– На, глянь. Сергей присвистнул. Картина, открытая на экране, была написана в технике примитивизма. Плоская черная ветка. Плоский желто-красный тигр с глазами как арбузные семечки. Рваная трава внизу. Бабкин ничего не понимал в живописи. Он только чувствовал, что ему не нравится эта вещь. Однако взгляд от нее отвести было трудно. – Что, проглотил свой скептицизм? – усмехнулась Маша. – У нее все картины такие. Есть слоны. Есть голые женщины в листьях… – Где голые женщины? – оживился Бабкин. Маша вывела на экран другую картину. Некоторое время Сергей молча созерцал, затем поднял на жену нехороший взгляд. – Никто не обещал, что женщина будет живая, – невинно заметила Маша. – Но есть полотно «Распутная». Там никаких трупов, честное слово. – Н-ну, покажи, – не совсем уверенно согласился Сергей. Пышногрудая «Распутная» возлежала в лодке, раздвинув ноги. Вокруг теснились юноши в алых набедренных повязках. Вода была как мазут, черна и густа. Даже сквозь экран хотелось макнуть в нее палец. Бабкин захлопнул крышку ноутбука. – Признаю, был неправ. Она действительно умеет рисовать. Хотя это все равно больше похоже на каляки-маляки. – Тут вы с Рогозиной совпадаете во взглядах. Она была недовольна картинами и быстро закрыла общий доступ к своей галерее. – Почему тогда мы их видим? – Потому что я успела сохранить рисунки. Меня они настолько впечатлили при первом взгляде, что я создала для них специальную папку. Маша взглянула на часы. – В общем, я к чему тебе все это рассказала… К тому, что Света Рогозина – не просто тупая самодовольная негодяйка. В ней что-то было такое, что трудно передать словами. Как будто ты никогда не знаешь, кто из нее выпрыгнет. Не девочка – тихий омут, нет. Скорее, девочка-джунгли, при этом с ангельской внешностью. Мне еще в восьмом классе было понятно, что от нее можно ожидать самых разных сюрпризов. Как видишь, я оказалась права. Она выглянула из окна, проверить, не подъехало ли такси раньше времени. Ей почему-то всегда было неловко, если приходилось заставлять водителя ждать. – Маш, а Маш… – позвал Бабкин. – М-м? – Помнишь день, когда ты получила приглашение? – Конечно. – А помнишь, что ты мне сказала о Рогозиной? – Не уверена… – Ты сказала, что очень давно ничего о ней не слышала. Маша густо покраснела. – Вот так и валятся разведчики на мелочах, – ухмыльнулся Сергей. Жена из розовой превратилась в морковно-красную. – Машка, брось! Я все понимаю. У тебя может быть сто и одна причина не сообщать мне о своих связях с бывшей одноклассницей. Тем более с такой. – Да не было никаких связей! – выпалила наконец Маша и прижала ладони к щекам. – Откуда тогда подробности биографии? Маша глубоко вздохнула. Ей было очень стыдно. – Я за ней подсматривала, – призналась она. – В каком смысле? – В прямом. Время от времени заглядывала на сайты, где она зарегистрирована. У нее весьма бурная сетевая жизнь. Она общается с поклонниками во «Вконтакте», выкладывает фото в «Инстаграмм» и еще ведет свой блог. – Зачем ей это нужно? – не понял Бабкин. – Вот это все, что ты перечислила? Маша пожала плечами: – Официальная версия – что Светка восполняет недостаток русскоязычного общения. Она утверждает, что ей практически не с кем говорить на русском, а терять разговорную речь не хочет. – А неофициальная? – Я думаю, что ей нужна аудитория. Понимаешь, Рогозина – она прима. «Светить всегда, светить везде!» У нее обязательно должны быть зрители, восхищенные, рукоплещущие. – Так ей бы не замуж, а на театральную сцену! – В театре она бы всех отравила и красиво позировала