На верфях по раннему времени почти никого не было: только немногочисленная охрана, которая с тревогой смотрела на прибывающую воду и была несказанно рада появлению хоть какого-нибудь начальства, на которое можно перекинуть ответственность. И это при том, что при наличии почти готовых судов, как раз им-то беспокоиться было особо не о чем. — Быстро разыскать мне местных мастеров, — принялся я раздавать приказы. — Пошлите кого-нибудь в адмиралтейство, пускай пришлют моряков. Найдите что-нибудь, что можно будет прицепить к буксиру и использовать как спасательный плот. Разводите пары на буксирах! Свистать всех наверх! Йохо-хо и бутылка рома! Последнее я правда добавил уже мысленно. Почему-то, не смотря на обстоятельства, мною овладело странное возбуждение и непривычное ожидание приключений. Видимо постоянная бумажная работа на самом деле достала меня гораздо сильнее, чем я сам предполагал. Такой вот неожиданный выверт подсознания. Появление на верфи гвардейского отряда во главе с самим регентом вызвало немалый переполох. Тут же все принялись суетиться и готовить оба буксира к выходу. Светало. Вода в Неве меж тем уже поднялась больше чем на метр и потихоньку — хотя, как потихоньку, весьма стремительно на самом деле — двигалась к полутора. Плотов на верви не нашлось, а мастерить их из подручных средств было слишком долго, зато обнаружилось несколько весьма вместительных весельных катеров, которые тут же были принайтованы к буксирам цугом. В каждый такой катер спокойно влезало полтора — а если потесниться, то и два десятка — человек. К этому времени на верфь прибыли моряки, с помощью которых были сформированы временные экипажи буксиров, и два спасательных отряда отправились в город. К десяти часам утра вода поднялась на два метра и полностью затопила ближайшие к устью реки районы. Дома в этот момент походили на огромные корабли посреди океана борющиеся со штормом. И судя по волнам, порой захлёстывающим аж на высоту второго этажа, исход этой борьбы совсем не был столь уж очевиден. Казалось, хуже всего дела обстояли на Васильевском острове. Просто потому что это остров и люди оттуда даже будучи вовремя предупрежденными банально не успели сбежать на более высокие места города. Причем если каменные двух-трехэтажные здания со стороны стрелки острова в целом позволяли обитателям относительно безопасно пережидать наводнение на верхотуре, то деревянные постройки находящиеся в глубине острова быстро начало просто смывать набегающим холодным водяным потоком. — Прям по линии правь, — приказал я рулевому, а сам стал на носу высматривая нуждающихся в помощи людей. Улицы тут уже окончательно превратились в каналы, подобные Венецианским, реализуя таким образом давнишнюю задумку Петра Великого, который хотел видеть именно водный транспорт основным в своей новой столице. Вряд ли правда он имел ввиду именно вот это. Достаточно быстро мы собрали полный комплект бедолаг, застигнутых стихией в неподходящем для этого месте. Все три катера, прицепленные к буксиру, оказались не то что заполненными — переполненными, глубоко осели под весом людей, ко всему прочему пытавшихся спасти какой-то нехитрый скарб. Кричали бабы, плакали дети, скупо матерились пытающиеся навести порядок в этом бардаке мужики. — Куда править, ваше императорское высочество? — Молоденький мастеровой, младше двадцати на вид, поставленный у штурвала, обеспокоенно поглядывал на осевшие в воду лодки, но свое орудие производства держал крепко. — Хрен знает, — я огляделся, пытаясь сориентироваться: вокруг бушевала стихия и казалось нет в мире такого месте, куда бы она не смогла добраться. — К Петропавловке правь. Даже если Заячий остров полностью затопит, бастионам крепости от воды точно ничего не сделается. Там вполне можно будет временно разместить пострадавших. Может не сильно комфортно, но сухо и тепло. 7 ноября 1824 года выдался очень длинным днем. Вода прибывала аж до двух часов, после чего медленно пошла на спад. За этот день мы успели сделать полтора десятка рейсов, собирая по городу нуждавшихся в спасении людей и переправляя их в главную столичную крепость. Петропавловка многое повидала на своем веку, была она и боевой крепостью, главной цитаделью города, использовалась как городская гауптвахта и как застенки тайной канцелярии, и теперь ей пришлось поработать как временный пункт приема беженцев. Комендант крепости, оказавшийся в столь тяжелый момент на своем посту, поначалу было охренел от такого нашествия оборванных, промокших, замерзших и оставшихся вообще без ничего людей и попытался протестовать, однако получив прямой приказ — вот кого он точно не ожидал увидеть в качестве командира спасательного буксира, так это великого князя и регента — сдался. — Ну а куда мне их везти, Александр Яковлевич? Не в дворец же, — у меня не было особого желания объяснять