В конце 1827 года, уже ближе к зиме мною был подписан закон «О государственных финансах и функционировании финансовых рынков Российской империи». Этот закон положил начало реформе, которая в списке «Великих реформ» моего правления — хоть по факту я все еще был только регентом — впоследствии занимала первую строчку, опередив и аграрную, и военную, и правовую. Основной проблемой тут было то, что я и в финансовой системе 21 века разбирался весьма посредственно, а про финансовую систему 19 века не мог сказать вообще практически ничего, поэтому в данной сфере приходилось полагаться на знания и умения подчиненных. Реформу Канкрин готовил почти полтора года, пытаясь соблюсти два практически взаимоисключающих условия: насытить экономику дешевыми деньгами и при этом сохранить относительную стабильность валюты. Тут нужно сделать отступление и немного обрисовать сложившуюся к концу двадцатых в России финансовую систему. Основой денежного обращения в империи был введенный еще 1740-е года ассигнационный рубль, имеющий плавающий рыночный курс по отношению к рублю серебряному. Последний имел наполнение в 18гр чистого серебра. Во время войны 1812 года государство было вынужденно допечатывать необеспеченные бумажные рубли, что привело к сильному падению его курса, однако в следующие годы эта масса была выкуплена — во многом за французские деньги — обратно, и курс был доведен до 1к1. В дальнейшем он немного плавал, не опускаясь однако никогда ниже отметки 94–96 серебряных копеек за ассигнацию. Такая система имела как плюсы, так и минусы: плюсом была возможность при необходимости быстро впрыснуть в экономику оборотные средства, пусть даже за счет снижения курса ассигнационного рубля. Минусом — нестабильность валюты и усложнение ее международного обращения. В отличии от Англии, у которой курс фунта был обеспечен золотом, Россия не могла предлагать свой рубль в качестве международной резервной валюты, а последнее, учитывая наши успехи на международной арене, было уже достаточно актуально. Плавающий ассигнационный рубль был препятствием к развитию фондового рынка и рынка различных финансовых услуг. Даже подсознательно люди в этом времени доверяли «бумажкам» меньше чем благородному металлу и то, что Российская империя опиралась ранее именно на ассигнации фактически прямо заявляло всем вокруг о нашей нестабильности в денежном плане. Мы как бы предупреждали потенциальных инвесторов, что в случае проблем — внешних или внутренних — быстро зальем экономику бумажками, уроним курс и фактически «кинем» пожелавших вложится в нашу экономику иностранцев. Естественно, в таких условиях большого притока средств из-за рубежа просто не могло быть. В итоге была принята такая система: серебряный и ассигнационный рубль уравнивались в правах, плавающий курс ликвидировался. Государство гарантировало использования обеих — бумажной и металлической — валют наравне, оплачивало ими расходы из казны и принимало в качестве налогов. И хотя прямой обмен бумаги на серебро не гарантировался мы оставляли возможность выкупать у государства за ассигнации серебряные слитки по номинальной стоимости без дополнительной комиссии. Что с одной стороны добавляло людям уверенности, а с другой — разом отсекало 90% потенциальных желающих приобрести серебро. Ну действительно, не так много найдется людей способных единоразово выложить за стандартный двадцатикилограммовый слиток серебра тысячу с лишним рублей. Идея была понятна — она заключалась в постепенном уходе от обращения серебряных монет и полном переходе на ассигнации, которые должны были стать полноценной их заменой не только в физическом плане, но и в головах людей. Бумажный рубль должен был стать таким же надежным как и серебряный, ну а потом можно будет и станок включать при необходимости, не слишком боясь обесценивания валюты. Естественно такая система могла существовать полноценно только в условиях непрерывного роста экономики, когда на каждую впрыснутую в оборот ассигнацию обязательно имелся бы свой товар. В ином случае непременно произошло бы вымывание серебра из оборота: люди бы просто получали от государства серебро и бумагу пополам, серебро бы прятали по ухоронкам, а бумагу возвращали