— Еще вопросы есть? — Есть, — нахальная улыбка стала еще шире и еще нахальнее. — Мне сказали, что ты интересовалась эльфийскими знаками различия и иерархическими символами? Я же собиралась отказаться и продолжить изучать магическое сердце! Честно собиралась! ...и каким образом вместо этого я оказалась у себя в покоях, перебирающей эльфийскую гриву, и с превеликим тщанием изучающей все эти бусины, косички и цветные пряди? — Смотри, цвет означает декларируемую специализацию. Зеленый — для воинов, твоя, прости, Звезды, служанка Фаэн эль-Ран позиционирует себя как маг… Я сидела на диване, а Мэлрис устроился на полу, у меня в ногах, и его голова устроилась у меня на коленях, а освобожденная от оков прически шевелюра растеклась по обивке и по подолу моего платья. Черное на лиловом. Красиво. — А я думала, цветное — это искусственное, и вплетено отдельно… — невпопад отметила я, оттягивая и пропуская сквозь пальцы насыщенно-зеленую прядь, шелковистую и, определенно, родную темному эльфу. Прохладная и гладкая, она приятно скользила меж пальцев. Но я всё равно не удержалась от укола, с деловым видом “мне-для-науки” спросив: — Насколько часто подкрашиваешь корни? — Ни насколько, — ухмыльнувшись, играючи отбил мою шпильку темный. — Они изменены магически, Нэйти. Они такими и растут. Так вот, у воинов оттенок указывает на предпочитаемое оружие. Изумрудный, как у меня, означает мечника. Цвет ядовитого василиска означает лучника, а “лиственный морок” ... — и он создавал в воздухе иллюзию нужного оттенка зеленого, иллюстрируя свои слова. — Василиск, морок, изумруд, — непочтительно перебила я Мэла, и смутилась, спохватившись, что успела заплести паршивцу косу, классический “колос”, — Ну и зачем всё это нужно, если навскидку никто не увидит разницы? — Ты что! Они же все разные! И это возмущение было таким искренним, что я на всякий случай еще раз осмотрела три неотличимых друг от друга полоски. Потом Мэла. Неприкрытый скепсис на моем лице сказал ему всё, что я думаю об их различности. — Знаешь, давай сменим тему? — терпеливый вздох и примирительный тон темного сказал мне всё, что Мэл думает, но не скажет об ограниченности всей людской расы и отдельных ее представителей. — Про шармы неинтересно, про серьги — долго и скучно, давай, я тебе про символику линий крови расскажу? — Почему это про серьги — долго и скучно? — взбрыкнула я, — Я бы вот как раз про серьги и послушала! Про одну конкретную серьгу! — Да нет там никакого скрытого смысла, Нэйти! Клянусь! “Гостья дома” и “под личной опекой Мэлриса эль-Алиэто”. Всё! И интересно, конечно, было бы узнать, где именно на моей серьге уместилась эта информация. Но абстрактно хотелось — в конце концов, для меня важнее была клятва, что ничего иного серьга не несет. А вот про темноэльфийские линии крови вообще нигде и никакой информации мне не попадалось… — Хорошо! — с видом крайнего великодушия я “разрешила” ему сменить тему. — Давай про символику линий крови! И заподозрила, что это было не такое уж разумное решение, только тогда, когда Мэлрис принялся расстегивать свою рубашку. Удивительно подлые создания, всё же, эти темные эльфы: только ты решишь его соблазнить, а он уже рад стараться. ...рад раздеться. — Да-а-а… Про шармы и серьги, конечно, было бы куда более скучно! Темный на подначку отреагировал со смирением и кротостью: — Мне одеться? Я в ответ фыркнула: — Нет уж! Давай, показывай, чем богаты… эльфийские крови! — и неспешно обошла его по кругу, встав со спины. Чтобы кое-кому не видно было, как расползается по моим губам безудержная улыбка. Хватит с него и того, что я никак не могла скрыть ее в голосе! А эльфийским кровям, между тем, и впрямь было чем гордиться — равно как и что показать: широкая спина, узкая талия, небрежно взъерошенная (мною взъерошенная!). Черная с прозеленью грива, спускавшаяся почти до талии, не могла скрыть всё это великолепие полностью. Я не раз и не два видела мужчин — полуобнаженных, разгоряченных (да, я бегала подглядывать за тренировками сестры с боевиками, мне должно быть стыдно, но нет) — но таких красивых среди них не было. Хотя что я понимала в свои двенадцать-четырнадцать, будем честны! Но всё равно, таких, как Мэл, я встречала только среди произведений искусства, в работах великих мастеров. ...