Пятнадцатилетняя наркоманка, в прошлом психиатр? Та же акселерация, что творит тринадцатилетних романистов. Привыкайте. — Теперь я нуждаюсь в ней почти так же сильно, как она нуждается в своем… лекарстве. — А ты уже сказал золотому, что раздобыл для него корабль? — Ты же еще не сказал, что отдашь его мне. — Ну вот теперь говорю. Хочешь, пойдем и скажем ему, что скоро он сможет отсюда убраться? Если сказать вежливо, может, это сработает. Рэтлит промолчал. Но его лицо стало почти таким же живым, как раньше. — Пойдем туда сразу, как поужинаем. Черт с ним, куплю тебе выпивку. Может, даже сам с тобой выпью. Когда мы пришли, Алегра была ослепительно красива. — Рэтлит, ты вернулся! Привет, Вайм! Я так рада, что вы оба здесь! Сегодня вечером все прекрасно. — Золотой, — сказал Рэтлит. — Где золотой? — Его здесь нет. — Мимолетный укол печали, сменившийся мучительной радостью. — Но он скоро вернется! — О, — сказал Рэтлит. Отсутствие золотого обвивало комнату длинными коридорами, и голос Рэтлита эхом отразился в них. — Потому что я раздобыл для него корабль. Готовенький. Двигатель только что отрегулирован. Он может улететь, как только захочет. — Вот ключи. — Я достал их из кармана ради драматического эффекта. — Они у меня случайно с собой. Я протянул их Рэтлиту. Фейерверки, овации, фанфары. — О, как замечательно. Замечательно! Потому что — знаешь чего, Рэтлит? Знаешь чего, Вайм? — Не знаю, — ответил Рэтлит. — Что такое? — Я тоже золотая! — вскричала Алегра с плеч восторженной толпы, которая проталкивалась сквозь еще бо́льшую толпу, бушующую радостью. — А? — Я, я самая, собственной персоной — не кто иная, как золотая, честное слово! Я только сегодня узнала. — Не может быть, — сказал Рэтлит. — Ты слишком взрослая, это не могло проявиться только сейчас. — Дело в моем препарате. Это ужасно сложно. — (На стенах появились анатомические таблицы, зазвучала музыка Штокхаузена.) — Он каким-то образом не давал этому проявиться, пока ко мне не пришел золотой, он это вытянул из меня, из глубины моего организма, и оно вырвалось наружу, прекрасное, удивительное и… золотое! Сейчас он пошел в лабораторию с образцом моей мочи, чтобы анализ окончательно все подтвердил. Они дадут ему знать через час, и он принесет мой золотой пояс. Но он и без того уверен. И когда он придет, я отправлюсь с ним в дальние галактики как его ученица. Мы найдем средство от его болезни и что-нибудь такое, чтобы я больше не нуждалась в своем лекарстве. Он говорит, если у тебя в распоряжении вся Вселенная, в ней можно найти все, что ищешь. Но нужна вся Вселенная, а не паршивая горстка из нескольких миллиардов звезд где-то в дальнем углу! Ох, Рэтлит, я теперь свободная, я такая, каким ты всегда хотел стать! Пока тебя не было, он… ну… что-то со мной сделал, и это было… золотое! Оно запустило мой гормональный дисбаланс. Образ взорвался всеми пятью чувствами. Но мелодичный экстаз прервался лязгом — это Рэтлит швырнул ключи в стену. Я ушел — мне было не по себе. Рэтлит тоже хотел уйти, но Алегра позвала его: — Ох, Рэтти, не уходи так! Не будь ребенком. Пожалуйста, останься, окажи мне последнюю маленькую услугу! И он остался. Выбравшись из жилища Алегры и шагая домой, я все время вспоминал ее слова о любви. Следующий рабочий день прошел на удивление без происшествий. Часов в десять зазвонил телефон: Полоцки. Не знаю ли я, где Рэтлит? Он сегодня не явился на работу. «Ты уверен, что он не заболел?» Я ответил, что видел его вчера и с ним вроде бы все было в порядке. На том конце издали звук отвращения и положили трубку. Сэнди сегодня ушел на несколько минут раньше, как уходил всю неделю: он хотел забежать