государству. В итоге мы могли остаться с огромной кучей необеспеченной бумаги в казне и коллапсом денежного обращения. Тут, однако я все же делал ставку на то, что экономика империи в обозримом будущем будет только расти, будет стремительно прибавляться население, товарооборот будет увеличиваться, экспорт-импорт опять же; будут открываться новые производства, а значит и вероятность того, что серебро будет залёживаться одном месте, в таком случае, была не слишком высока. В общем, это был риск, но риск приемлемый. Для примера — возможно показатель не стопроцентный, но понимание о темпах развития он дать вполне мог — тут можно взять производство паровых двигателей в империи. Если в 1821 году их мы производили восемь десятков за год, то спустя шесть лет это количество было превышено более чем в пять раз. 420 паровиков собрали на моих заводах и еще сотню на всех остальных производствах империи совокупно. Это еще не полноценная промышленная революция, но точно движение в эту сторону. На момент конца 1827 года в России работало во всех сферах около двух с половиной тысяч паровых машин, что было показателем солидным хоть и отнюдь не рекордным. В Великобритании — при том что население у них было меньше нашего в 4 раза, а площадь даже сравнивать бессмысленно — паровых машин в это же время работало около 13–14 тысяч. Можно только позавидовать. Кроме этого был создан ГосБанк, и было разрешено создание частных банков. Принято правило публичности по отношению государственному бюджету. Собственно, до сих пор как такового государственного бюджета в России просто не было — он был отдельный у каждого ведомства. То есть система работала не так, как привыкли в будущем, когда сначала все деньги падают в общий котел, там считаются и распределяются по расходам. Тут было все по-другому: отдельные налоги и сборы сразу расписывались по ведомствам без «захода» в общую казну. Это, во-первых, усложняло учет и провоцировало казнокрадство, а во-вторых, было просто не удобно. В рамках Министерства финансов была создана специализированная финансовая полиция — служба фискалов, — чья деятельность была направлена, во-первых, против казнокрадства — такое себе ОБХСС на минималках — а во-вторых, как орган искоренения уклонений от уплаты налогов. Мне всегда нравилась идея разделения сыскных и карательных органов по специализированным ведомствам, и тут я не преминул воплотить ее в жизнь. В целом реформа была направлена на либерализацию финансового рынка, упрощение аккумуляции и использования кредитных средств, создание условий финансирования промышленности в ущерб кредитованию помещиков. Последних я со временем и вовсе собирался взять в ежовые рукавицы, чтобы заставить шевелиться. Ленивая паразитическая дворянская прослойка, не желавшая ни служить, ни заниматься торговлей или производством, а только сидеть по поместьям и потреблять созданный крестьянами продукт, мне была не нужна совершенно. На следующий же день после подписания закона я зарегистрировал — естественно все бумаги были подготовлены заранее — первый в империи частный коммерческий банк «ПРБ». «Первый Российский Банк» — был натурально первым, и имел лицензию под номером 000001, так что тут подкопаться к названию было просто невозможно. В течении следующего 1828 года отделения моего банка открылись в двадцати самых больших городах империи и быстро сняли сливки с этого непаханого ранее поля деятельности. Тут за меня играли как финансовые возможности, сравниться с которыми мог сильно не каждый — вернее в России вообще никто не мог — так и авторитет императорского дома. Ну и конечно административный ресурс., куда без него. Последнее было не совсем честным по отношению к конкурентам, но тут уж ничего не поделаешь. При этом общее количество банков, быстро начавших открываться по всей стране, было достаточно жестко ограниченно. Для того, чтобы предотвратить появление всяких банков-однодневок, усложнить жизнь мошенникам и вообще защитить население, было принято достаточно суровое банковское законодательство. Владельцем или конечным бенефициаром банка мог быть только подданный империи либо зарегистрированное тут юридическое лицо, также принадлежащее русским подданным. Нужен был