— Я тебя люблю, тетя, — он улыбнулся этой сумасшедшей, вечно молодой женщине. — И ее люблю. И не знаю, что мне сейчас делать. Я обещал дать Кэти время подумать. — Улыбка погасла, как догоревшая свечка. — Она думает уже месяц. А я весь этот месяц схожу с ума. Что мне делать? В чем-то Гловер был прав, вынужденно согласилась Виктория. Он должен был совершить некий значительный поступок, который определит их с Кэти дальнейшие отношения. Вот только, что это должен быть за поступок? Продемонстрировать терпение и чуткость? Закинуть на плечо и утащить в пещеру? Или действительно учудить что-нибудь безумное вроде публичного мордобоя с видным политиком? Ох уж эта молодежь! Придется ей, старухе, взять их судьбу в свои руки. — Пожалуй, я встречусь с Кэти, — сказала она. — Попытаюсь выяснить ее настроение. — То ли девчонка стихов и романтики хочет, то ли кровищи по всем стенам. — Но уж потом… — Виктория сверкнула на Гловера огненным глазом, — ты меня не подведи. Я, знаешь ли, внуков хочу. * * * Уговаривать на совместный ужин Кэти не пришлось. То ли действительно испытывала симпатию к Виктории, то ли не хотела грубить старушке. Впрочем, до этого досадного недоразумения, как про себя Виктория называла ссору голубков, они с подругой племянника неплохо ладили. Убедившись в своей вседозволенности, возражения против «Тома Айкенса» (60) леди Гловер отмела привычным доводом: она выгуливает бриллианты. — Итак, что мы будем пить? — Пробежав глазами список напитков, Виктория выжидающе взглянула на Кэти поверх очков. — Сок? — Пожалуй, — девушка была как всегда покладиста, — сельдерей с морковью. Неужели? Старое сердце под жакетом от Шанель встрепенулось, как в молодости. — Или апельсиновый? Лучшая профилактика от простуды на мой взгляд. — Можно и апельсиновый. — Кэти наблюдала за Викторией с улыбкой «я знаю, что у тебя на уме». — Ну, хорошо, — старуха захлопнула кожаную папку с меню и положила ее на угол стола. — Значит, коньяк. — Можно и коньяк, — улыбка Кэти не поблекла ни на одну канделу (61). Какое разочарование, внуки откладываются на неопределенный срок. Пытаясь скрыть мимолетное уныние, Виктория обратилась к официанту: — Филе оленины и… — … и филе оленины. Ужинать с Кэти было сплошным удовольствием: девушка не любила долго копаться в меню, зато с аппетитом ела все подряд. Коньяк, конечно, оказался всего лишь легкой угрозой, попыткой прощупать почву, на которой предстояло вести боевые действия, поэтому на пино-нуар с «золотого склона» (62) девушка согласилась так же безропотно. Противники молча изучали друг друга поверх винных бокалов. Виктория сдалась почти сразу, надеясь выиграть главное сражение: — Ну, что? Бросим монетку, кто первым вспомнит об Александре? Такая уверенность, по мнению Кэти, могла основываться только на одном: в кармане у леди Гловер имелся соверен с двумя королевскими профилями. Впрочем, уходить от ответа она не собиралась. — Я люблю Александра, но я ушла сама. Виктория осуждающе покачала головой: — Ты хоть догадываешься, как он сейчас мучается? Судя по расстроенному лицу Кэти, она если не догадывалась, то опасалась. — Но он не пытался связаться со мной, и я подумала… — жалкий лепет. Неужели я тоже была такой дурой в свои двадцать с небольшим, подумала старуха? — Не хочет на тебя давить, — безнадежно махнула рукой она. — Играет в благородство, Дон Кихот несчастный. Чувствую, скоро доиграется. — Решительно опрокинув в себя оставшееся в бокале вино, она наклонилась вперед и с заговорщическим видом поведала Кэти: — Он считает тебя слабой и хрупкой, вот