на почту, пока она не закрылась, так как ожидал письма от семьи. Мне до сих пор было не по себе оттого, что я отдал его корабль другому человеку. Мне виделось в этом поступке что-то незрелое. Но Сэнди ни словом не обмолвился, что хочет корабль, а Рэтлит все еще оказывал маленькие услуги Алегре, так что, может, все выйдет к лучшему. В тот вечер я хотел навестить Алегру. Но у меня на совести была финансовая отчетность, до сих пор не законченная. Я вошел в офис, включил компьютер и приготовился работать допоздна. В двенадцатом часу я все еще работал, когда лампочка над входом мигнула — это значило, что кто-то открыл входную дверь ангара. Я-то ее запер. Когда-то я дал Сэнди ключи, чтобы он мог прийти пораньше. Значит, это Сэнди. Я готов был сделать перерыв и поболтать с ним. Он часто приходил в разные неурочные часы, чтобы закончить какую-нибудь мелкую работу. Я ждал, что он зайдет в контору. Но он не шел. Тут стрелка электросчетчика, до того стоявшая на нуле — маленький офисный компьютер энергию почти не расходовал, — дернулась и встала на семерку. Включилось что-то из тяжелых машин. У нас оставались кое-какие дела, но ни одно из них не требовало оборудования такого размера. Я нахмурился, выключил компьютер и вышел из конторы. Первый большой люк в крыше ангара был почти закрыт корпусом корабля, принадлежавшего мне, Рэтлиту или Сэнди. Свет Стелларплекса выхватывал из темноты гладкий бок корпуса и терялся в паутине лифтов, мостков, тросов подъемников и грузозахватных крюков. Два других люка были пусты, и серебряные лучи падали на бетонный пол, образуя освещенные круги диаметром тридцать метров. И тут я увидел Сэнди. Он стоял в световом круге от последнего люка, глядя вверх на Стелларплекс — блеск светила терялся на изрытом шрамами лице. Сэнди поднял левую руку, и мне показалось, что она какая-то слишком большая. Свет блеснул на серебряных суставах управляющей перчатки. Я понял, куда уходит энергия. Рука Сэнди взметнулась над головой, и его накрыла тень — пятнадцатифутовый управляемый коготь грузозахватчика вымахнул из темноты, повторяя движения перчатки. Сэнди уронил руку перед лицом, скрючив пальцы. Металлические когти опустились на него и задрожали. Что-то в нем было такое… Он пытается покончить с собой! Я рванулся к трепещущим, неуверенным когтям, прыгнул между ними, потянулся через плечо Сэнди и с силой вставил предплечье в пальцы управляющей перчатки — как раз в тот момент, когда Сэнди хотел сжать руку. Как я уже сказал, у меня довольно массивное плечо, но, когда управляемые когти сжались, нам едва хватило места в зажиме. Сэнди рыдал. — Ты идиот, — заорал я, — безмозглый, инфантильный кретин, думаешь только о себе!.. — Я наконец содрал с него перчатку. — Какого черта, что с тобой случилось? Сэнди сидел на полу, повесив голову. От него воняло. — Слушай… — сказал я, возвращая грузозахватчик на место с помощью той же перчатки. — Если ты хочешь спрыгнуть с Края, пожалуйста. В заборе куча дыр. Но не смей приходить за этим сюда и портить мои инструменты. Свою голову можешь плющить сколько хочешь, а мою перчатку — не смей. Ты уволен. А теперь рассказывай, в чем дело. — Я знал, что ничего не получится. Можно было и не пробовать. Я знал… — Слова мешались с рыданиями. — Но я думал, что, может быть… Рядом с его левой рукой валялась разбитая фоторамка. И скомканный лист бумаги. Я отключил перчатку, и жужжание грузозахватчика высоко у нас над головой умолкло. Я подобрал бумагу и расправил. Я не собирался читать письмо целиком. Дорогой Сэнфорд! С тех пор как ты уехал, у нас были трудности, но не очень большие. Скажем так, напряжение заметно спало после