— Ну, не стоит сейчас из-за этого пререкаться. Квини, конечно, надо закончить школу. Пока я позабочусь о лошадях. Все остальное — не раньше будущего лета, когда она покончит со школой. Стоунхорн разлегся на второй постели, так же как и отец — в одежде и обуви. Дверь осталась открытой. Квини прислонилась к косяку и дышала свежим воздухом. Ночью, когда закрывают дверь, в таких домах обычно бывает душно, а Квини претил запах далеко не чистых одеял. Пока можно было, она хотела надышаться вечерним воздухом и заодно проветрить эту хибару. Так всегда делала дома ее мать. На какой-то миг Квини вспомнила о маленьких сестрах, которые уже давно спят со своей бабушкой в гнездышке из одеял. Вспоминают ли они о своей старшей сестре? Мысли Квини снова вернулись к действительности. Она слышала, как старый Кинг что-то жевал, словно жевательный табак. — Что ты там говорил о лошадях? — спросил он сына. — Что думаю ими заняться. — Ты никогда прежде об этом не думал. Где же они будут пастись? — Где? Здесь, на нашем лугу. — Хм… Стоунхорн, так же как и Квини, с удивлением посмотрел на отца. — Ты думаешь, что травы хватит и на зиму? — спросил опять старик. — На зиму, может быть, и не хватит, потому что земли у нас мало. Пожалуй, придется подкупить сена и овса. — Этим нежным животным требуется овес? — Ты думаешь, что жеребцам полагается есть брюкву? — А твоему отцу, а?.. — Ну, так же как и мне. После этих слов на какое-то время стало тихо. По лицу старика было видно, что он что-то обдумывал и разговор не был закончен. Какой-то страх закрался в душу Квини: в этом уединенном маленьком доме было совершено убийство… здесь мать Стоунхорна убила своего свекра… здесь она дала своему ребенку имя Стоунхорн, потому что он выдержал побои деда. Квини неподвижно стояла в проеме двери. Ей еще не хотелось ложиться спать. — Луг больше не принадлежит нам, — произнес наконец старик. — Я его сдал в аренду. Стоунхорна жизнь приучила владеть собой. — Кому ты его сдал в аренду? — А кому я мог его сдать? В долине только один человек, который обрабатывает землю и платит аренду, — Айзек Бут. — Та-ак. Айзек Бут! Ему ты предоставил наши пастбища. На какой срок? — На десять лет. Старик оставался лежать на своем грязном одеяле. — Что ты получаешь за это? — Доллар за акр в год, как и все. — Значит, сто шестьдесят долларов в год. Что же ты будешь делать с деньгами? — Не твое дело. Земля пока еще моя и деньги мои! — заорал старик. — У тебя есть художница, которая тебе платит! Стоунхорн плюнул отцу в лицо. Старик вскочил на ноги. Сын отрезал ему путь к ружью и к тем предметам, что лежали, покрытые одеялом. Квини оставалась неподвижно стоять у двери; если бы она и захотела пошевелиться, то не смогла бы. — Ты опять напился! — крикнул Стоунхорн отцу. Выражение лица старого Кинга стало зловещим. — Я все же нашел ее, Джо. Мне не нужна ваша вода! У меня есть другая вода! — Он принялся хохотать. — Не хочешь ли ты, дорогой, и сам выпить? Тогда прочь с дороги! У меня найдется еще и для тебя… — Ложись и дай нам покой, — сказал Стоунхорн как можно миролюбивее. — Кого ты из себя корчишь, сын мой? Ты думаешь — кто-нибудь из Кингов может быть порядочным человеком? — Старик снова расхохотался. — Дай же мне и вторую бутылку… которую я… никак не могу найти!.. — Не дам! — Отдай ее! — Успокойся. Ты пьян. — Дай ее сюда… я тебе говорю… или я тебя изобью… тебя, бандита… С неожиданной злостью старик со всей силы ударил сына куском железа от старой сломанной печки. Стоунхорн покачнулся, но устоял на ногах. Квини вскрикнула. Пьяный был крепок, а вино еще придало ему сил. Он оттеснил сына, опрокинул стол. Керосиновая лампа свалилась. Печная труба разломалась, и в темноту посыпались искры. Старик бросился к ружью. Каменный Рог схватил его за пояс, но старик вцепился в волосы сына и ударил его коленом в живот. Оба свалились. Одно из ружей, прислоненных к стене, упало, и раздался выстрел: ружья были всегда заряжены. Чтобы предотвратить