— Некий Торк. В порту говорят, что он храбрый. — А за каким чертом понадобился кабель именно там? До сих пор без этого как-то обходились. — Из-за рыбы, — объяснил Жоан. — Ты мне сам рассказывал пятнадцать лет назад… — Шестнадцать, — поправил я. — Наш с тобой день рождения уже три месяца как прошел. Жоан продолжал, будто не слыша: — Рыба все еще водится в океане, и мы, рыбаки, которые не могут жить под водой, все еще здесь. Если мои дети решатся на операцию, то рыбаков станет меньше. Но сегодня… — Он пожал плечами. — Кабель приходится прокладывать либо поперек рыболовных маршрутов, либо внизу, по дну Шрама. Жоан покачал головой. Они очень странные, эти огромные энергетические кабели, которые корпорация «Акватика» прокладывает по океанскому дну, чтобы питать подводные шахты и фермы, нефтяные скважины — сколько раз я глушил пожары на этих скважинах! — китовые пастбища и опреснительные установки. По кабелям идет ток с частотой 260 герц. На отдельных участках океанского дна и там, где вода содержит определенные минералы, вокруг кабеля индуцируются наведенные токи, которые иногда — тот, кто объяснит, почему не всегда, наверняка получит Нобелевскую премию — прогоняют всю рыбу в радиусе двадцати пяти — тридцати миль. Единственное средство этого избежать — класть кабель на глубине, в подводных впадинах, врезающихся в океанское дно. — Этот Торк думает о рыбаках. Он еще и хороший человек. Я поднял брови — во всяком случае, ту единственную, что у меня осталась, — и попытался припомнить, что говорила о Торке маленькая ундина сегодня утром. Я почти ничего не запомнил. — Ну что ж, удачи ему, — сказал я. — И каково тебе оттого, что он собирается лезть в коралловые челюсти Шрама? Я поразмыслил с минуту. — Наверно, я его ненавижу. Жоан поднял голову. — Он — словно образ в зеркале: глядя на него, я поневоле вспоминаю, каким сам был когда-то. Я завидую, что у него есть шанс — преуспеть там, где не преуспел я. Видишь, я тоже умею выражаться высоким стилем. Надеюсь, у него все получится. Жоан пожал плечами — сложный жест, типичный для обитателей бразильского побережья (когда-то я тоже так умел) и означающий: «Не знаю, как мы до такого докатились, но раз все-таки докатились, уже ничего не поделаешь». — Это зеркало — море, — сказал я. — Да. — Жоан кивнул. У нас за спиной зашлепали сандалии по бетону. Я повернулся как раз вовремя, чтобы подхватить свою крестницу здоровой рукой. Крестник уцепился за мою больную руку и раскачивался на ней. — Тио[21] Кэл! — Эй, Тио Кэл, что ты нам принес? — Клара, ты его сейчас опрокинешь! — рассердился Жоан. — Фернандо, отпусти его! Дети, благослови их небо, не обратили внимания на слова отца. — Что ты нам принес? — Тио Кэл, что ты принес? — Если отпустите, я вам покажу. И они отступили — темноглазые, дрожащие от восторга. Я видел, как смотрит на них Жоан: карие радужки на фоне белков цвета слоновой кости, в левом глазу лопнул сосудик кровавым зигзагом. Жоан любит своих детей, а они скоро станут ему такими же чужими, как рыба, которую он загоняет в сети. И еще он смотрел на уродливую тварь, то есть на меня, и гадал, что станется с его собственным потомством. И еще наблюдал, как вертится Земля, как она стареет под тиканье волн, отражаясь в зеркале океана. Демографический взрыв, зарождающиеся колонии на Луне и Марсе, освоение морского дна — я не знал, что обо всем этом думают обитатели прибрежного рыбацкого городка. Прогресс разрывает самую ткань их жизни. Но я ближе к ним, чем многие другие, и умею понимать, когда чего-то не понимаю. Я порылся в кармане и достал млечный осколок, найденный на пляже: — Вот. Нравится? И они склонились над моей ладонью — с перепонками меж пальцев, как у инопланетянина. Супермаркет располагался в самом большом здании