Покормив ребенка, ворочаюсь, пытаясь уснуть. Но стоит мне смежить веки, как моя неугомонная память живо подбрасывает жаркие воспоминания. Они словно масло падают на тлеющие угли желания. Тушу разгорающееся пламя. Но ничего не помогает. Крепко сжимаю ноги, надеясь на скорую разрядку. И как только она наступает, чувствую, как тепло растекается искрами по позвоночнику, поднимается к затылку, напрочь снося крышу. «Вот это я влипла, — всхлипываю, уткнувшись носом в подушку. — Вот меня угораздило! Биохимия, блин!» Слышу, как внизу шелестят по асфальту шины, и, прислушавшись, ловлю обрывки фраз, больше похожих на команду. Поднимаюсь и на ватных ногах подхожу к окну. Сергей Алексеевич Назаров в кашемировом пальто спешит к стоящему около входа Мерседесу. Из окна детской, расположенной в боковом крыле, мне хорошо виден суровый профиль хозяина дома. Да и вся его напряженная фигура говорит о свалившихся на голову неприятностях. Рядом словно тени снуют какие-то люди, но я, не замечая их, не отрываясь, гляжу на Назарета. Вот он останавливается около машины и, прежде чем сесть, поднимает голову. Всматривается в темные окна дома. И я совершенно точно знаю, когда он утыкается взглядом в меня. По лицу пробегает легкая гримаса. Наверняка усмешка. Два пальца руки поднимаются к воображаемому козырьку и порывисто опускаются вниз. Могу поклясться, но на губах Назарета играет улыбка, слабо различимая в неярком свете фонарей. «Возвращайтесь назад, Сергей Алексеевич, — проносится в голове. — Мы с Марком ждем вас! Вернее, сын ждет вас», — поправляю себя поспешно. Ложусь в постель и продолжаю думать о Назарете. Куда его понесло на ночь глядя? Может, к Жанне поехал? Хорошо бы… Ей сейчас его поддержка нужна. «Интересно, сколько он в Барселоне пробудет? — думаю, засыпая. — Может, помирятся и вернутся вместе. Хорошо бы…» Мне, конечно, нравится сожитель сестры. Но рушить ее семью я не намерена. Рано утром я спускаюсь на кухню и натыкаюсь взглядом на хозяина дома. Мрачный Назарет сидит во главе большого стола в одиночестве. Пьет чай из большой чашки и нехотя жует бутерброд. — О, Линара, — скупо улыбается он. — Садитесь завтракать. Составьте компанию. Марк, я полагаю, спит. — Да, спасибо, — киваю я и уже собираюсь спросить у поварихи Нади, что можно съесть, как Назарет поднимается с места и, отодвинув стул рядом со своим, ждет, пока я сяду. Кидает сумрачный взгляд на Надежду. И та, дословно поняв команду шефа, начинает суетиться. Ставит на стол приборы, кладет мне в тарелку сырники, политые ягодным сиропом. — Приятного аппетита, — говорит добродушно. Такую Надежду я наблюдаю впервые. Вечно недовольная повариха считает себя самой главной. «Прима-балерина, блин, — думаю я. Мысленно хихикаю, представляя толстуху на пуантах и в пачке. — Как там Марк? — морщась, спрашивает Назарет и, повернувшись к застывшей поодаль Надежде, просит. — Дай обезболивающего, Надь. Надежда подрывается с места. Достает из холодильника какую-то облатку с лекарствами. Наливает в высокий хрустальный стакан воду. — Не делайте этого, — тихо прошу я. — Башка раскалывается, — поясняет Назарет, забирая из Надькиных рук облатку и воду. — Вы вчера выпивали, — будто прокурор, обвиняю я. — А закусывать спиртное таблетками вредно. Сразу удар по желудку и печени. А потом вы же не знаете, как отразится такая химическая реакция на вашем здоровье… — Какая еще реакция? — смотрит на меня с усмешкой Назарет. — Мы не знаем точный состав таблеток и понятия не имеем, как они среагируют с этанолом… — Бред какой-то, — охает в стороне Надежда. И мне хочется вжать голову в плечи… Или лучше перенестись сразу в детскую. — Нет, — мотает головой Назарет. — Линара права. И что же вы посоветуете, маленький доктор? — спрашивает он с легкой усмешкой. — То же, что и всем своим клиенткам, — пожимаю плечами. — Так я вроде не рожаю, — фыркает он. И мне кажется, что эта перепалка со мной доставляет ему удовольствие. — Вам так же, как и им, нельзя сейчас пить таблетки, — парирую я и предлагаю. — Найдите болевую точку между большим и указательным пальцами. Нажмите на нее. Надежда, хмыкая, выходит из кухни. Всем своим видом показывая пренебрежение ко мне и моим методам. — Как нажать? Сильно? — спрашивает Назарет и смотрит на меня внимательно. — Вы должны почувствовать легкую боль, — поясняю я. — Не помогает, — мотает головой Назарет и смотрит на меня жалостно. — Может, лучше таблетку? — Сергей Алексеевич, — с укоризной гляжу я на хозяина дома. — Вы так сразу хотите сдаться? — Ну, если вы так ставите вопрос, маленький доктор, — смеется он, превозмогая боль. — Есть еще способы уменьшить мои страдания? Давайте испробуем… — Хорошо, — не сдаюсь я. — Спину прямо. Ладонь на висок, вытяните руку параллельно полу и хорошенько надавите. — Думаешь, это поможет? — с сомнением спрашивает Назарет. — Какие-то методы