Глава 3 1 Я наблюдаю за ними из окна на втором этаже, прячась за шторой. Они прибывают с большими интервалами, но я не схожу с места, словно боюсь что-то упустить. Первое впечатление, вот что! Бывшие мои одноклассницы выбираются из машин, одергивают юбки и оглядываются. Одна сама подхватывает свой чемодан, смущаясь таксиста. Другая ждет, чтобы это сделали за нее. У третьей всего лишь небольшой рюкзак – она приехала налегке и уверена, что скоро пошлет нас к черту. Многое можно сказать о человеке по тому, как он ведет себя на новом месте. Я, например, первым делом смотрюсь в зеркало. Не могу сказать, что мне по душе мое отражение. Волосы кажутся тусклыми: уже не сияющее золото, а паутинка, кое-где с сединой. Глаза – что ж, глаза зелены. Но на белке правого краснеет лопнувший сосудик. Он может испортить весь эффект. А мне необходимо быть безупречной, чтобы ошеломить их. «Света Рогозина уже много лет не выкладывает своих фотографий в интернете, – думают они. – На всех ее снимках – другие люди или пейзажи. Почему она не показывает себя? Чего стесняется?» Спорим, так они и рассуждают. «Если бы Рогозина по-прежнему оставалась красоткой, она не преминула бы похвастаться! Может, у нее изуродовано лицо? Может, вымахал горб величиной с Джомолунгму?» Знаю я эту вкрадчивую осторожную надежду, девочки. Ха-ха! Ждете, что явится обыкновенная тетка? Что вы сможете пересчитать годовые кольца на ее шее, как на спиленном стволе? Не дождетесь. Я, конечно, преподнесу вам сюрприз. Но такой, какого вы точно не ожидаете. О, кто-то еще приехал! Я приникаю лицом к стеклу так близко, что оно запотевает от моего дыхания. Сначала из такси показывается клетчатая сумка на колесиках. В нашем классе был только один человек, который отказался бы поставить такую здоровенную сумищу в багажник и всю дорогу ехал бы с ней в обнимку. Следом за сумкой из приоткрытой двери выбирается нога. Нащупывает на асфальте самое сухое место и прочно утверждает себя на нем. Вот теперь можно выходить и целиком… Бинго! Я угадала! Маленькая толстощекая женщина без возраста, с круглыми глазами навыкате, стоит возле желтого такси и подозрительно озирается. Знаете, почему она не разрешает убирать свою сумку в багажник? Боится, что водитель остановится на заправке и вытащит ее бесценные шмотки, пока она дремлет. А хотите знать, как эта светлая идея пришла ей в голову? Очень просто: ее собственный муж промышлял этим незамысловатым способом, когда работал таксистом. Вещи потом супруга продавала на работе доверчивым коллегам. Человек, патологически боящийся, что его обворуют, сам нечист на руку. Что ж, вполне ожидаемо. Водитель такси называет ей сумму через приоткрытое окно, и начинается цирк. О, эти скандальные вопли! О, всем знакомые манеры базарной бабы, которую справедливо обвинили в обвесе! «Счетчик накручиваешь!.. Ворье!» – доносится до меня. Что-что, а голос у Анжелы Лосиной всегда был мощный. Она орет на оторопевшего таксиста, а я наслаждаюсь, глядя на них. Приятно осознавать, что есть в этом мире неизменные вещи. Анжелку в классе дразнили Лосем, жестоко оскорбляя тем самым рогатое млекопитающее. Лось – лесная корова, полезная и интеллигентная. С каким животным можно сравнить Анжелу Лосину, я даже и не знаю. Машка Елина однажды назвала ее лосиной мухой и, пожалуй, со своей ассоциацией попала в точку. Цепкая, противная и сосет кровь. На неискушенного человека Анжела поначалу может произвести приятное впечатление. У нее милая улыбка, ровные зубки и припухшие глазки. Покатые плечики, короткие ручки. Этакая морская свинка в обличье простоватой женщины. Вас никогда не кусали морские свинки? Мораль и нравственность для нашей Анжелки – умозрительные понятия. Она уверена, что их выдумали люди, считающие себя умными, для