— Наверное, вам надо сообщить патрульным, — сказал Кейтин. Фон Рэй повел их к воротам на взлетную площадку, туда, где во тьме корчился по всей длине своей стометровой колонны Дракон. — Телефон там, где начинается мост… Фон Рэй оборвал Кейтина взглядом: — Я хочу убраться с этой скалы. Если я сообщу им отсюда, они заставят всех ждать, пока каждый не выдаст свою версию в трех экземплярах. — Наверное, можно сообщить с корабля, — предложил Кейтин, — когда будем улетать. На миг Мыш опять усомнился, что верно оценил возраст капитана. — Этому печальному дураку уже не поможешь. Мыш бросил тревожный взгляд на бездну, нагнал Кейтина. Вне зоны жарких ветров ночь стала зябкой; туман увенчал нимбами индуктолюминесцентные фонари, усеивавшие площадку. Кейтин и Мыш плелись в хвосте процессии. — Интересно, что́ иллирий для этого красавца, — тихо прокомментировал Мыш. Кейтин хрюкнул и сунул руки за пояс. Чуть погодя спросил: — Скажи, Мыш, что ты имел в виду, когда сказал про старика, что у него все чувства мертвы? — Когда они в прошлый раз пытались добраться до новы, — ответил Мыш, — он слишком долго смотрел на звезду через сенсорику, и все его нервные окончания прижгло. Но не убило на самом деле. Просто сдавило до постоянного возбуждения. — Он дернул головой. — Разницы ноль… Почти. — Ой, — сказал Кейтин и посмотрел на дорожную плиту. Вокруг стояли звездные грузовики. Между ними — совсем маленькие стометровые шаттлы. Поразмыслив немного, Кейтин сказал: — Мыш, ты понимаешь, сколько можешь потерять в этом рейсе? — Ага. — И не боишься? Мыш сжал кисть Кейтина грубыми пальцами. — Жуть как боюсь, — прохрипел он. Откинул челку, чтобы посмотреть товарищу-дылде в глаза. — Знаешь что? Вот такое, как с Даном, мне не нравится. Боюсь страшно. Глава третья Какой-то штырь черным мелом нацарапал на панели крыль-проектора «Ольга». — Ладно, — сказал Мыш машине. — Ты Ольга. Мурр и блик, три зеленые лампочки, четыре красные. Мыш начал утомительную проверку распределения давления и фазовых показателей. Чтобы корабль скакал от звезды к звезде быстрее света, надо использовать самое кривизну пространства, реальные искажения, которые создает материя прямо в континууме. Говорить о скорости света как границе быстроты перемещения объекта — все равно что говорить о 12–13 милях в час как границе быстроты перемещения пловца в море. Стоит нам поставить себе на службу движение самой воды, а также ветер над нами, а также парус, граница исчезает. У звездолета семь энергокрыльев, работающих почти как паруса. Шесть подконтрольных компьютерам проекторов машут этими крыльями в ночи. А каждый киберштырь контролирует по одному компьютеру. За капитаном — седьмой. Энергокрылья следует настроить на изменчивую частоту стазисного давления; ну а сам корабль спокойно запускается с этого уровня пространства энергией иллирия в ядре. Для этого существуют Ольга и все ее родичи. Но контроль над формой и углом крыла лучше оставить человеческому мозгу. Такова работа Мыша — под командованием капитана. Капитан обладает также веерным контролем над многими свойствами субкрыльев. На стенах кабины красовались граффити прежних команд. Имелся тут и ложемент. Покопавшись в ряду охлаждающих змеевиков в 70 микрофарад, Мыш установил индукционный люфт, задвинул планшет в стену и сел. Сунул руку под жилет, нащупал разъем на пояснице. Разъем в основание позвоночника ему вживили еще в Куперовке. Выбрал первый рефлекс-кабель, что кольцами вертелся по полу и исчезал в панели компьютера, и стал его прилаживать, пока не щелкнула, скользнув в разъем, дюжина зубцов. Взял втык поменьше, в шесть зубцов, вогнал под левое запястье; другой такой же — под правое. Оба лучевых нерва подключились к Ольге. Еще один разъем жил у Мыша на