и далеко не сразу я заметила, что по гладкой золотистой-смуглой коже вьется вязь бледных узоров. Ради которых темный и разделся. Как бы. Протянув руку, я осторожно, не касаясь кожи, отвела в сторону волосы. И убедилась — рисунок брал начало на шее, спускался на плечи, лопатки, заполняя всё пространство вверху спины. Вдоль ромбовидных мышц стекал к позвоночнику, собираясь на нем в узкий ручеек, стекая вниз и заканчиваясь на уровне талии. И… и это была не краска. Даже не та краска, которую вгоняют иглой под кожу, создавая самые разнообразные татуировки, от магических до декоративных. По коже Мэла вензелями, завитками и петлями складывались в причудливый абстрактный узор белесые тонкие рубцы шрамов. Я убрала руку — и волосы хлынули черным водопадом, снова завесив плечи, спину и прочую мужскую красоту. Это было невероятной глупостью, но всё эстетическое очарование ушло, оставив во мне лишь сострадание и непонимающее “Зачем?!” Ну что за беда? Вот же он, стоит передо мной — здоровый, ухмыляющийся, а мне его жалко. — Это называется “тессаро каиль”, “белый след”— Мэл, понятия не имеющий, о чем я сейчас думаю, уверенным жестом перекинул волосы на грудь и продолжил вещать. — И это что-то вроде вашего человеческого генеалогического древа. Её наносят накануне первого совершеннолетия, иглой занося под кожу настой каиль-травы, который потом... — Это больно? — я перебила эльфа, и осторожно потрогала выпуклую линию. Я ведь еще тогда, в самый первый свой раз думала, что плечи у мужчины не гладкие, а словно испещренные какими-то линиями — теперь понятно, какими. — Не очень, — легко отозвался он. — Перед началом посвящения тебя поят дурманящим составом, так что боли особо не чувствуешь. А вот в процессе заживления — да-а-а… Мне хотелось на стену лезть, так там всё зудело и чесалось! Вот, собственно, когда шкура заживет — всё, можно праздновать совершеннолетие. Я прикрыла глаза, подышала, призвала Великое Ничто в свидетели: и эта раса еще считает всех вокруг примитивными дикарями. А потом открыла глаза, и решившись, погладила теплую спину: — Бедный… — Нэйти? — Мэл удивленно развернулся ко мне, вгляделся в лицо. Его руки легли на мои плечи, — Нэйти, ты чего? Эй, не бери в голову! Он улыбнулся мне, ласково провел ладонью по щеке, заправил за ухо прядку волос. — Брось, это просто ритуал взросления, посвящение во взрослую жизнь. Он даже не обязательный — я добровольно решил его пройти. — Зачем? — Гонор покоя не давал… — он снова улыбнулся, легко и светло. — И к тому же, это красиво! Безумные эстеты! Я закатила глаза, показывая, что обо всем этом думаю, и Мэл рассмеялся. И я даже не захотела выгнать его за это из своих покоев. И потом, когда он, взяв мое лицо в ладони, поцеловал меня — тоже не захотела. Ну а когда я его обняла, целуя в ответ, о “выгнать” уже и подумать не получалось. Я отстранилась от Мэла, не расплетая, впрочем, рук, обнимавших его за шею — и темный послушно остановился. Вопросительный взгляд, в котором читалась готовность отступить, если я передумаю, успокаивал: у меня есть выбор. Моё “нет” будет услышано. И это избавляло меня от необходимости говорить “нет” на самом деле, и любой ценой добиваться, чтобы с ним считались. Тягуче-сладкое предчувствие прокатилось по телу при мысли о том, что сейчас будет, пробежало дрожью в животе… И именно этот момент темный, принявший мои самокопания за сомнения, выбрал, чтобы разжать объятия! Руки, только что обнимавшие меня за талию, скользнули по платью и опустились, он сделал попытку отстраниться... Ну нет уж! Я полыхнула на него возмущенным взглядом, дернула на себя, вынуждая подойти и прижаться.