончательно гаснет, и единственным ориентиром теперь служит далёкое зарево. Вдруг пол под ногами начинает круто крениться вниз, и Первый, влекомый вперёд, оказывается в глухой черноте. Вокруг – ни звука. Даже эхо смолкло. Только шум частого дыхания и тяжёлая дробь сердца в груди. Со всех сторон Первого сжала тьма. Но он идёт дальше, кажется, по-прежнему спускаясь вниз. Хотя он уже точно не знает. Не чувствует собственного положения в пространстве. Отблеск зарева давно пропал, и Первый не уверен, найдёт ли он когда-нибудь выход отсюда. А ещё ему кажется, что кто-то стоит у него за спиной. Притаился неподалёку и ждёт. Можно даже почувствовать исходящее от него тепло. Словно что-то живое замерло на расстоянии раскрытой ладони. «Эй! – хочет крикнуть Первый. – Это ты? Я знаю, ты рядом… Ответь!» Но слова застревают в горле, с губ срывается невнятный хрип. А потом его ноги… точнее, носки незнакомых, нелепых, каких-то неуклюжих ботинок втыкаются во что-то твёрдое. Вздрогнув и покачнувшись, Первый вскидывает руки, едва не упав. Он наткнулся на какой-то барьер. «Нет, нет! – барабанит у него в голове. – Всё! Тупик!» Но, вновь выставив перед собой руки, он не находит преграды. Уже ясно: стены нет, ведь иначе он воткнулся бы в неё лбом. Тогда он поднимает ногу и ставит её на первую ступень. Первый обнаружил лестницу. Он начинает подъём. С каждым шагом он всё отчётливее ощущает приближение к свету. Смутная аура тепла обволакивает его лицо, омывает щёки и лоб, трепещущие ноздри и веки. А может, это ему только мерещится. Ведь тепло нарастает, со временем превращаясь в багровый жар, но Первый его больше не чувствует. Он воспринимает лишь зарево где-то далеко наверху. И знает, что это какое-то нехорошее зарево. Через два поворота лестницы в два десятка ступеней он выходит на освещённую площадку. Обычная лестничная клетка. Новый коридор. И на этот раз, похоже, недлинный. Из него пышет жаром. Только Первый этого не ощущает. Он просто понимает, что здесь должно быть жарко, так как видит огненное зарево, но его телу от этого ни горячо, ни холодно. Возможно, он в экзоскелете? Но его движения вроде бы ничем не скованы… Однако он почему-то не может опустить голову и глянуть на себя. Первому начинает казаться, что какой-то раскалённый, бесплотный, неощутимый ветер шевелит ему волосы на голове, и те неприятно липнут к покрытому испариной лбу. Он делает новый шаг. Коридор. Краска на стенах уже не просто шелушится. Она пошла крупным трещинами. Трещины поначалу черны – словно забиты гарью. А по мере продвижения вперёд они всё расширяются, растут. Это больше не трещины краски. Потрескались сами стены. И как это ни странно, но трещины сияют изнутри. Они светятся магмовым накалом. Конец коридора. Новая лестница слева ведёт и вниз, и наверх. Почерневшие перила погнулись. Края ступеней оплыли. Они словно стекают вниз, как растаявший на солнце пластилин. А чуть дальше, справа от лестницы, коридор упирается в железные двери – двери от стены до стены, от пола до потолка. Они заперты и раскалены. Первый не чувствует убийственного жара, но металл сияет оранжевым, слегка пульсируя. Пекло дышит, уже остывая. Двери выгнуты наружу, словно в них изнутри что-то врезалось. Какая-то чудовищная сила повредила их, едва не свернув с петель. Чуть не заставив лопнуть, как надувшийся пузырь на каком-нибудь смертоносном расплаве. Как не выдержавший давления шар, серебристые стенки которого были прочными и толстыми, но истончились при выбросе энергии. И сферическую выпуклость дверей рассекла исполинская трещина – разошедшаяся, словно края раны, пылающая красно-оранжевым. – Не ходи туда… – вдруг раздаётся за спиной у Первого мягкий, спокойный голос. Очень знакомый голос. Первый сразу его узнаёт, хотя в нём почему-то больше не слышится саркастичной смешинки. Первый резко оборачивается.