сравнительно большой уставной фонд в сто пятьдесят тысяч рублей, потянуть который мог далеко не каждый, плюс устанавливался жёсткий режим отчетности перед ГосБанком, на корню рубивший само понятие банковской тайны. В такой ситуации всякие хитрые нелегальные махинации проводить было достаточно сложно. Не невозможно конечно, но хотя бы на переходной период хотелось немного защитить не сталкивавшийся ранее с банковской системой людей от массового мошенничества. Что бы не как в 1992 году получилось, когда непуганых советских граждан бросили в омут капиталистической системы практически без всякой подготовки. Моральной и информационной. И тем не менее за первый же год после реформы было зарегистрировано более сотни кредитных учреждений. На следующий год — еще две сотни. Ну а дальше пошла обычная в таких случаях карусель — часть банков банкротилась и отмирала, на их место приходили другие и так по кругу. В общем, ничего нового. Кроме этого в начале 1828 года была создана комиссия по реформированию налогообложения в империи. На момент конца двадцатых в стране было два главных налога — подушный и винный откуп. При этом первый крайне плохо администрировал и собирался, и вообще был «несправедлив» в самой своей сути, когда крестьянин имеющий в собственности две десятины должен был отдавать государству столько же сколько и владеющий двадцатью. Получалось, что для относительно зажиточных крестьян подушное практически не отражалось на их бюджете, а для самых бедных было тяжелейшим бременем, порой просто неподъемным. Подушный налог предлагалось заменить на поземельный, в котором базой налогообложения должна была выступить площадь принадлежащих субъекту налогообложения земель и другой недвижимости. Причем я аккуратно пытался продвинуть идею, о том, что в таком случае налоги придется взымать и с владеющих землей дворян. Ведь в ином случае вся земля, принадлежащая помещикам, на которой в будущем будут работать лично свободные крестьяне-арендаторы, просто выпадет из системы налогообложения. На самом деле мысль о том, что налоги можно взымать и с дворян, а не только с «податного сословия» была не столь уж революционна. Налоги с дворян уже повсеместно взымались в Европе — во Франции с революции, а в Пруссии и Австрии с десятых годов, когда немцам пришлось создавать свои армии заново после тяжелых военных поражений — однако именно в данном конкретном случае наши западники с восторгом глядящие на соседей, почему-то перенимать данный, без сомнения полезный, опыт желанием не горели. Винный откуп был и вовсе вещью в себе. С одной стороны, он давал бюджету империи до 40% дохода, причем в некоторых губерниях его доля и вовсе доходила до 60% всех денежных поступлений в казну. С другой стороны, он стимулировал откупщиков активно повышать спрос на водку, ведь сумма откупа была фиксированной, и чем больше купец в дальнейшем продаст водки тем больше заработает сверх этой суммы. Ситуация же со спаиванием населения мне не нравилась совсем, причем сразу в нескольких аспектах. Во-первых, это было просто плохо в плане качества жизни людей и качества рабочей силы. Во-вторых, большой объем зерна перерабатываемый в алкоголь нередко приводил к нехватке продовольствия и недоеданию самих крестьян, что так же плохо сказывалось на их здоровье и уровне смертности, особенно детской. Тут рассматривался переход с откупов на продажу акцизных марок, что давало бы ровный график дохода как казне, так и занимающимся этим делом купцам и позволяло бы государству при необходимости регулировать количество доступного алкоголя на рынке ценой акциза или вообще ограничением в его выдаче. Но опять же рубить с плеча в деле, которое приносит империи столь существенную часть доходов, было банально боязно. Завалить по дурости наполняемость казны было очень просто, а вот сделать все хорошо, и чтобы все оказались в итоге в выигрыше — гораздо сложнее. * * * Немного рваная получилась глава. Сначала я помнится сюда собрал разные куски, которые «не поместились» в другие главы. Их как раз хватило на одну полноценную часть. Потом пошла редактура, одна-вторая-третья и глава раздулась до явно неприличных размеров. Ее стоило бы разделить, но мне честно говоря лень, да