у тебя, как у испанской инквизиции… Вздрагиваю, когда речь заходит об Испании. Хочу спросить о сестре, но не решаюсь. Наблюдаю, как здоровый и властный мужчина старательно давит ладонью на висок. Старается. — Теперь с другой стороны, — командую я, как только он опускает руку. — Полегчало немного, — кивает он. — А ты молодец, Линара. «Нужно меньше пить», — хмыкаю про себя, а вслух добавляю со знанием дела. — Если зажаты позвонки шеи, то в голову может давать и от них. — Наверное, — морщится Назаров и, чуть прикрыв веки, добавляет. — Нужно вызвать массажиста. — Снимите майку, облокотитесь на стол руками, — велю я, войдя во вкус. — Обычно это мои команды, — хмыкает Назарет, но выполняет все в точности. А я, пунцовея от смущения, беру со стола оливковое масло. Капаю немного на руки и, стараясь выровнять дыхание, тщательно растираю ладони. «Что ты творишь, Линара? Этот мужик точно не для тебя. Не дразни его. Он тебя сожрет, и костей не выплюнет, — твердит здравый смысл. Но мне уже отступать некуда. Подхожу почти вплотную и, осторожно коснувшись шеи, прошу. — Если почувствуете сильную боль, скажите! — Начинай, девочка, — хрипло велит Назарет. — Я прям в нетерпении. 9 Назарет Нежные пальчики скользят по моей шее. И клянусь, я давно не испытывал такого изысканного наслаждения. Хотя после гибели Вероники баб перепробовал всяких. Сорвался с цепи. Каждое движение Линары заставляет трепетать мою зачерствелую душу. Я уже молчу о ставших тесными боксерах. Хорошо хоть на мне длинная толстовка. Нужно прекратить это безумие, но, кажется, я готов сидеть так вечность. Лишь бы волшебные касания продолжались. Лишь бы пальчики Линары бегали туда-сюда по моей бычьей шее. И каждое прикосновение отправляло в нирвану. Закрываю глаза, испытывая самое настоящее блаженство. Легкие поглаживания Линара сочетает с точными и сильными движениями. Трет каждый позвонок, заставляя кровь в жилах бежать с удвоенной скоростью и посылать приятные, до дрожи, разряды во все части тела. Руки у малышки волшебные. Представляю, какая она внутри… Так… Распахиваю веки, понимая, что сейчас окончательно снесет крышу. Да и я хорош! Сижу тут, млею, и уже готов лопнуть от удовольствия. — Должно полегчать, — как ни в чем не бывало, Линара похлопывает меня по плечам и шее. Отходит в сторону. — Там у вас зажим, Сергей Алексеевич. Нужно как следует размять. А у меня сил не хватает. Я привыкла с девочками работать. «Зажму… И разомну… — хочется заорать мне. И самое главное, чувствую в душе нарастающую обиду и пустоту, будто меня бросили, сиротиночку!» — Придется вызвать массажиста, — киваю я, не решаясь подняться в присутствии Линары. — Но Феликс у нас слепой. И его присутствие сказывается на укладе всего дома. Может забрести не туда. Каждый раз эксцессы, — вру я, не краснея. — Приходится человека приставлять. — Сами к нему поезжайте, — весело бросает девица, возвращаясь к своему остывшему завтраку. Смотрю на нее с улыбкой и внезапно понимаю очевидное. А голова-то прошла! Но я все равно не могу сдвинуться с места. Во-первых, жду, когда хоть немного перестанет давить в боксерах, а во-вторых, просто не хочу. Попиваю холодный чай и исподволь наблюдаю за Линарой. Любуюсь каждым ее движением. Вот она отломила кусочек сырника и подносит вилку ко рту. Мягкие розовые губы привычно распахиваются, открывая взору маленький язычок. «Твою ж мать!» — шепчу, прогоняя прочь непрошеные фантазии. Чувствую, что мой метод отсидеться в кухне может привести к несмываемому позору. — Сергей Алексеевич, — зовет меня Линара, покончив с завтраком. — О Жанне что-нибудь известно? — Она жива, — ерзая в кресле, объясняю серьезно. — Сейчас лежит под капельницами. Восполняют потерю крови. Как только состояние придет в норму, ее переведут в психиатрическую лечебницу. — Ой! Зачем? — задыхается от страха девчонка и даже прикрывает ладошкой рот. — Ее там замучают… — Не придумывай, — обрываю я, чувствуя, как в груди нарастает злость. Если б мне сейчас эта сучка попалась под руку, лично бы придушил! — Суицидники все на голову больные. Если крыша уехала, а башню снесло, нужно пройти лечение. И ты, маленький доктор, это понимаешь. — Знаю, — кивает печально Линара. — Если женщина бросает только родившегося ребенка, а потом сводит счеты с жизнью, то требуется вмешательство специалистов. Хотя мою сестру трудно назвать ненормальной. Никогда за ней не замечала склонности к самоубийству. — Соглашусь с тобой, — замечаю грустно и по большому счету радуюсь перемене разговора. Мне сейчас подойдет беседа на любую тему. Даже про Жанку. — Мне она всегда казалась жизнерадостным человеком. Но мы разбираемся, Линара. Как только что-то станет известным, я тебе сообщу. А пока беги к Марку. Засранец скоро проснется и устроит скандал. — Да-да, — торопливо поднимается из-за стола девчонка и послушно трусит в детскую.