несчастье, Стоунхорн схватил разбушевавшегося старика за шейный платок и затянул его. Квини побледнела. Она дрожала, но все еще не могла двинуться с места, и пот выступил на ее лице. Наступила тишина, и девушка поняла, что борьба окончена. Медленно вошла она внутрь темного помещения. Теперь стало ясно, почему Стоунхорн уверял, что она не сможет здесь жить. Джо завернул отца в одеяло и затягивал его ремнями, чтобы пьяный старик еще чего-нибудь не натворил. Сознание к старику, видимо, еще не вернулось. Стоунхорн положил его, как больного, на ту же постель, затем подошел к двери и взял сигарету. При вспышке зажигалки Квини увидела на голове мужа кровоточащую рану. Он заметил ее настороженный взгляд. — Не беспокойся, у меня хорошая кровь. Быстро затянется. Жаль только белой рубашки. Но теперь мы по крайней мере знаем, для чего таскались за водой. — С этими словами он снял рубашку и бросил в чан. Потом Стоунхорн вошел в комнату, водворил на место стол, не без труда собрал железную трубу. Он поставил на предохранитель ружье отца и вытащил сверток из-под постели. В нем оказалась бутылка, которую искал отец. Джо сделал несколько больших глотков из нее, дал немного подкрепиться дрожащей Квини, а остаток вылил на землю. — Эту бурду контрабандой доставляет Лаура. Когда мы поедем с тобой еще раз в Нью-Сити, мы выпьем «Блек энд уайт»15. — Нам же запрещено пить! — еле произнесла Квини. — Джо Кинг знает, что делает. — У тебя все еще течет кровь. — Ты испугалась? — заботливо спросил он. — Ну ничего. Старик проспится и завтра снова будет неплохим человеком. Но нашу землю он сдал в аренду Айзеку Буту… это правда. Я не хочу жить на твои деньги. Квини не нашлась, что ответить. Они улеглись вместе на грязное покрывало, она прижала рукой края раны на его голове и держала до тех пор, пока не остановилась кровь. Рядом раздавалось сопение и храп связанного пьянчуги. Она долго не могла заснуть и почувствовала, что муж тоже не спит. — Слушай, Джо, он не мог сдать землю в аренду без согласия совета. Земля принадлежит племени. — Совет — игрушка в руках Айзека Бута, и Джо Кингу не так-то просто начать все заново. Где же мне найти работу?.. Они долго лежали так и забылись всего на несколько часов. С рассветом они были на ногах. Отец ворочался, недоумевая, что такое произошло. Стоунхорн подошел к нему и освободил от ремней и одеяла. — Что ты со мной сделал, сын? Старик вышел из хижины, его вырвало, потом было слышно, как он умывался из ведра. Возвратившись, он сказал Квини: — Ты хорошая девочка. Какую воду ты принесла! — И повернулся к сыну: — Хе, Джо, не найдется ли капельки для меня? — Ни капли. Все вытекло. Удивленный отец огляделся по сторонам. Он не сразу понял, что означают слова сына. Потом увидел разбитую керосиновую лампу и вспомнил: — Эх, все вытекло… Квини вымылась позади дома, тщательно оделась. Стоунхорн внимательно наблюдал за ее приготовлениями, но ничего не сказал. Он отскоблил с волос запекшуюся кровь, оседлал жеребца и уехал прочь. Когда он скрылся из виду, оседлала свою кобылу и молодая женщина. Отец не спрашивал, что они собираются делать. Он сел на маленькую скамейку возле дома и смотрел вверх по склону холма, где не видно было ни автомобильной дороги, ни большого ранчо Бутов. Квини видела, что муж поехал в агентство. Но она поехала в другую сторону, туда, где стоял дом Бута. И как не могла молодая, полная надежд девушка представить себе что-нибудь подобное тому, что свершилось в минувшую ночь, так не могла бы она прежде и решиться на поступок, который задумала. Она подъехала к соседнему ранчо. Землю вокруг дома Бута так намесил скот, что она превратилась в сплошную грязь. Впрочем, Квини на своей лошади легко преодолела ее. Перед домом стояла Мэри — незамужняя дочь Бута, рослая сильная ковгерлс16 лет двадцати пяти. Весь облик Мэри свидетельствовал о выпавшем на ее долю тяжелом труде. Она нисколько не была похожа на своего брата Гарольда, и уже это обрадовало Квини.