— О Добрая Ведьма Запада, с чего вы взяли… И тут у меня похолодело в груди, ибо никому, кроме нас с Папашей Майклзом, не полагалось знать о той проделке. Я утаил правду от сотрудников Регулярных служб, которые вытащили меня, совсем очумевшего, из взбесившейся вертушки у самого края крыши «ПанАм». Еще в небе я увидел легавых на крыше, и тотчас кредитки исчезли в моем желудке. А все серийные номера на вертолете были давно спилены рукой куда более умелой, чем моя. В первый же вечер, когда я появился на ферме, славный мистер Майклз залил зенки и хвастливо поведал мне, тоже пьяному, как раздобыл в Нью-Гемпшире «паленую» вертушку… — Зачем вы мне все это говорите? — выдавил я стандартную фразу, одну из тех, что подсказывает нам в подобных случаях тревога. Она улыбнулась, но улыбка сразу истаяла под вуалью. — Информация только тогда приносит пользу, когда ею делятся, — донесся до меня голос Мод с того места, где находилось ее лицо. — Послушайте, я… — Возможно, скоро вам встретятся большие деньги. Надеюсь, мой прогноз верен. Так вот: едва эти деньги попадут в ваши теплые лапки, за вами прилетит вертолет с отборными городскими полицейскими. Вот вам ваша доля информации… Она шагнула назад, и кто-то сразу вклинился между нами. — Эй, Мод!.. — …и распоряжайтесь ею, как сочтете нужным! Бар был набит битком, и ломиться сквозь толпу означало приобретать врагов. Я потерял Мод и приобрел врагов: это пятеро грязных, патлатых типов. У троих на костлявых плечах вытатуированы драконы, у четвертого закрыт повязкой глаз, а пятый царапнул меня по щеке черными от смолы ногтями. Если вы потеряли нить повествования, поясняю: мы уже две минуты ведем свирепый бой без правил. Кричат женщины. Я нанес удар и увернулся от ответной плюхи, и в этот миг сменилась тональность гвалта. Кто-то пропел «Яшма!» в особой манере, и это на сей раз означало «Шухер!». Ну, ясно: тупицы, неумехи из Регулярных служб, которых я семь лет водил за нос, уже в пути. Драка выплеснулась на улицу. Я протиснулся между двумя патлатыми, увлеченно тузившими друг дружку, и выбрался из толпы, отделавшись не бо́льшим количеством царапин, чем остается обычно после бритья. Потасовка распалась на отдельные очаги. Я подбежал к одному из них и обнаружил, что это вовсе не очаг, а кольцо людей вокруг человека, которому очень не повезло. Кто-то заставил людей расступиться. Кто-то перевернул лежащего на спину. Я узнал коротышку, скорчившегося в луже крови. Мы познакомились два года назад. В тот раз он без особых хлопот сбыл вещи, которые мне не принадлежали. Я попятился, стараясь не задевать людей брифкейсом. Заметив первого «регулярного» копа, прикинулся случайным прохожим, подошедшим узнать, в чем дело. Полицейский не обратил на меня внимания. Я свернул на Девятую авеню и сделал три шага вальяжной, но быстрой походкой… — Стой! Эй, погоди! Я сразу узнал этот голос. За два года он ничуть не изменился. — Постой! Это я, Ястреб! И я остановился. Это прозвище уже звучало в моем рассказе, но Мод говорила о другом Ястребе, о рэкетире-мультимиллионере, обосновавшемся в том районе Марса, где я не бывал. Наши пути не пересекались, хотя он раскинул щупальца по всей Солнечной системе. Я повернулся и сделал три шага к дверному проему. Навстречу — мальчишеский смех: — Ха-ха! Видок у тебя такой, будто ты круто облажался! — Ястреб? — обратился я к темному прямоугольнику. Парень был все еще в том возрасте, когда за два года подрастают на дюйм-другой. — По-прежнему здесь ошиваешься? — спросил я. — Захожу иногда. Я оглянулся на дерущихся. — Слушай, Ястреб, мне надо смыться. — Усек. — Он спустился с крыльца. — А мне можно с тобой? Забавный парнишка. Нашел о чем спрашивать. — Ну