того, чтобы обманывать ей подобных. И Лосина действует на опережение! «Без лоха и жизнь плоха» – вот девиз этой славной дамы. Когда я в последний раз интересовалась ее судьбой, она держала питомник: разводила малюток той-терьеров, крошечных изящных собачек с раскидистыми ушами. Люди готовы платить за них неплохие деньги, как за все маленькое и изящное. Анжела сразу сообразила, в чем здесь выгода, и принялась за дело со свойственной ей хваткой. Ее несчастная истерзанная сука приносила один помет за другим. С первой серьезной прибыли Анжела купила еще двоих производительниц, и бедные псины присоединились к конвейеру. Щенки рождались чахлые, слабые. Анжела фотографировала их в умилительных ракурсах и быстренько распихивала по покупателям. У тех они вскоре заболевали и дохли: не привитые от болезней (зачем тратиться!), несшие в себе целый букет генетических отклонений. Люди пытались возмущаться, но проще перекричать взбесившегося осла, чем переспорить Анжелу. «Вы убили мою детку! – визжала Лось (всех собак она называла своими детьми). – Вы ее простудили! Как у вас совести хватает смотреть мне в глаза!» Думаю, она получала бездну удовольствия от каждого такого концерта. Их было немало, но на один ругательный отзыв о ее питомнике Анжела строчила дюжину хвалебных, подписываясь разными именами. К тому же она никогда не скупилась на рекламу. К концу первого года дело было поставлено на поток. Щенки росли в вонючих вольерах, не приученные ни к человеческим рукам, ни к выгулу. Анжела приводила их в порядок лишь перед тем, как показать покупателю. «Собаки – это моя жизнь! – говорила она дрожащим голосом, смаргивала слезу и целовала песика в выпуклый лобик. – Берегите моего мальчика!» Конец ее бизнесу наступил неожиданно. Она продала очередного дохляка десятилетней девочке. Покупку оплачивал отец. Мужчина был немногословен и хмур, но без малейших возражений выложил круглую сумму за того щенка, которого выбрала дочь. Анжела еще накинула сверху десять тысяч – сообразила, что папаша теперь никуда не денется. Откуда же она могла знать, что девчушка серьезно больна? Если бы щенка покупали здоровому ребенку, отец отнесся бы к смерти ее питомца легче. Но когда той-терьер отправился вслед за своими многочисленными братьями к собачьим праотцам, мужчина не стал ни подавать в суд, ни требовать деньги обратно. Собранной в интернете информации ему хватило, чтобы понять, с кем он имеет дело. Вместо этого отец девочки дождался, когда Анжела выведет на прогулку своих племенных сук, и перестрелял их одну за другой. Нет, Анжелу не тронул. Только собак. Полагаю, настрадавшиеся собачонки встретили смерть с благодарностью. А вот Лосина пережила несколько жутких секунд, пока перед ней стоял человек с пистолетом. На этом ее питомнику пришел конец. На отца девочки завели дело, но с Анжелы было достаточно: она так перепугалась, что оптом продала торговцу с птичьего рынка оставшихся щенков и завязала с собачьим бизнесом. Вот Лось идет к дверям, мило улыбаясь. Голову дам на отсечение: она и не вспоминает, что случилось в одиннадцатом классе. 2 Когда такси отъехало от дома, Маша достала из сумки общую фотографию. Одиннадцатый «А» в полном составе. Итак, кого предстоит увидеть в отеле? Само собой, Рогозину. Но кроме нее, еще восемь человек обещали прибыть в «Тихую заводь». Об этом Маша узнала от самой Светы, спросив ее во встречном письме, кто именно прислал подтверждение. «Восемь наших девочек, включая тебя», – написала Рогозина. «Наших девочек» – как мило! Маша попробовала договориться с самой собой. Не злиться, только не злиться! Если не считать древних воспоминаний, для этого нет повода. Может, Рогозина изменилась в своей Франции и отныне только и делает, что спасает бродячих кошек и лечит