газетчикам с банкой мышьяка в руках, – отмахнулась Маша. – Никаких конкурентов! Звезда – только она. У Светки всегда была способность черпать счастье из чужой зависти. Обычно люди боятся, когда им завидуют. А она этим наслаждалась. Я иногда думаю, что если бы ей предложили выбор: счастливая жизнь в забвении или несчастная, но у всех на виду и с иллюзией благополучия, она без колебаний выбрала бы второе. – И с этим человеком ты едешь встречаться! – И за этим человеком я подглядывала на протяжении последних лет, – в тон ему ответила Маша. – Причем мне было ужасно неловко, но я ничего не могла с собой поделать. Прямо-таки извращенное удовольствие получала, наблюдая в замочную скважину за ее жизнью. – Это не замочная скважина, – возразил Сергей. – Это широко распахнутая дверь с пригласительной табличкой. Зато теперь до меня дошло, зачем она вас собирает. – Зачем? – Показаться перед живой публикой. С мужем она развелась: минус один постоянный зритель. А вы – самая благодарная аудитория! – Благодарная? – усмехнулась Маша и отвернулась к окну. Бабкин поднялся, подошел к жене. Встал за ее спиной. – Ты ведь ее боялась, – мягко сказал он. – Боялась, – согласилась Маша после паузы. – Я ее и сейчас боюсь. – И все равно поедешь? – Именно поэтому и поеду. Я взрослая женщина, Сережа! Мне тридцать пять лет. Я хочу посмотреть на нее и навсегда перестать бояться. Это может выглядеть глупо, по-детски, но мне все равно. Это мои чувства, и я не могу их спрятать в коробочку и закрыть на ключик. Точнее, как раз могу, – поправилась она. – Но я больше не собираюсь этого делать! Достала меня эта коробочка в моих собственных внутренностях! Маша снова раскраснелась, но теперь причиной был гнев. – Если бы я могла переписать прошлое, я бы это сделала и успокоилась. Светка Рогозина – прирожденный манипулятор! Ух, как она обожала тыкать иголкой в уязвимые места. Четыре года утренней тоски перед походом в школу! Праздник всякий раз, когда она заболевала! Тьфу! А эти смешки в спину с шуточками! Когда вызывают на алгебре – а ты хорошо выглядишь, и Лёшка Демьянов смотрит на тебя со значением, – вдруг сзади доносится издевательское: «Куклачев в штаны наложил!» И Демьянов сразу делает вид, что перед ним вообще никого нет, пустое место! Или вон Сашку Стриженову до истерики доводили каждый раз, когда ее учителя на уроке вызывали: «Доска, иди к доске!» – Почему доска? – тихо спросил Сергей. – Потому что грудь была маленькая! И у меня тоже! Сова с Кувалдой дразнили меня плоскодонкой. И пальцами тыкали на физре в мой лифчик, который просвечивал из-под майки. И ржали: «Елина, давай мы тебе поролону туда напихаем!» Я каждый раз в раздевалке боялась, что они меня скрутят и исполнят обещанное – с Кувалды сталось бы! Да что там – я от театра Куклачева шарахалась лет до двадцати! Бабкин против воли рассмеялся, и Маша тоже улыбнулась. Почему-то именно в этот момент у него мелькнуло смутное ощущение, будто жена что-то недоговаривает. Но он слишком сильно жалел ее, чтобы прислушаться. Сергей обнял ее, уткнулся в волосы. – Ты чего мне в башку сопишь? – глуховато спросила Маша из-под его руки. – Да так. Размышляю. – О чем? – О том, как хорошо, что я не учился с тобой в одной школе. – А то бы что? – А то бы я кое-кого придушил. Маленечко так. Не до смерти. Маша рассмеялась: – Рогозину-то? Да ты был бы в нее влюблен по уши, как все мальчишки! Бабкин отстранился и сурово взглянул на нее сверху вниз: – При чем тут Рогозина? Я бы придушил этого твоего Лешку Демьянова. Со значением он на нее смотрел, видите ли. Стервец!