Активно строилась дорога Москва-Санкт Петербург, даже немного опережая план, что для местных было настоящим чудом. Впрочем, никакого чуда не было: мы заранее закладывали сроки с запасом, плюс железнодорожные бригады уже частично были опытные, что на скорость строительства влияло сугубо положительно. Ну и пригляд от СИБ. За два года безопасники отправили на каторгу шестерых нечистых на руку поставщиков, пытавшихся впарить некондицию, девятерых подрядчиков, пытающихся махинировать с качеством и сроками выполнения работ, а также любящих штрафовать работников на право и на лево, экономя, таким образом, на зарплате. Все причастные достаточно быстро поняли, что воровать тут нельзя — вернее, если говорить совсем честно, что нельзя воровать совсем нагло и в открытую, полностью этот недуг вылечить естественно невозможно даже массовыми расстрелами — и дело пошло веселее. Единственным узким местом, которое не удалось одолеть с наскока стали железнодорожные мосты. Ну не было у нас еще опыта — ни у кого на самом деле не было — строительства конструкций, предназначенных для прохода по ним полностью загруженного грузового состава в 200–300 тонн. Но эту проблему мне тоже обещали вскоре решить. Сначала инженеры собирались возвести деревянные времянки, а потом уже со временем заменить их на полноценные каменные и стальные сооружения. Видя успехи на межстоличной — Александровской, как она официально величалась в газетах — дороге, я отдал распоряжение начать трассировку дороги Великий Новгород — Варшава, которая больше должна была сразу пойти на Позен и Берлин. На эту трассу предполагалось нанизать Псков, Динабург, Вильну, Гродно и Белосток «включив» таким образом в железнодорожный оборот весь запад империи. Впрочем, до этого было еще много лет, сначала нужно было текущую большую стройку закончить. В Саратове открыли завод по производству конных сельхоз машин. Пока делали только сеялки, способные за один проход поддевать пласт земли, укладывать семечко и закапывать его обратно. Конструкция надо признать была целиком и полностью до последнего винтика слизана с английских сеялок, которые я до этого завозил с британских островов. В этом компоненте, к сожалению, островитяне нас изрядно опережали. Впрочем, взяв за основу чужую конструкцию мои механики тут же принялись ее улучшать и обещали вскоре представить на испытания модель уже собственной разработки. За ней должны были последовать аналогичные конные жатки, веялки и прочие средства малой механизации. Смешны и местами ироничны причины размещения завода в Саратове. Я продолжал ратовать за перенесение основного фокуса развития империи на юг и изначально хотел расположить завод в Царицыне. Поближе к осваиваемым переселенцами территориям. Вот только город этот насчитывал в начале 19 века всего 4 тысячи жителей и больше напоминал какую-нибудь деревню переросток, чем будущий главный промышленный центр нижнего течения Волги. Естественно, что подходящего количества работников в городе просто не нашлось, поэтому пришлось остановиться на Саратове, в котором проживало около 30 тысяч человек. А еще в Санкт-Петербурге на базе экспериментального комплекса Электротехнического института началась постройка опытной металлургической дуговой печи. Петров еще в 1803 году теоретически обосновал возможность такого агрегата — тут мое послезнание пасовало, утверждая лишь что плавить металл электричеством возможно, без каких-либо подробностей — и вот теперь спустя двадцать с лишним лет, теория начала переходить в практику. С другой стороны, до реального результата было еще очевидно очень далеко, пока студенты и преподаватели лишь занимались проверкой своих предположений и расчётов на реальном образце и до промышленного внедрения технологии были еще годы. — Господа! — Взял бокал вина и окликнул собравшихся, кавалергарды и их гости, включая дам, примолкли и обернулись на голос наследника-регента. — Кавалергардам России уже сто лет. За это время вы успели прославиться как на поле