Она заглянула к Тэре в комнату и увидела, что та спит, а в наушниках все еще звучит музыка. Джессика осторожно вытащила наушники и выключила телефон. Как можно тише наклонилась и нежно поцеловала дочь в лоб, после чего вышла из комнаты. Ярдли привыкла к тому, что в ее жизни нет никого, кроме дочери. С Уэсли Полом она прожила совсем недолго, а до того были годы одиночества после ареста Эдди Кэла; ну а до Кэла она почти десять лет жила одна после смерти матери, которая случилась, когда ей было восемнадцать. И вот сейчас снова одна — и высока вероятность, что так будет всегда. Разбитое вдребезги сердце. К одиночеству можно привыкнуть. Возможно, она просто перестанет его замечать, а общество других людей будет восприниматься как нечто особенное. Но вот эти моменты посреди ночи, когда весь остальной мир спит, были самыми одинокими. И Ярдли наиболее остро чувствовала себя оторванной от окружающего мира. Переодевшись в спортивные брюки и футболку, она подошла к холодильнику. У нее завибрировал телефон. Сообщение от Ривер, спрашивающей, не спит ли она. Ярдли ответила, что не спит, и через мгновение телефон зазвонил. — Джессика, — сказала Ярдли. — Ты всегда отвечаешь так на звонки? — Как? — Называешь себя. Ты ведь знала, что это я, правильно? Почему бы просто не сказать: «Привет, Энджи» или что-нибудь в таком же духе? Ярдли достала из холодильника сливочный сыр и хлеб и взяла с полки тарелку. — Привет, Энджи. — Ну хорошо, язва ты этакая, — прыснула Ривер. — Но, если серьезно, я люблю здороваться с людьми от всей души. Если знаю, кто звонит. Я говорю: «Привет, Дональд!» или что там еще. Мне это ничего не стоит, а человеку на душе становится приятнее, понимаешь? — Знаешь, я никогда не задумывалась над тем, как здороваться с людьми. — А надо бы. Это помогает поднимать окружающим настроение, пусть даже совсем чуть-чуть. И ты сама на время забываешь о собственных проблемах. Ярдли засунула хлеб в тостер и включила таймер. — Что ты там готовишь? — спросила Ривер. — Тосты со сливочным сыром, и еще добавлю немного вчерашней лососины. — Хо! Лотерея. Старая рыба может быть опасной. Когда мне было лет двадцать, соседка по комнате приготовила тилапию[19], и, клянусь, я в жизни никогда так сильно не травилась. Пришлось спать в обнимку с унитазом, ты меня понимаешь. — Да, Энджи. — Так что не надо. Лучше возьми кукурузных хлопьев. — У меня нет. — Тогда выпей со мной бокал вина. Я сейчас сижу на крыльце с пино-нуар. У тебя есть пино-нуар? — Дай-ка взглянуть… есть. — Тогда налей бокал и выйди на балкон. Ярдли налила себе вина и вышла на балкон. Иссиня-черное небо было раскрашено сверкающими самоцветами звезд и планет. Таким чистым Джессика видела небо только в пустынях Юго-Запада в безлунные ночи. — Чем ты сейчас занимаешься? — спросила Ривер. — Лежу в кресле, уставившись на небо. — Видишь очень яркую точку на западе? Это Венера. — Подожди… Да, кажется, вижу. — После Луны самая яркая точка на небе. Я раньше лежала и смотрела на нее, представляя себе, будто когда-нибудь попаду туда. Если смогу сосредоточиться, то просто окажусь там. Закари, неисправимый рационалист, напоминал мне, что на поверхности Венеры так жарко, что плавится сталь, и все вокруг оранжевое. Он говорил, что это соответствует нашему представлению о преисподней или долинам возле Лос-Анджелеса. Усмехнувшись, Ярдли пригубила вино. — Весьма изобретательное сравнение. — Скучное. Я представляла себе океаны драгоценных камней и ярко-багровое небо. Мой вариант намного лучше. Зачем воображать ад, когда можно вообразить рай, правда? — Ривер вздохнула. — Наверное, вот в чем разница между мной и Закари. Он предпочитает жить в реальном мире, а я