в чем фишка. Девушка недоверчиво хмыкнула: — Это он просто не пробовал у меня ночью одеяло отобрать. — Вот именно, — уж Виктория-то видела эту девчонку насквозь. — Все же объясни мне, почему ты ушла и хочешь ли вернуться? Кэти начала с самого простого вопроса: — Вернуться хочу. Даже представить не могла, как буду по нему скучать. Когда все только начиналось, я и вообразить не могла, что Александр окажется таким замечательным. — Старуха кивала с довольным видом свиньи, объевшейся трюфелей. То-то же, знай наших. — Но я боюсь вернуться. Что натворила эта девочка? Продала корпоративные секреты? Увела деньги со счета? Согрешила с садовником? — Понимаете… — Кэти растерянно ковыряла ногтем салфетку. — Я поняла, каким большим влиянием он обладает. Это такая власть… даже страшно. — Тебе-то чего бояться? С тебя он пылинки сдувать готов. — Нет, нынешнюю молодежь ей не понять. — Я боюсь того, что тоже могу… Я не могу предвидеть, чем обернутся мои поступки рядом с ним. — Подожди, — до Виктории начало доходить, — ты имеешь ввиду дело Мелвилла? — Вы уже знаете? — Понурилась Кэти. — Ну, конечно! Только в общих чертах, на самом деле. Виктории было неприятно признавать, что она не получила доступа к полному списку имен грешников и, тем более, к самим видеозаписям. Александр отделался замечанием, что в ее времена блудили гораздо веселей и простодушней, так что в его же интересах сохранить остатки теткиной невинности (три раза «ха», подумала старуха). Тем не менее, она была в курсе истинных причин внезапной отставки трех министров и глобальной чистки в партии «зеленых». Да и лейбористов с консерваторами шторм по имени «Кэти» потрепал очень чувствительно. — Ну и что? Ты имеешь что-то сказать в защиту пострадавших? Считаешь, они были честнейшими людьми? — Нет. — Хорошо, хоть отвечает по существу и не пытается вывернуться. — Никогда не подозревались в коррупции, не были замешаны в скандалах? — Нет. И последний козырь: — Хочешь посмотреть записи? — Нет! — Ужас в честных зеленых глазах. Виктория окинула разгромленную по всем фронтам Кэти удовлетворенным взглядом: — Подвожу итог: человек сделал полезное для общества дело. А ты его за это бросила. Поздравляю. Мои собственные тараканы аплодируют тебе, стоя. Вряд ли Виктории удалось переубедить девушку именно сейчас, над тарелкой оленины. Скорее всего, ее доводы оказались последней песчинкой на весах, что уже колебались в душе Кэти. Но теперь чаша весов уверенно потянула в пользу Гловера. Во всяком случае, расстроенный вид рыжей пигалицы служил тому неопровержимым доказательством. И все-таки, Виктория опасалась торжествовать слишком явно. Она снова потянулась к Кэти, чтобы нежно коснуться ее руки кончиками пальцев: — У меня к тебе две большие просьбы, дорогая. Пожалуйста, пообещай, что не откажешь. — Да, — девушка смотрела внимательно. — Встреться с Александром. Поговорите друг с другом. Я сообщу тебе, когда и где лучше это сделать. — Хорошо. Какая все-таки милая девочка, не ломается, не капризничает. — А вторая просьба? — Вторая? Ах, да… расскажи, как вы пронесли камеру в номер? * * * — Кэти, — в трубке напористо звучал голос Виктории, — в эту субботу Александр приглашен на встречу со студентами и выпускниками Кенсингтонского университета. Меня он берет с собой в качестве своей дамы. Ты тоже должна там быть! И в приличном платье, будь любезна. Раз уж они раскошелились на Хэмптон-корт (63). Добиваться приглашения было не нужно. Узкая карточка с золотым тиснением в кремовом конверте уже лежала у Кэти в верхнем ящике стола.