боя, так и за его пределами, всегда оставаясь верной опорой трону и прекрасным примером для подражания. Кавалергарда век не долог, но оттого так сладок он! Виват! Собравшиеся поддержали меня одобрительными возгласами и дружно опустошили бокалы. К сожалению, из всей песни про кавалергардов я смог вспомнить только две строчки — четыре если считать еще те две, где говорится, что не нужно обещать деве юной вечной любви, но они сами по себе с первыми двумя никак не сочетались — поэтому продекламировал только их. Впрочем, гвардейцы восприняли это как мимолётный экспромт и приняли его сугубо положительно. Кавалергарды были, наверное, самым аристократичным полком русской гвардии, изначально здесь даже нижними чинами были дворяне. До 1805 года кавалергарды ни разу в сражениях не участвовали, а во время Аустерлица эти собранные в одном месте восторженные юноши толпой ринулись в самоубийственную атаку спасая попавших в окружение Семеновцев. Пехоту они спасли, но сами потеряли треть от списочного состава полка. Говорят — я тогда был маленький и в свете не вращался, — что потери кавалергардов впечатлили столицу чуть ли не больше чем само поражение под Аустерлицем. Очень многие женщины высшего света тогда облачились в черное… Прием у кавалергардов затянулся далеко за полночь. Сашу естественно отправили спать раньше, а сами с женой решили остаться «до победного». Мы в очередной раз отбыли череду обязательных рождественских мероприятий и хотелось просто чуть-чуть отдохнуть душой и телом. В этом плане начало девятнадцатого века было крайне интересным временем, когда император — а тем более великий князь — после тяжелого рабочего дня мог прыгнуть в карету и заехать в дом какого-нибудь своего подданного, дающего в тот вечер прием. И это даже не считалось каким-то экстраординарным случаем. Я старался подобным не злоупотреблять по причине желания дожить до старости, но порой позволял себе расслабиться. Как показало дальнейшее развитие событий, 1824 год оказался достаточно сложным и не очень богатым на хорошие события. Впрочем, это совсем не мешало нам именно в тот вечер развлечься на полную. Глава 9 В Марте 1824 году в Петербург прибыл полномочный посол Мексиканской республики, и, таким образом, Российская империя стала первым европейским государством установившим с бывшей Испанской колонией дипломатические отношения. Казус заключался в том, что в середине прошлого года посла мы отправляли в Мексиканскую империю, но за прошедшие несколько месяцев императора горячие южные парни успели попятить, и теперь приходилось работать с тем, что есть. Как по мне, разница была не велика — республика, монархия, нам-то какое дело до их политического строя — однако спешно созванный по такому поводу Госсовет неожиданно постановил мексиканскую республику не признавать. Против высказались даже «мои», что меня изрядно удивило. Вот уж не ожидал от либерала в девичестве Сперанского такой искренней приверженности монархическим идеям. — Господа! — Попытался я урезонить нарывающихся на дипломатический скандал членов госсовета, — мексиканцы согласны с условиями аренды Калифорнии, которые мы заключали с Фердинандом. Более того, за они готовы даже расширить арендуемую нами территорию до размеров всего штата Верхняя Калифорния за совершенно смешные деньги. Мексиканцы готовы покупать наше оружие и принять у себя военных специалистов. А еще через их территорию осуществляется транзит переселенцев в Русскую Америку. Не все ли равно республика у них или монархия? Вы действительно желаете получить войну на другом конце земного шара и потерять все преференции от наклевывающейся дружбы? Неужели у нас все более насущные проблемы уже решены? — Было бы с кем воевать, ваше императорское высочество, — залихватски подкрутил свои гусарские усы военный министр. Кавалерийское, хуже того — гусарское, прошлое порой мешало Якову Петровичу думать более обстоятельно. Так сказать — стратегически. — Тем не менее тысяч десять-пятнадцать штыков мексиканцы