и смысла в этом не так много, так что пусть остается большой. Интерлюдия 4 — Уфф, ну и жара у вас тут, — на чистом русском пробурчал под нос подданный английского короля Николас Сакк. Он снял с головы легкую полотняную шляпу, пару раз ей обмахнулся и вытер вспотевшее лицо носовым платком. Для человека, проведшего последние десять лет на туманном Альбионе, тропический климат Никарагуа с непривычки был просто убийственен. Подскочивший чтобы забрать вещи путешественника молодой цвета молочного шоколада казак в здоровенных шароварах, расхристанной рубахе с большим металлическим православным крестом на груди только подозрительно зыркнул на приезжего и вопросительно поднял бровь. — Let’s go, — перейдя на английский скомандовал встречающего его пареньку приезжий, но поняв, что английского тот не знает совсем, напряг свои невеликие знания испанского, подученного за время морского путешествия и добавил, сопроводив для ясности движением руки, — vamos! Как любой служивый человек, тем более разведчик, привыкший годами носить ставшую уже во многом привычной чужую личину, Николай Аксаков с философским отношением принял приказ из центра о переводе его на Американский континент. Тем более, что последнее время он отчетливо ощущал к себе постороннее, явно недоброе внимание, что с другой стороны было не удивительно. Ко всем высокопоставленным работникам «СТПАК» после взрывного роста акций этой компании внимание было максимально возможным. Что для человека, занимающегося в основном всякими грязными делишками совсем не есть хорошо. Со стороны этих самых грязных делишек, надо признать, дела так же обстояли не слишком гладко, впрочем, как раз тут это было предусмотрено планом. После нескольких громких акций, связанных с убийствами ирландцами видных представителей верхушки английского общества, островитяне принялись активно закручивать гайки. Если редкие нападения на мелких клерков, представителей администрации и прочих сборщиков налогов на самом зеленом острове Лондон еще был готов терпеть, то регулярные взрывы, ограбления и перестрелки с многочисленными жертвами в самой столице — однозначно нет. Реакция англичан была предсказуема до смешного. Они одновременно начали шерстить огромную столичную диаспору ирландцев на предмет выявления законспирированных бойцов ИРА — что было достаточно сложно, учитывая общее отношение этого народа к своим поработителям — и в то же время начали на Зеленом острове настоящую войсковую операцию. Туда было переброшено восемь тысяч сверхштатных солдат, усилены гарнизоны, выделены дополнительные корабли для патрулирования прибрежной зоны и отлова контрабандистов. Все эти меры были достаточно логичны и одновременно бесполезны. На этот раз ирландцы не собирались допускать прошлых ошибок и организовывать открытое восстание. Очевидно, что в правильной войне они с регулярной армией метрополии тягаться были банально не способны. Рыжие бойцы, часть из которых прошла подготовку в далекой России, вооруженные несколько устаревшим, но еще вполне актуальным французским оружием и чувствуя за спиной поддержку местного населения, принялись изводить своих поработителей сотнями мелких, но неприятных уколов, делающих жизнь англичан за пределами укрепленных городских стен короткой и безрадостной. Впрочем, и стены не всегда спасали: в середине 1826 года посреди мирного вроде бы Белфаста — оплота английских протестантских колонистов, который во все прошлые года так и не покорился восставшим Ирландцам, — рванула пороховая мина, заложенная прямо напротив мэрии. Как ирландцы смогли протащить в город целую большую пятисотлитровую бочку с порохом и железными обрезками — одному Богу известно, однако взрыв получился по истине впечатляющим. С двухметровой воронкой посреди улицы, выбитыми по всему кварталу окнами и кучей раненных и убитых протестантов. После такой демонстрации возможностей английские власти острова и вовсе как с цепи сорвались — принялись устраивать натуральные карательные рейды, проводить массовые казни причастных и непричастных, а также заниматься прочими привычными им развлечениями. И конечно в подобной ситуации ни о каком даровании католикам политических прав не могло быть уже и речи. Только