твоего отъезда, и дети привыкают, что тебя нет, хотя Бобби-Ди сильно плакала поначалу. Но теперь уже больше не плачет. Мы получили твое письмо и рады были узнать, что дела у тебя налаживаются, хотя Хэнк сказал, что ты должен был написать гораздо раньше, и очень сердился, несмотря на то что Мэри пыталась его успокоить, но он только сказал: «Когда он женился на вас всех, он женился и на мне тоже, и я имею право на него злиться точно так же, как и вы». И это правда, Сэнфорд, но я передаю тебе то, что он сказал, потому что это его точные слова, а я думаю, ты должен узнать, что мы тут о тебе говорим, особенно потому, что мы все в той или иной степени с его словами согласны. Ты написал, что, может быть, сможешь посылать нам немножко денег, если мы хотим, чтобы ты вернулся домой, и я думаю, это будет очень хорошо — в смысле, насчет денег, — хотя Лора сказала, если я тебе об этом напишу, она с нами разведется, но она только так говорит, а я, как и Хэнк, имею право высказать свои мысли, а именно: да, я считаю, ты должен посылать деньги, особенно после той неприятной истории, которая случилась прямо перед твоим отъездом. Но мы все согласились между собой, что не хотим, чтобы ты возвращался. И если в этом случае ты не будешь посылать деньги, то мы лучше без них обойдемся. Это горькая правда, но это правда. Как ты уже догадался, твое письмо нас очень расстроило. Мне бы хотелось — этим я отличаюсь от всех остальных, но именно поэтому ответ поручили писать мне, — чтобы ты посылал мне весточки и держал меня в курсе, потому что я тебя когда-то очень любил и никогда не смогу тебя возненавидеть. Но, как и Бобби-Ди, я уже больше не плачу. Искренне твой, Джозеф Ниже стояли имена других мужчин и женщин из группы. — Сэнди? — Я знал, что они меня не примут обратно! Я даже не пытался, правда ведь? Но… — Сэнди, вставай. — Но дети, — прошептал он. — Что же будет с детьми? С другого конца ангара донесся звук. На высоте трех этажей над нами в борту корабля был открыт люк, и в нем, посеребренный светом Стелларплекса, стоял золотой — тот самый, которого мы с Рэтлитом нашли на улице. Вы помните, на кого он был похож. Должно быть, он и Алегра пробрались внутрь, пока я боролся с Сэнди и зажимом для грузов. Вероятно, хотели взлететь как можно скорее, боясь, что Рэтлит навредит им по-настоящему или что я передумаю и заберу ключи. Ведь я дарил им корабль без свидетелей. Звук, который мы слышали, издавал лифт, поднимающийся к люку. — Дети… — снова прошептал Сэнди. Дверь лифта открылась, в белый свет вышел человек и двинулся к люку корабля. Но это был Рэтлит! Его рыжие волосы, его золотая серьга, его пружинистая походка. И еще… у него на поясе блестел желтый металл! В полной растерянности я услышал, как золотой произнес: — Внутри все в порядке, брат! Долетим куда угодно! А Рэтлит воскликнул: — Кузен, я открыл зажимы! Летим! Их голоса отдавались эхом по ангару. Сэнди задрал голову и прищурился. Рэтлит прыгнул в люк. Золотой обнял его за плечо. Секунду они глядели друг на друга, затем Рэтлит повернулся и окинул взором ангар, прощаясь с миром, который собирался покинуть. Не знаю, заметил ли он нас. Люк захлопнулся, и корабль начал посвистывать. Я втащил Сэнди в виброзащитную камеру. Я даже не успел дверь запереть, когда грянул гром и у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Думаю, шум удивил Сэнди и помог ему опомниться. У меня в голове что-то сломалось и куски легли неправильно. — Сэнди, — сказал я, — нам надо бежать! — А? — Он боролся с опьянением и, вероятно, с подступающей тошнотой. — Я никуда не хочу идти… — Пойдешь как миленький, я не собираюсь тебя тут оставлять.