загривке. Туда он воткнул последний провод — очень тяжелый, чуть тянувший шею, — и увидел искры. Провод посылал импульсы сразу в мозг, минуя зрение и слух. По нему уже шел еле слышный гул. Мыш протянул руку, покрутил ручку на панели Ольги, и гул перестал. Потолок, стены и пол покрывали системы настройки. Помещение было таким маленьким, что Мыш дотягивался почти докуда угодно, не вставая с ложемента. Но когда корабль взлетит, трогать ничего не придется — крыло надо будет контролировать напрямую, нервными импульсами из тела. — У меня вечно чувство, что я готовлюсь к Великому Возвращению, — раздался в ухе голос Кейтина; другие штыри в кабинках по всему кораблю втыкались, устанавливая контакт. — Все-таки поясница — странное место для сенсорной пуповины. Надеюсь, театр марионеток выйдет на славу. Ты точно в курсе, как работать с этой штукой? — Если ты еще не в курсе, — сказал Мыш, — мне тебя жалко. Идас: — Это шоу — об иллирии… — …иллирии и нове. — Линкей. — Эй, Себастьян, как там твои питомцы? — Молока тарелка питает их. — С транквилизаторами, — пришел тихий голос Тййи. — Ныне спят они. И огни пригасли. Врубился капитан. Граффити, шрамы на стенах, растворились. Только красные огоньки ловили друг дружку на потолке. — Игра в болтанку-беглянку, — сказал Кейтин, — радужными камешками. Мыш каблуком задвинул сумку с сирингой под ложемент и лег. Расправил провода под спиной, за шеей. — Все готовы? — зазвенел сквозь корабль голос фон Рэя. — Трави фок-крылья. Глаза Мыша замерцали новым видом… …космодрома: огни по всей площадке, лавидовые трещины в покрытии тускнеют, лиловые вибрации на конце спектра. Но над горизонтом «вихри» блестящие. — Развернуть грот-крыло, семь градусов. Мыш согнул то, что заменяло ему левую руку. И поникло слюдяной лопастью грот-крыло. — Эй, Кейтин… — прошептал Мыш. — Ну не круто ли! Глянь… Мыш содрогнулся, съежился на световом щите. Ольга переняла его дыхание и пульс; синапсы продолговатого мозга были заняты корабельной механикой. — За иллирием и Князем и Лалой Красными! — Кто-то из близнецов. — Не трави свое крыло! — приказал капитан. — Кейтин, гляди… — Мыш, ляг и расслабься, — шепотом ответил Кейтин. — Я вот так и поступлю — и буду думать о моей прошлой жизни. Взревела пустота. — Тебе правда совсем не интересно, Кейтин? — Если сильно постараться, наскучить может что угодно. — Вы оба, вперед смотрите, — от фон Рэя. Они посмотрели. — Врубить стазис-переключатели. На миг зрение прокололи огни Ольги. И пропали; он шел против вихрей. И те закувыркались прочь от солнца. — Прощай, луна, — шепот Кейтина. И луна упала в Нептун; Нептун упал в солнце. И стало падать солнце. Перед ними взорвалась ночь. Что было первее всего? Его зовут Лорк фон Рэй, и он живет по адресу: Парк Похвалы, 12, в очень большом доме на холме: Новый Ковчег (С.-З. 73), Ковчег. Это нужно сказать кому-нибудь на улице, если потерялся, тогда тебе помогут вернуться домой. Улицы Ковчега заставлены прозрачными ветрощитами, вечера с апреля по июмбру лопаются цветным дымом, тот цепляется, рвется на свободу, извивается над городом на Тонгских утесах. Его зовут Лорк фон Рэй, и он живет… Детское, то, что остается, первое выученное. Ковчег — величайший город Федерации Плеяд. Мама и папа — важные люди, часто в разъездах. Дома говорят о Драконе, его столичном мире Земле; говорят о перегруппировке, о перспективах суверенитета Внешних Колоний. Их гостями были сенатор такой и делегат этакий. Когда секретарь Морган женился на тете Циане, они приехали на обед, и секретарь Морган дал Лорку голографическую карту Федерации Плеяд, обычный лист бумаги, но если смотреть под тензорным лучом, увидишь будто в ночном окне мерцающие на разных расстояниях световые точки и вьющиеся газы туманностей.