беспощадная война до последнего ирландца. Ну и вот в общем, в результате всех вышеуказанных событий негоциант средней руки из Лондона прибыл в город Сан Хуан дель Норте. Южные атлантические ворота Никарагуа — формально одной из провинций Мексиканской республики, а не деле полунезависимого образования, где главным человеком был бывший кошевой атаман Задунайской сечи Василий Незмаевский, более известный тут как Don Basilio. — D’onde… Еsta Don Basilio? — С определенным трудом подбирая слова спросил Николай своего молчаливого носильщика. — Comprende? — Лючще давайте на русски. Меня есть звать Хорхе. Хорхе Иванович, — неожиданно ответил носильщик, обнажив ровные белые зубы в открытой улыбке. — Дон Базилио не есть тут. — Где же дон Базилио? — Удивленно спросил Аксаков. Он думал, что его долгое путешествие окончено. — Дон Базило есть на другой стороне озеро. Город Ривас. Еще через десять минут достаточно сложного общения — все же казак-мулат знал русский не так что бы совсем свободно — представитель имперской разведки наконец смог разобраться в местной географии. Оказалось, что в связи с особенностями климата, большая часть населения провинции, особенно белая ее часть, гораздо хуже переносящая местный климат, была сконцентрирована на противоположной стороне перешейка вдоль берега Тихого океана. Там где холодные течения делали климат более стабильным и прохладным. Эта же сторона — Атлантическая — была населена слабо, постоянная жара, насекомые и болезнетворные тропические леса губили людей пачками, даже тех, у кого кожа была гораздо темнее, чем у того же Аксакова. — А как же груз? Как его на ту сторону перевезти? — С собой Аксаков привез груз совершенно официально закупленного в Англии оружия и новомодной русской взрывчатки, которая легко переживала путешествия по морю и предназначалась в будущем для прокладки канала. Ну или для чего-нибудь еще, если таковая в итоге сорвется. — По река, — моментально откликнулся казак, — Сан-Хуан. Так жи как мы переселенец проводим. К нам как раз новый группа прибыл, завтра… Нет, день после завтра выступаем. Будет время отдохнуть от море. — Ну да, тут бы не сдохнуть, — по ощущениям температура была около тридцати градусов, что в общем-то не так уж и много даже для жителя Великобритании. Все портила ужасная влажность, выпадающая из воздуха тяжелыми каплями. И это еще считалось тут «сухим сезоном». Что здесь бывает во время сезона дождей, русский англичанин не хотел себе даже представлять. — Сейчас пока хорошо, — не согласился мулат, — не жарко. Вот летом, когда дожди — да, хоть из дом не покидай. Льет круглый день. Даже привычного к дождям на Туманном Альбионе Аксакова от таких перспектив аж передернуло. Впрочем, он, идя за своим провожатым, кроме поддержания беседы успевал еще и головой крутить по сторонам. Сам город Сан-Хуан дель Норте, располагавшийся в удобной бухте на берегу одноименной реки был, если честно, той еще дырой. В лучшем случае тут проживало тысяч пять населения — а скорее вполовину меньше, — большая часть из которых были неграми или мулатами. Городские здания делились на две четкие группы: основательные строения из белого камня в классическом «колониальном» стиле и лачуги из веток и какого-то мусора продуваемые всеми ветрами. Последнее, впрочем, было не недостатком, а суровой необходимостью, иначе бы в жаркие месяцы находиться там было бы просто невозможно. Ну а вокруг цвело настоящее буйство жизни. Ничего подобного ранее Аксаков не видел, что не удивительно, поскольку получивший недавно тайным приказом погоны штабс-капитана и «Владимира» третьей степени офицер до этого дальше европейского континента никуда не добирался. Огромное разнообразие флоры и фауны, зеленые деревья, разноцветные птицы, зубастые аллигаторы, плавающие в реке. В общем, путешественник смотрел на все вокруг огромными от удивления глазами. К гостинице подошли через десять минут. Это было стандартное для этих мест двухэтажное здание из белого камня с двускатной крышей и декоративными колоннами. — Груз мы сделаем, положим на баржи, — перед тем как оставить русского англичанина отдыхать, Хорхе дал последние наставления, — не есть переживать. День после завтра быть готовым плыть