пошли. В полуквартале от бара горел фонарь, и в его лучах я увидел, что волосы Ястреба светлы, как свежая сосновая щепа. Он вполне мог сойти за бездомного: грязнющая черная куртка из грубой хлопковой саржи, под курткой — голая грудь; старенькие черные (во всяком случае, в полумраке) джинсы, голые ступни. На темной нью-йоркской улице не отличить босого от обутого, но я помнил, что Ястреб обуви не признает. Когда мы дошли до угла, он улыбнулся и запахнул куртку на покрытой струпьями и свежими язвами груди. Глаза у него были зеленые-презеленые. Вы узнали этого парня? Если вести о нем, летящие с планеты на планету, не добрались до вас по той или иной причине, позвольте представить Певца Ястреба, шагающего рядом со мною по берегу Гудзона. — Скажи, ты давно вернулся? — Несколько часов назад, — ответил я. — Что привез? — Тебя это действительно интересует? Он кивнул, сунув руки в карманы: — Конечно. Я тяжело вздохнул — этакий взрослый дядя, не умеющий отказывать детям. — Так и быть, покажу. Мы миновали еще один квартал вдоль набережной. Вокруг — ни души. Ястреб уселся на парапет верхом, свесив ногу над мерцающей мглой Гудзона. Я пристроился перед ним и с усилием провел большим пальцем по краю брифкейса. — Ух ты! — Ястреб сгорбился над моими сокровищами. Потом поднял голову и изумрудно блеснул глазами. — А потрогать можно? Я пожал плечами: — Валяй. Он запустил в брифкейс тощие, с шишковатыми суставами и обкусанными ногтями пальцы. Поднес к глазам две вещицы, положил, взяв три другие. — Ух ты! — повторил он шепотом. — И много за них выручишь? — Раз в десять меньше, чем они стоят. Надо побыстрее их сплавить. Он опустил взгляд на воду и сказал: — Зачем спешить? Всегда успеешь выбросить. — Не мели чепухи. Я искал в баре парня, который мог бы мне посодействовать. У него это здорово получалось. На стрежне Гудзона взбивало подводными крыльями пену судно с дюжиной вертолетов на палубе. Как пить дать, их переплавляют на полицейский аэродром возле Верразано. Я стоял, поглядывая то на мальчишку, то на вертушки; в голову лезли параноидальные мысли насчет Мод. «Мммммм…» — гудело судно, пронзая тьму. — Моего приятеля нынче пришили… Ястреб спрятал в карманы пальцы и устроился поудобнее. — …что изрядно прибавило мне хлопот. Я, конечно, не надеялся, что он заберет весь товар, но он хотя бы мог подсказать, к кому мне обратиться… — Я как раз собирался на тусовочку… — Ястреб сделал паузу, чтобы обкусить заусенец на мизинце. — Там ты смог бы, наверное, сбыть все оптом. Это на крыше Башни. Алексис Спиннел[41] дает званый ужин в честь Регины Абулафии. — На крыше Башни? Что и говорить, много воды утекло с тех пор, как мы с Ястребом шатались по злачным местам Нью-Йорка. К десяти — в Адскую Кухню,[42] к двенадцати — на крышу Башни… — Там будет Эдна Сайлем, — добавил Ястреб. Эдна Сайлем — самая старшая из нью-йоркских Певцов, а имя Абулафия промелькнуло сегодня надо мной в светящейся ленте. О Спиннеле я прочел в одном из бесчисленных журналов, когда летел с Марса. В том же абзаце, где шла речь о нем, упоминался астрономический капитал. — Хотелось бы повидать Эдну, — сказал я как бы между прочим. — Но вряд ли она меня узнает. Сведя знакомство с Ястребом, я вскоре открыл, что у знати вроде Алексиса Спиннела — свои маленькие игры. В них побеждает тот, кому удается собрать под одной крышей наибольшее число городских Певцов. Нью-Йорк, в котором пятеро Певцов, делит второе место с Люксом, что на Япете. Лидирует Токио — там семь Певцов. — Вечеринка с двумя Певцами? — поинтересовался я. — Скорее, с четырьмя. Если я там буду. Вчетвером Певцы собираются разве что на инаугурационный бал у мэра. Я одобрительно приподнял бровь.