нахожу реальный мир скучным. — Ярдли услышала, как она отпила глоток. — Ну а ты? Каково твое место в диапазоне между Энджелой и Закари? — Между легкомысленной мечтательницей и приземленным рационалистом? — Послушай, никакая я не легкомысленная. Я просто оптимистка. — Я пошутила. — О, не поняла. Ты как никто другой умеешь сохранять серьезность. Так где твое место? Запрокинув голову, Ярдли посмотрела на яркое сияние Венеры. — Я никогда не задумывалась о Венере. Я рассуждала, что никогда ее не увижу, так зачем строить предположения? Меня волнует только то, что в моей власти. — Милая моя, от нас ничего не зависит! — рассмеялась Ривер. Она шумно вздохнула, и какое-то время обе молчали. Ярдли отпила еще глоток вина, согревшего ей грудь. — Ты скучаешь по нему, хотя бы изредка? — спросила Ривер. — По кому? По Эдди? — Да. — Нет. — Джесс, я никому не расскажу. Скучаешь? Ярдли замялась. Она не привыкла к откровениям, ей было неуютно раскрывать душу. Однако в Ривер скрывалось что-то обезоруживающее. Она была той, кому Джессика хотела открыться, по причинам, которые она сама не смогла бы назвать. — Иногда, быть может. По тому, кем он был до того, как я узнала его истинную сущность. — Чего именно тебе не хватает? Ярдли подобрала под себя ноги. — Он всегда мог меня рассмешить. Как никто другой. Где бы мы ни были — голодали в квартире за двести долларов в месяц или присутствовали на какой-нибудь навороченной богемной тусовке, где каждое блюдо стоило по пять тысяч, — Эдди всегда мог меня рассмешить. — Она опустила взгляд на бокал, на свет звезд, отражающийся от него мягким бледным сиянием. — Каков он был в постели? — Знаешь что, Энджи!.. — Я так понимаю, вы занимались сексом полностью одетые, — рассмеялась Ривер. — И только по необходимости, для продления рода. — Энджи, прекрати! — воскликнула Ярдли, чувствуя, что у нее горят щеки. — А что такого? Если он был таким же наглухо застегнутым, что и ты, как еще это могло происходить? Ярдли помолчала. — Я не всегда была такой. Ты не узнала бы меня такой, какой я была до… до него. — Слушай, извини, что затронула эту тему… Просто пошутила. Давай поговорим о чем-нибудь другом. — Нет, всё в порядке. Просто… я больше никому об этом не рассказывала. Даже психологу. — Ну, это неудивительно. Сущий грабеж. Платить сто пятьдесят долларов в час только за то, чтобы кто-то таращился на тебя и спрашивал: «Ну и что вы тогда чувствовали?» Это полный бред. — Ты тоже прошла через это? — Давным-давно. — В чем было дело? — В подростковом возрасте у меня были кое-какие проблемы, с которыми нужно было разобраться. Все говорили, что мне поможет психотерапия. По-моему, стало только хуже. Психолог упорно твердил, чтобы я все поняла, простила и двинулась дальше. А я отвечала: «Вот сам и прощай. Давай посмотрим, как ты пройдешь через все это дерьмо, а затем двинешься дальше». Полная чушь. Люди дают тебе советы, какими сами не воспользуются ни за что на свете. — Она шумно, с раздражением выдохнула. — Извини. — Извиняться не за что. А вот мне, кажется, это помогло. Поговорить с человеком, которому можно высказать все, не опасаясь того, что он станет тебя судить… — Вот почему мы с тобой подружились. — Ривер сделала глубокий вдох, словно прочищая легкие. — Итак… вернемся к более серьезным делам: я видела в интернете фото Эдди. Он действительно неотразим. Меня охватила дрожь, как от молодого Марлона Брандо. — Вот из-за чего он получил прозвище Темный Казанова. Один журналист сказал, что Эдди выглядит так, как выглядел бы Джеймс Дин[20], если б прожил подольше. — Блин, я тебе вот что скажу: когда у парня такая внешность, лично я смирилась бы с парочкой убийств. Долгое молчание.