свои мотивы, но как показывала практика, люди, понимающие смысл своих действий, и работают обычно лучше. — Только у вас в городе сейчас свободные помещения есть. Полюс запас еды и дров. Петропавловка, как ни крути, оставалась крепостью и имела на складах кое-какие запасы на всякий случай. Этот случай, можно сказать, настал. Во второй половине дня вода начала постепенно уходить и уже к полуночи окончательно вошла обратно в положенные ей богом и людьми берега. Все это время я провел на спасательном буксире, сновавшем туда-сюда по залитому водой городу и пытался помочь всем, кому вообще помочь было возможно. Домой вернулся уже к утру следующего дня весь замерзший, промокший насквозь и валящийся с ног от усталости. Последствия от наводнения для столицы были чудовищные. Погибло несколько сотен человек — точное количество установить было просто невозможно, поскольку уходящая в залив вода забрала с собой немало трупов — было повреждено не менее половины зданий города, часть — полностью разрушена. В денежном выражении ущерб составлял несколько миллионов рублей. Возможно десятки миллионов. Это еще только предстояло подсчитать более точно. Положение ухудшалось тем, что как будто насмехаясь над людьми, природа буквально на следующий наслала на пострадавшую столицу мороз. От этого жестоко пострадали как люди, так и подтопленные здания. Нужно было срочно обустраивать пункты выдачи горячей еды, теплой одежды и обогрева чтобы не допустить увеличения жертв теперь уже от холода. Нужно было где-то брать одеяла, одежду, дрова, провизию. Много чего. Я, впрочем, этим уже заниматься не мог. На следующий день сказались последствия пережитых водных приключений, и я свалился в кровать с зашкаливающей температурой. Меня ожидало новое сражение теперь уже за собственную жизнь. * * * Меня спрашивали насчет «вписывания» повествования в исторические события и конкретно про это наводнение. Я там не ответил, потому что это был бы спойлер, а тут отвечу, что и дальше у меня кое-какие реальные события будут упоминаться в тексте. Обращаю ваше внимание, что до бонусной главы осталось всего пара десятков лайков, надеюсь завтра утром уже смогу ее выложить. Ну и конечно жду ваших комментов по поводу осторожного старта крестьянской реформы. Глава 11 — Время обеда! — В спальню зашла Александра, за ней пара слуг вкатили в комнату столик с сервированными на нем блюдами. Я, собственно, чувствовал себя уже намного лучше и вполне мог сам дойти до столовой, но за недели моей болезни у нас с женой выработался определенный ритуал. Поначалу она и вовсе меня отпаивала бульоном своими руками, не доверяя это дело никому, потом, когда я стал способен нормально сидеть и есть самостоятельно, это трансформировалось просто в привычку обедать вместе, не выходя из спальни. Пока я болел, вернулся из отпуска император Александр и сразу включился в разгребание свалившихся на столицу империи бедствий. Была создана комиссия по ликвидации последствий катастрофы и учреждён благотворительный фонд в которой столичное дворянство и купечество — впрочем, справедливости ради, стоит упомянуть не только питерские высшее общество, но также представителей других городов и регионов — дружно сбросились деньгами. А как тут не сброситься, если сам император из своих денег пожертвовал миллион рублей, а наследник эту сумму удвоил? В эти времена существовала достаточно строгая иерархия даже в таком богоугодном и добровольном деле как сбор пожертвований. Благотворительность тут являлась совсем не способом уйти от налогов, как это практиковалось в будущем, а по-настоящему вопросом престижа. Так, например, московское купечество по традиции старалось не отстать от столицы и скидывалось в сумме ровно на столько, чтобы перекрыть выскочек из города на Неве. Благо в этом варианте истории Москву не сожгли и тамошний торговый люд был, что называется, на подъеме. Ну и в общем, достаточно быстро фонд помощи пострадавшим набрал больше пяти миллионов целковых. Этому способствовала и пресса. Пока я валялся в бреду с температурой за сорок, меня обтирали уксусом и поили бульоном с ложечки, директор моего издательского дома Измайлов развернул действительно массовую кампанию по прославлению великого князя, который спасал простых людей с полной самоотдачей и не жалея живота своего. Все было оформлено в лучших традициях журналистики будущего — не зря же я с ними плотно работал последние годы — с прекрасным сюжетом, комментариями очевидцев и поиском виновных. Виновных правда пока не нашли, но при необходимости их всегда можно было назначить. А как на меня кричал брат! Его причем совсем не смутило мое лежачее положение — правда, надо признать, к тому моменту как он добрался из Крыма, где успел обосновался, я уже вновь чувствовал себя человеком, а не умирающим лебедем, — как и присутствие беременной