городка. Жоан накупил кучу готовых смесей для кекса. «Влажная, нежная мякоть, — шептала коробка, стоило взять ее в руки, — с дивным ароматом упоительней шоколада!» Я как раз прочитал в американском журнале, дошедшем до нас на прошлой неделе, статью о новых упаковках со звуком. Так что я был морально готов и, чтобы избежать искушений, остался во фруктово-овощном ряду. Потом мы пошли к Жоану. Оказалось, насчет письма я догадался правильно. Назавтра детям нужно было ехать на автобусе в столицу. Мои крестники вступали на путь, который превратит их в рыб. Мы сидели на ступеньках крыльца, пили и смотрели, как движутся мимо ослики, мотоциклы, мужчины в мешковатых штанах, женщины в желтых платках и ярких юбках, со связками чеснока и мешками лука. Кое-кто из прохожих был в зеленой чешуйчатой форме амфибий. Наконец Жоан устал и пошел прилечь. Бо́льшую часть жизни я прожил в прибрежных странах, где в обычае сиеста, но мои первые десять лет, которые и формируют человека, прошли в датском коллективном фермерском хозяйстве, и я так и не научился отдыхать после обеда. Так что я перешагнул через свою крестную дочь, уснувшую прямо на ступеньке крыльца, и зашагал по деревне обратно к пляжу. III В полночь из моря вышла Ариэль, взобралась на скалы и постучала ногтями в стеклянную стену моего дома. Капли воды в лунном свете были как жемчуг. Вечером я читал, растянувшись на овечьей шкуре у камина, потом задремал. Умный дом спросил меня, не будет ли каких распоряжений, и, не дождавшись ответа, отключил концерт Дворжака для виолончели с оркестром, пошедший уже по второму кругу, и перестал подбрасывать поленья в камин. Когда я проснулся, на решетке остались только угли. Ариэль снова щелкнула ногтем по стеклу, и я поднял голову с подушки. Зеленая форма, янтарные волосы — все выцвело под серебряным светом снаружи. Я сорвался с места, нажал на кнопку, и стеклянная панель ушла в пол. Мое лицо овеял ветерок с моря. — Что случилось? — спросил я. — И вообще, сколько времени? — Торк на берегу. Он тебя ждет. Ночь была теплая, но ветреная. Под скалами серебряные чешуйки гонялись друг за другом. Вода стояла у самых скал — прилив. Я потер лицо: — Новый главный? А чего ты его сюда не привела? И зачем я ему понадобился? Она коснулась моей руки: — Пойдем. Они все там, на берегу. — Кто все? — Торк и все остальные. Она повела меня через дворик, по извилистой тропе, на пляж. Море шумело в лунном свете. Внизу, на пляже, вокруг хлещущего ночь костра из пла́вника, стояли люди. Ариэль шла рядом со мной. Двое рыбаков из городка сидели бок о бок на перевернутом корыте и играли на гитарах. Пение, пронзительное и ритмичное, раздирало уши, даже несмотря на то, что от певцов меня отделяла полоса бледного песка. Танцевала старуха, на шее у нее тряслось ожерелье из акульих зубов. Еще какие-то люди сидели на перевернутой лодке и ели. С краю костра стояла сковородка двух футов в диаметре, и на ней пузырилось масло вокруг бледно-розовых островков — креветок. Одна женщина выкладывала их на сковородку, другая снимала. — Тио Кэл! — Смотри, Тио Кэл тут! — Эй, что вы двое тут делаете? Вам не пора спать? — спросил я. — Папа Жоан нам разрешил! Он тоже скоро придет. Я посмотрел на Ариэль: — Почему они все тут собрались? — Потому что завтра на рассвете будут прокладывать кабель. Кто-то бежал к нам по пляжу, размахивая бутылками, зажатыми в обеих руках. — Они не хотели тебе говорить про этот праздник. Думали, это может ущемить твою гордость. — Мою… что? — Если ты узнаешь, что они так празднуют дело, которое тебе не удалось… — Но… — …и при этом ты еще покалечился. Они не хотели, чтобы ты грустил. Но Торк хочет тебя видеть. Я сказала, что ты не будешь грустить. И потому пошла и привела тебя сюда, вниз. — Ну… спасибо. — Тио Кэл?