выставить вполне способны. А у нас в Калифорнии в лучшем случае пятнадцать тысяч русского населения вместе с детьми и бабами наберется, — кем вы там воевать собрались? В зале совета повисла тишина. Совсем уж идиотов тут как не крути не водилось. Понятное дело, никакой реальной способности навредить русским поселениям в Калифорнии мексиканцы не имели. Они просто не смогли бы туда дойти через горы и две тысячи километров слабозаселенных земель, а море в свою очередь полностью контролировалось русским флотом. Но вот какая мелочь — не малую часть продовольствия для более северных поселений, в том числе на Аляске, мы закупали именно у мексиканцев. Не то что бы без их зерна сразу настанет голод, но даже идиоту было понятно, что никаких выгод от войны с латиноамериканцами Российская империя получить просто не в состоянии. Ну и какой смысл тогда начинать? — И все же не хорошо это, ваше императорское высочество, — покачал головой Голицын. — Без царя-то. Может предложим им кого-нибудь из своих, пускай даже не самодержавным… А с конституцией. Последнее слово обер-прокурор священного Синода разве что не выплюнул. — Ну нет, — об истории Мексики я знал мало, но то, что где-то в середине века они какого-то назначенного из Европы императора из немцев прибить не побоялись, помнил. Не хватало еще, чтобы на этот раз жертвой стал кто-то из Романовых. — В незнакомую страну на другой конец мира, где мы даже помочь, если что, не сможем. Спасибо не надо. — Так что, — удивляясь собственным словам вздернул брови вверх Сперанский, — получается будем признавать республику? — Париж стоит мессы, господа, Париж стоит мессы. В начале 1824 года на рынок были выброшены экспериментальные керосиновые лампы. Доставка нефти из Баку была худо-бедно налажена, а значит пришла пора переходить от свечей на новый технологический уровень. На самом деле, похожие по принципу работы масляные лампы тут уже существовали не одну сотню лет, благо с точки зрения теории в простой лампадке с воткнутым в нее фитилём нет ничего сложного. Я же видел перспективу именно в более сложных конструкциях, где и фитиль можно было поправлять, не залезая внутрь пальцами, и топливо для лучшего горения заранее подогревалось. Изначально я даже хотел применить технологию с подкачкой воздуха, но тогда цена лампы становилась совсем неприличной, и всякий коммерческий смысл такого предприятия терялся начисто. Над конструкцией ламп работали очень долго. Больше трех лет. Это был, возможно, первый одновременно потенциально массовый — я оценивал европейский рынок такой продукции в сотни тысяч штук — и с другой стороны достаточно сложный товар. Мое требование заключалось в максимальном использовании штамповки — в первую очередь для изготовления керосиновой емкости, — простой токарки и минимизации сложных трудоемких процессов, требующих большого количества ручного высококвалифицированного труда. Были разработаны и изготовлены лекала и шаблоны буквально под каждую запчасть, расписана достаточно подробная технологическая карта, описывающая пошагово процесс изготовления каждой детали. Керосиновые лампы стали первым в истории товаром при изготовлении которого использовался конвейерный метод производства. Не в смысле использования самой конвейерной ленты, это было просто не нужно, а плане идеологии. Мы наняли полторы сотни хоть как-то обученных — ну или просто сообразительных на вид, поскольку нужного количества рабочих не нашлось даже в столице — парней и девушек, и выдали каждому очень узкую технологическую операцию. Так чтобы ошибиться было действительно сложно. Вместо покраски требующих защиты от коррозии деталей, которая не вписывалась по времени в техпроцесс использовали гальваническое омеднение. Да, каждую отдельную деталь покрасить вроде как быстрее, но если считать большими партиями, то тут омеднение явно выигрывало. Плюс получалось более красиво и аккуратно. А сколько мы намудохались с топливом. Это только в теории все просто: налил нефть в перегоночный куб и