по реке. — Понял, — кивнул Николай. — Есть аккуратно! Пить вода только вареная! Иначе смерть. Вот, — мулат протянул Аксакову стеклянный пузырек. — Хинна — одна штука на стакан горячей вода, ложка сахара. Пить по одной в день, не больше и не меньше. Понятно? Иначе смерть. — Понятно, — ошарашено согласился Аксаков и, поблагодарив своего провожатого, завалился спать. Не смотря на жару, он спал как младенец, после полутра месяцев путешествия по волнам Атлантического океана даже сама возможность находится на твердой поверхности доставляла Николаю искреннюю радость. Почти весь следующий день Аксаков провалялся в постели, вставая только чтобы попить и поссать. Есть не хотелось совсем, куда-то идти тоже. Собственно, и идти в этом городке было по большому счету некуда: разве что в местную питейную, напиваться дешевым ромом, выгнанным из остатков производства тростникового сахара. Мерзким на вкус и моментально сшибающим по такой жаре с ног. Нет спасибо, для подобных развлечений нужно тут родиться, иначе с непривычки быстро дашь дуба. На третий день пребывания на Американском континенте, Николай, как и было запланировано, погрузился на одну из речных барж — оказалось, что вверх по реке грузы тут тягает пара паровых колесных буксиров. Учитывая целый караван из больших и малых лодок, а также грузовых барж, буксир напрягая все усилия выдавал всего несколько верст в час, ползя на запад со скоростью пешехода. Все равно лучше, чем идти сквозь местные леса пешком или ворочать веслами. Весь путь по реке мимо весьма живописных, кишащих жизнью берегов занял три дня. Сан-Хосе рекой была достаточно извилистой, и прямой путь по карте в сто с небольших верст на практике увеличился минимум вдвое. Если бы не жара — надо признать, что с постепенным продвижением на запад дышать становлюсь все легче — речной круиз можно было бы назвать даже приятным. Николаю выделили маленькую каюту, по сути, небольшой зашторенный закуток площадью в две квадратных сажени, что все равно позволяло спать в относительном комфорте. Ну а дни Николай проводил на палубе в тени растянутого тента, наблюдая за окружающей речной караван природой. Живность тут была дикой, человека практически не боящейся, поэтому отдельных животин порой получалось рассмотреть во всех подробностях. Особенно красивыми были цветастые и кричащие на все лады птицы. Ну и конечно поразили путешественника в самое сердце речные зубастые ящеры, которые во множестве валялись на отмелях и грелись под жарким тропическим солнцем. Еще два дня потратили на путешествие уже по самому озеру Никарагуа. Это был впечатляющих размеров водоем, на котором от ветра порой поднимались весьма значительные волны, поэтому местные не рискуя старались держаться берега, дабы при возникновении необходимости тут же приткнуться к суше. Впрочем, и этот участок плавания прошел без приключений, и на девятый день пребывания на континенте Аксаков наконец прибыл в город Ривас, который выбрал в качестве своей ставки Дон Базилио. Когда Аксаков впервые увидел загоревшего до черноты бородача лет под пятьдесят на вид, то даже не сразу понял, что именно этот человек является достаточно известным в узких кругах бывшим кошевым атаманом Задунайской сечи, который отправившись за океан навел тут немалого шороху. Мужчина больше напоминал такого себе лубочного разбойничьего ватажка, который в любой момент может кликнуть своих подельников, ну и дальше «сарынь на кичку», айда топить персидских принцесс. Добрых шесть футов росту, широченные плечи, руки размером с лопату, здоровенная сабля на поясе и барабанник сестрорецкой работы на другой стороне. Всю дорогу Аксаков продолжал играть роль посланника английской компании — пришлось подыскать переводчика знавшего одновременно английский и испанский — только оставаясь с доверенным Хорхе переходил на русский язык. Вот и при встрече с бывшим закубанским казаком, пока не остались наедине — это было сделать не так просто, поскольку в местной «ставке» все время отиралось куча народу — пришлось демонстративно пользоваться услугами переводчика. К счастью этот цирк продлился недолго, дон Базилио максимально быстро сплавил куда-то всех посторонних, и они наконец остались среди своих.