бездомных. Но другая Маша, до сих пор страдавшая по пушистому свитеру, которого у нее не было в отрочестве, не желала понимать, какое это имеет к ней отношение: ведь не ее Рогозина спасает и лечит. Идея прощения всех, включая врагов, была Маше глубоко чужда. То, что Света сделала когда-то, – разве не основание для ненависти? Маша вспомнила, что ничего не сказала об этом мужу, и нервно захрустела пальцами. Она попыталась убедить себя, что знать Сергею о том давнем случае совершенно не обязательно, да и не стоит вешать на него свои детские обиды и переживания… Но в глубине души прекрасно понимала, что та история вышла далеко за рамки детских обид. Что правда, то правда. Одно небольшое хирургическое вмешательство – и Машина судьба изменилась. Не очень сильно, но весьма ощутимо. Маша усилием воли закрыла дверь в комнату с этими воспоминаниями. В конце концов, на встрече будет не одна лишь Светка. Во-первых, приедет Тетя-Мотя, по паспорту – Матильда Губанова. Красивое имя досталось ей в честь немецкой бабушки, но никто из одноклассников Мотю так не звал. Оно подходило для изящной фарфоровой куклы, умеющей звонко говорить «мммма-ммма!», но только не для толстой, постоянно что-то жующей девочки. Мотя была безобидной, доброй и медлительной. Учителя лепили ей трояки и двойки, не дожидаясь, пока она закончит мямлить у доски. Но если у Моти было достаточно времени и ее никто не дергал, она неожиданно для всех показывала неплохие результаты. Вот только старшая школа вовсе не была заточена под то, чтобы обеспечивать кому-то, выбивающемуся из общей массы, индивидуальный благоприятный режим. Мотя доползла до выпускного класса, как Сизиф на гору, толкая перед собой непосильный булыжник образования, и облегченно брякнулась вниз. «Кулинарный техникум! – издевались в классе. – Губанова – королева рубца и холодца!» Как сложилась Мотина судьба, Маша не знала. Слышала только, что с первым мужем Матильда развелась. Ей представилась загрубелая могучая тетка с пятью подбородками и складчатой шеей. Мотя была последним человеком, который сел бы на диету. А если бы и сел, то раздавил. Палец Маши скользил по фотографии. Первый ряд, вторая слева: Белла Шверник, она же Белка, она же Циркуль. Черные кудри, жгучие очи и длиннющие худые ноги, за которые Шверник и получила второе прозвище. Еще за то, что гибкость в ней выражалась отрицательными величинами: Белка ходила так, словно проглотила шест, ноги ставила, как цапля, а если требовалось бежать, передвигалась скачками кузнечика. На ее лице совершенно невозможно было выделить одну главную черту. Длинный нос («румпель!» – хохотала Светка Рогозина) громко требовал внимания к себе. Но над ним призывно блестели огромные миндалевидные глаза безбрежной ночной черноты. Затем взгляд притягивал великолепный крупный рот. Из-за этого Маша никогда не могла понять, красива Белка или нет. Начнешь рассматривать по отдельности нос или губы – хочется их немедленно зарисовать. А соберешь вместе – и не лицо получается, а куча металлолома. Говорить спокойно Белка не умела в принципе. В ее изложении даже решение алгебраического уравнения выглядело как единство и борьба противоположностей. Учительница русского и литературы стала бояться Шверник после того, как та разрыдалась над судьбой Сонечки Мармеладовой и успокоить ее удалось только с помощью медсестры. Маша Белку выносила с трудом. Не в том смысле, что не любила, – просто в ее присутствии казалось, что воздух перенасыщен кислородом. Эмоции искрили и обжигали окружающих. К тому же на Белку временами что-то находило, и она принималась вдохновенно нести ослепительную чушь. Маше навсегда запомнилось, как Шверник вступила в спор с химичкой, доказывая той, что можно словесным воздействием изменить температуру воды.