жены. Его, впрочем, тоже нельзя за это винить, Александр меньше всего хотел после смерти Екатерины потерять еще и меня. Ну и конечно сама необходимость в спешном темпе зимой переться из теплого Крыма в холодный Питер естественно улучшить настроения тоже не могла. Окончание года, не смотря на все неприятные ноябрьские события, прошло для меня на мажорной ноте. 15 декабря Александра успешно родила девочку, названную Ольгой, и это событие само по себе, перечеркнуло весь предыдущий негатив. А 22 декабря в канун Рождества был пущен первый сквозной поезд из Питера в Великий Новгород. Самое главное сейчас в стране строительство, пожирающее огромные ресурсы, было еще далеко от завершения, однако ветка Петербург-Великий Новгород — в однопутном правда пока исполнении уже потихоньку начала работать. Опять же по большей части по ней доставляли стройматериалы и работников для строительства самой железки а также всей сопутствующей инфраструктуры, однако и пару просто пассажирских поездов тоже поставили в расписание. Самой главной проблемой дороги были в первую очередь мосты, которые висели на ногах строителей подобно гирям. Если бы не обилие крупных рек на маршруте прокладки дороги, время строительства сократилось бы на год если не на два. В целом год окончился скорее счастливо, чем нет. Моя болезнь, роды жены и возвращение в столицу императора позволили нам с Александрой в этом году просачковать и забить на обязательные в ином случае рождественские и новогодние мероприятия. Благодаря этому удалось впервые за несколько лет провести праздничное время с удовольствием. Дома рядом с камином в окружении любимых людей. Без шампанского и мандарин правда, но тут уж что поделаешь: алкоголь ни мне ни жене пока врачи не советовали употреблять, а мандарин и вовсе пока в Санкт-Петербург не возили. К своим непосредственным обязанностям я смог приступить только к концу января. Пришлось сходу погрузиться в коммерческие дела, требовавшие личного внимания: хлопоты по управлению государством вновь взял на себя Александр. — Как тебе? — В кабинете императора кроме меня и самого самодержца находился еще обер-прокурор Синода. Едва я увидел его тут, сразу понял, что вечер будет испорчен без шансов на исправление. Не ошибся. — Отвратительно! — Вот именно, отвратительно! — Было видно, что Голицына аж подмывает от внутреннего негодования. Удивительно, но все время пока Александра не было в столице он умудрялся вести себя более-менее прилично, я почти поверил в его адекватность. — И что вы будете делать с этим, ваше императорское высочество? — Кто же так свет выставляет? А композиция кадра? Ну вообще, зачем столько одежды, если уж снимать такие карточки, то нужно девушек раздевать полностью, — у меня в руках была стопка действительно весьма паршиво сделанных порнографических фотографий, с которых полуодетые барышни томно смотрели на зрителя и пытались принять соблазнительные позы. Получалось весьма и весьма сомнительно. — Откуда дровишки? Стихотворение про катающегося на телеге мальчика еще написано не было, поэтому отсылку никто кроме меня не понял, но суть вопроса была очевидна и так. — Один из добрых прихожан столицы нашел у сына, — вместо кипящего Голицына ответил император. — Отдал священнику, а тот передал дальше. — Ааа, ну да, наша знаменитая тайна исповеди, понятно, — я продолжил перебирать карточки. На взгляд жителя 21 века они были крайне целомудренные. Собственно, даже эротикой эти поделки назвать было сложно: слишком уж много на девушках было одежды: неприкрытыми оставались только отдельные части тела. — О! А вот эта симпатичная. С такой можно было бы и развлечься. Я протянул фотографию императору, тот присмотрелся и кивнул, было видно, что отсутствие у меня смущения его совершенно не удивило. — Как вы можете! — Возмущенно, но все же не переходя определенную черту, воскликнул обер-прокурор, — это же распутство, отвратительно! Нужно найти и наказать тех, кто это делает и распространяет. — Надо найти, — согласился я, — во-первых, как я уже говорил, качество изделия ниже всякой критики и наносит вред репутации моих светосалонов. — А во-вторых? — Император уже неприкрыто ржал от сложившейся ситуации. — А во-вторых, тот кто это делает, — я ткнул пальцем в стопку фотографий, — использует мое оборудование и явно пускает прибыль мимо кассы. Мне такое не нравится. Я не выдержал комичности ситуации — видимо обер-прокурор Синода, главный в стране ревнитель морали всерьез рассчитывал, что вернувшийся из отпуска император сможет надавить на наследника — и тоже улыбнулся во все тридцать два. Резоны Голицына в целом были понятны: Александру еще только 46 лет, править он может еще лет двадцать легко, а со мной в качестве императора или даже регента ему все равно будет не по пути. Значит нужно очернить меня, и задержать брата на троне на как можно