собирай текущий керосин. Хрена с два! Сначала пришлось изобретать фильтры, потому что даже в перегнанном топливе обнаружились мелкие части сажи, забивающие капилляры горелки. Потом вылезла проблема с неиспользуемыми нефтяными остатками. Ладно ацетон можно было продать в качестве растворителя, может его в эти времена нужно было не так уж много, но хотя бы область его применения была очевидна. А что делать с бензином, дизелем и мазутом? Самого керосина то из нефти получается около десяти процентов, куда девать остальное? В реку сливать, как тут же предложили кое какие несознательные личности, за что получили суровый начальственный втык с занесением в грудную клетку? Проще всего оказалось с мазутом. Его можно было использовать как топливо в паровых котлах, более того переделка в качестве эксперимента пары паровиков на питание от жидкого топлива показала просто прекрасные результаты. Энергоемкость мазута в два раза выше, чем энергоемкость каменного угля, а еще жидкое топливо гораздо проще использовать. Не нужно таскать мешки с углем вручную, нет вездесущей забивающейся во все щели — а также в глаза и легкие — угольной пыли. Красота! Вот только нефтепереработка пока еще была у нас даже на в зародыше, а примерно на уровне нескольких готовых к делению клеток и, соответственно, удовлетворить растущие экспоненциально потребности в топливе пока не могла. Битум пустили на эксперименты с асфальтовым покрытием, а все остальное пока тупо сжигали. Расточительно, но ничего не поделаешь, невозможно разом объять необъятное. В общем, проблем с рождающимся из ничего нефтекомплексом было столько, что словами этот вал просто не описать. Обиднее всего при этом было от того — тут я забегаю несколько наперед, — что керосиновые лампы отнюдь не взорвали рынок и не стали мгновенно главным товаром столетия. Да, какие-то продажи пошли, но путь тех же стеариновых свечей, керосинки повторить не смогли. Если я рассчитывал с самого начала продавать тысячи штук, то на практике их стали покупать десятками. Слишком необычный товар. Учитывая, достаточно значительные вложения в это производство, а также в организацию непрерывной доставки нефти и ее переработки, предприятие вместо больших прибылей тут же стало приносить значительные убытки. Только жалование работникам выходило под десять тысяч рублей ежемесячно, а еще материалы… В общем впадать в отчаяние было вероятно еще рано, благо финансовая подушка худо-бедно наличествовала, но поводов озадачиться при этом было хоть отбавляй… — Добрый день, Алексей Андреевич, присаживайтесь. Может чаю? Аракчеев зашел в мой кабинет, поприветствовал, и присел на указанный мною стул. Как всегда, его лицо было абсолютно бесстрастно, и по нему абсолютно нельзя было понять, что этот вельможа думает. — Спасибо, не откажусь, Николай Павлович, — кивнул тот, чьим именем в моем времени назвали целый период в истории государства. В этом варианте истории подобного не случилось. — Скажите, Алексей Андреевич, чего вы хотите? — Лицо собеседника наконец проявило какую-то эмоцию — левая бровь удивленно взлетела вверх. — Деньги вам не нужны, царские подарки тоже, от званий вы отказываетесь. Что вам нужно в жизни? Широко стала известна история, когда Александр подарил фавориту свой портрет в рамке, украшенной бриллиантами, а Аракчеев, вытащил из оправы все драгоценности и вернул в казну. В чем, в чем, а в особом корыстолюбии этого человека обвинить было точно невозможно. Скорее наоборот. — Хм, — грустно усмехнулся вельможа. — Не думал, что стану первым. — Первым? — Первым из чиновников императора Александра, кого регент решит убрать за ненадобностью, — в голосе Аракчеева послышалась неподдельная горечь. — Я, как и большинство посвящённых, ставил на Голицына. Александр Николаевич всегда вас раздражал, вы этого почти и не скрывали. И нате же, такой кунштюк! Голицын остаётся сидеть на своей должности, а меня убирают. — Вы подумали, что я пригласи вас чтобы дать отставку? — В этот момент внесли чай с