более долгий срок. Вот только порнографические карточки как инструмент политической борьбы — это как-то не слишком серьезно. — То есть падение нравов и распутство, которому потворствуют ваши фотосалоны вас, ваше императорское высочество, никак не смущают? — Неа, — с максимально беззаботным видом забросил ногу на ногу и посмотрел Голицыну прямо в глаза. С тех пор как я забрал у него почтовый департамент и отдал его Аракчееву, Александр Николаевич не находил себе места пытаясь собрать на меня столько компромата, сколько мог. Это было так очевидно, что даже люди Бенкендорфа маяковали о ведущемся чуть ли не в открытую подкопе. Вот только это была игра, в которую можно играть вдвоем. Да и весовые категории у нас все же сильно отличались. — Секс, господа, важен в жизни людей. Пока не было фотографии голых женщин рисовали и лепили из глины, теперь будут фотографировать, появиться еще что-то — обязательно сразу найдется умник, желающий использовать это в сексуальном плане. Так было есть и будет, считать иначе — как минимум наивно. — И что же, вы ничего с эти не собираетесь делать? — А что можно сделать? — Я удивленно вскинул бровь, — сейчас светописные аппараты мы делаем только для своих салонов, но вскоре собираемся пустить их в свободную продажу. Каждый сможет делать те снимки, какие душе угодно. Или вы предлагаете к каждому светохудожнику по жандарму приставить дабы держал и непущал? — Хм… Возможно стоит ограничить распространение таких аппаратов? — Император бросил взгляд на своего протеже, потеребил бакенбарды и выдал предложение. — Возможно учредить отдел в МВД, который выдавал бы разрешение на использование светописных аппаратов. Бесконтрольное использование подобной техники может представлять собой опасность для общественного порядка… — Кхм… — Подал голос обер-прокурор. — И общественной морали конечно, — добавил император, хоть было понятно, что мораль его интересует исключительно во вторую очередь. — Это возможно… — Понимая, что так просто от брата, раз уж он обратил внимание на проблему, не отделаться, я попытался придумать, как уменьшить негативное воздействие до минимума. — Мы собираемся открывать коммерческую школу светохудожников — техника сложная просто взять и начать пользоваться не выйдет — можно дать указание людям Бенкендорфа проверять всех студентов на благонадежность. — Хорошо, тогда есть еще один вопрос, который Александр Николаевич хотел поднять. — Да, Ваше императорское высочество, — почувствовав, что ему, что называется пошла масть, Голицын видимо решил высказать все накопившиеся за последнее время претензии. — Я обратил внимание на то, что в патронируемом вами Электротехническом институте сложилось настоящее засилье иностранных студентов и преподавателей. Более того, на сколько я знаю, вы целенаправленно, ищете заграницей людей по некоторым неясным для окружающих мотивам и приглашаете их в Россию выдавая именные стипендии и назначая на преподавательские должности в обход соотечественников. Дошло до того, что уже больше половины преподавателей там исповедуют лютеранскую веру, а кое-кто и вовсе — католическую. Католиков на Руси традиционно не любили. Может быть даже больше чем евреев, если последние ассоциировались с мелким гешефтом, то первые — с орденом иезуитов и смутным временем, когда ставленники Варшавы были весьма близки к тому чтобы перекрестить Московское царство в католичество. Ну во всяком случае они явно пытались. — Я ищу по всей Европе светлые головы, которые способны двинуть отечественную науку вперед, и собственно они уже ее двигают. Плюс лишаю немцев, французов и англичан потенциально великих изобретателей, способных их прославить в веках, а вы мне ставите это в вину? Я правильно понимаю? Вопрос был на самом деле весьма сложный. Для постороннего человека, не учившегося в школе будущего, выбор ученых, да и студентов, приглашаемых именным письмом в столицу империи должен был выглядеть весьма странным. Например, в Россию в прошлом году из Франции переехал некто Жан Пельтье, которого и ученым то назвать было сложно. Так самоучка. Вот только я из будущего знал про такие себе элементы Пельтье — хоть откровенно говоря весьма туманно представлял, в чем именно заключались их особенность — и сопоставив знакомую фамилию с темой его интереса, решил выдернуть его из Франции, пока сам по себе Пельтье еще по факту ничего не стоил. Настолько не стоил, что даже преподавателем его смысла ставить не было, наоборот француз сам поступил студентом в Электротехнический институт и одновременно получил работу лаборанта при одной из работающих в нем лабораторий. Не смотря на то, что мужику было уже под сорок, Пельтье был в восторге от самой возможности прикоснуться к прогрессу: все же в некоторых отдельных областях наука империи ушла вперед лет на двадцать по сравнению с остальным миром.