пряниками, вареньем и шоколадом, от алкоголя я всегда мог отказаться, а вот от кусочка хорошего шоколада, да с орехами… Подождав пока лакей закончит свою работу и затворит двери кабинета, я продолжил мысль. — Впрочем, вы оказались не далеки от истины. Такой себе министр без портфеля, отвечающий за все и ни за что одновременно, мне действительно не нужен. — Кхм… Но? — Но, — я взял чашку с чаем и с удовольствием сделал глоток. Горячий напиток прокатился по пищеводу и свалился в желудок. — Но и терять такого прекрасного профессионала у меня совершенно нет желания. Да, мы с вами не каждый раз сходились во мнениях по различным вопросам, однако я всегда ценил ваш ум, неподкупность и профессионализм. — Вы мне льстите, — пожал плечами Аракчеев, хоть и было видно, что похвала ему приятна. — Отнюдь. С другой стороны, это вопрос пятнадцатый. Сейчас я хочу понять, что вами движет. Чего вы хотите добиться, как человек, как чиновник, возможно просто как русский патриот. Последнее прозвучало несколько высокопарно, однако Аракчеев совсем не смутился такому определению. — Зачем вам это, Николай Павлович? — Видя, что разговор пошел совсем откровенно, поинтересовался вельможа. — Видите ли, Алексей Андреевич, — я откинулся на спинку кресла и еще раз оглядел собеседника. Не смотря на откровенно неформальную обстановку Аракчеев сидел прямо будто проглотив железный лом, по его позе вообще нельзя было понять, о чем чиновник сейчас думает. — Чтобы человек хорошо работал, нужно дать ему то, что он хочет. Не сложная сентенция, которую, однако многие объять умом решительно неспособны. — Хм… — Мой собеседник лишь немного наклонил голову демонстрируя полнейшее внимание, но от комментариев воздержался. — С обычным рабочим просто — ему нужно плотно поесть и, возможно, иногда выпить. Легко работать с теми, у кого мотивация заключается в банальном золоте. Понятны те, кто хочет славы, признания, горит желанием оставить след в истории. Знаете… Чтобы через сто лет, маленькие детишки на уроках истории учили параграф посвященный деяниям этого вельможи и грезили о чем-то подобном. Таким, думается, был, например, светлейший князь Потемкин-Таврический. А что движет вами, мне не понятно. — Я, ваше императорское высочество, — Аракчеев был явно удивлен моим спичем, — всю жизнь служил России и императору. Просто не знаю, как может быть по-другому. — А хотите, я дам разрешения на брак с вашей крепостной? Как ее там… Настасья Шумская? — Аракчеев был давно и безнадежно влюблен в свою крепостную, которая жила у него в поместье практически на правах законной жены. Это не афишировалось, но в принципе все, кому было нужно, об этом факте знали. Естественно официально жениться на крепостной вельможа столь высокого ранга не мог, и это, возможно, было единственным больным местом моего собеседника. — Общество все равно не примет такого брака, — только по дернувшемуся на мгновение уголку глаза я понял, что сумел пробить толстую шкуру главного сподвижника императора Александра. — Насрать, — я рубанул рукой воздух. — А кто будет много трепать языком, поедет осваивать бескрайние просторы Чукотки. Там места много, для всех болтунов место найдется. Разве это не достойно уважения — продолжить собственный род? Передать фамилию сыну? А то ведь не порядок — у вашего батюшки трое сыновей было, и никто из вас продолжить род так и не сподобился. — Вы не боитесь нажить себе недоброжелателей подобными решениями, ваше императорское высочество? — Только по приподнятой вверх брови можно было понять, что Аракчеев немало удивлен такой постановкой вопроса. — Проблема в том, что без этого все равно не обойдется, так или иначе, — я пожал плечами. — Находясь на вершине властной пирамиды все равно придется наступать кому-то на ноги. А кому-то и на головы. А значит, нужно думать не о том, как всем угодить, а как соблюсти баланс. В конце концов, зачем нужен царь, если он не может принимать подобные решения. Иначе будет, как в той присказке про три бесполезный в России вещи.