Они подробно обговорили ее идею — как сделать так, чтобы после их парного боя Марса можно было бы вывести из игры и предоставить ему возможность делать то, что от него, собственно, и требовалось — возглавить группу по поимке уже известных участников заговора. — Хорошо бы кого-то приставить следить за Требонием, — напомнил Марс. — Вариний, — призадумавший, вымолвила Гайя с трудом, потому что ей страшно, до боли внутри, не хотелось втягивать еще и юношу, мало ей было угрызений совести за Рениту. — Он подойдет. Толковый парень, я сегодня еще раз убедился, весь день почти с ним провел рядом, — спокойно согласился Марс и не удержался, добавил едко. — Не мешал тебе с Рагнаром общаться. — Не начинай, — отмахнулась Гайя. — Ну что ты в самом деле? С головой не дружишь? Неужели ревность? А в легионе шесть тысяч человек было и коней раза в два больше с учетом обоза. Что не ревновал? Она засмеялась, закинув по привычке голову и тут же схватилась за плечо. — Вот видишь, — укоризненно, но все также отстраненно-спокойно заметил Марс. — Не готова ты еще браться за меч. — Придется все равно. Надеюсь, за трое суток что-то исправится. Не первый раз я это плечо выбиваю, не первый ставлю сама. И вариантов нет. Он тяжело вздохнул, соглашаясь: — Ну, давай сначала схему оговорим… У них оставалось не больше пары тренировочных дней, да еще и с учетом больного плеча Гайи. * * * — Береги себя, — коротко и невесело кивнул на прощание Дарий. — Вот то, что ты просила. Декурион извлек из складок плаща небольшой узкий и длинный кожаный мешочек, даже на взгляд достаточно тяжелый. Гайя подбросила его на руке и встряхнула волосами: — Хорошо, что я снова заколола волосы этой шпилькой. И на глазах изумленного Дария она с мгновение ока закрутила мешочек с монетами в свои густые пушистые волосы и снова сколола их длинной резной деревянной шпилькой. Он, не скрывая восхищения, залюбовался получившейся прической: — Матроны на приемах у императора ходят с такими прическами. А что же они туда подкладывают?! — Тебе рассказать? — посмотрела она на него с лукавой улыбкой. — Нет, — он смущенно тряхнул головой. — Просто тебе так очень красиво. — Не видно ничего лишнего? — она повернулась к нему спиной, продолжая сидеть с поджатыми ногами на широкой кровати гостевых покоев. — Нет, — Дарий, понимая, насколько серьезен ее вопрос, внимательно осмотрел высокий пучок, окруженный локонами. Она поднялась на ноги — но не так, как он привык видеть на службе, когда она взлетала по тревоге, не взирая на то, спала ли, завернувшись в плащ, в караульном помещении или сидела у костра. А тут она медленно, в едином движении спустила показавшиеся ему бесконечно длинными ноги и по-кошачьи потянулась. — Так что встречайте послезавтра Марса. Надеюсь, у нас все получится. — Гайя, ты с огнем играешь! Даже за эти три дня изменилось многое! Не оставайся! — Поздно что-либо менять. И не слишком ли ты раскомандовался? Вот погоди, все это закончится, я тебя на тренировках так загоняю! — Знаешь, я рад этому буду. Потому что, во-первых, ты отличный командир, а во-вторых, чтоб загонять меня, тебе надо уцелеть самой. Темноволосый, с почти черными, как и длинные густые ресницы, окружающие неожиданно прозрачно-серые выразительные глаза, коротко, как положено, остриженными волосами, слегка смугловатый, Дарий действительно был красив сложившейся красотой молодого мужчины, недавно вышедшего из юношеского возраста. Повзрослеть ему пришлось рано — легион, куда его направили служить, воевал в Иудее, и Дарию пришлось привыкать к бесконечному песку, отсутсвию воды и даже к тому, что море здесь настолько соленое, что желанной чистоты и прохлады не приносило. Зато, получив свою первую рану, он убедился в целительной силе этого странного моря, в котором невозможно было бы утопиться, даже если захотеть — вода сама держала тело. А отвратительная с виду черная грязь странным образом помогла быстро заживить надломленную кость в левом предплечье — несмотря на то, что попервоначалу Дарий, как и многие его товарищи по несчастью, счел такой рецепт результатом группового солнечного удара у легионных врачей. Там, в Иудее, Дарий и научился быть подозрительным, ожидая выстрела из-за высоких глинобытных стен или будучи готовым к внезапному появлению вооруженных кочевников со стороны пустыни, где, казалось бы, не может обитать никто живой, кроме ушастых ежей и разнообразных ящериц. Там же он научился и искусству любви — в постели с хорошенькими иудейками, которые сами вешались на шею красавцам римским солдатам, так разительно отличавшимся от их носатых и унылых мужчин, обремененных массой запретов. Хотя, как понял Дарий за четыре с лишним года службы, видимо, запреты не распространялись на то, чтоб не лгать в глаза с застенчивой улыбкой и не пытаться сделать деньги даже из воздуха — очевидно, это в понимании местных жителей было не так страшно, как в субботу зачерпнуть воды из колодца для попросившего попить римского разъезда, возвращающегося после патрулирования в пустыне. И вот сейчас он был не на шутку взволнован решением своего командира. Оспаривать его он не мог, хотя и попытался чисто по-человечески в прошлый раз ее остановить, особенно после того, как Гайя оказалась у него на руках без сознания от боли. Тогда, впервые осознав в душе, что его несгибаемый центурион, умеющий проявить ставящую в тупик и более старших по возрасту солдат выносливость во время учений, а во время боевых операций — вполне оправданную жесткость, граничащую с жестокостью, на самом деле еще и красивая, хрупкая девушка, он был просто потрясен своей слепотой. На учениях и тренировках, стараясь не отстать от нее, не проявить слабость и не заслужить презрительного: «Мальчишка!» от тех, кто был равен ей по силе и выучке, он думал о том, как бы самому не сплоховать, а не о том, трудно ли в этот момент командиру. И, сохраняя в душе влюбленность в красавицу-центуриона, он ни одним взглядом не решался это показать до последних событий. * * * — Рагнар… — Марс готовился к непростому разговору. — Могу тебя попросить? — Да, конечно. — Присмотри за Гайей. — А сам что? И вообще, что ты ее так отгоняешь от себя в эти дни? Что вы не поделили? — Это уже не важно. Важно, что мы завтра утром сойдемся на арене. — Неужели нельзя было что-то сделать? И вообще, как ты смог узнать заранее? Это что-то новенькое. — Повезло. — Наставник? — Какая разница? — Никакой. Но я слышал краем уха, как она просила его об этом. За что она так злится на тебя? Это же ее просьба была. И как-то она резко встрепенулась. — Забери ее к себе в камеру. Прямо сегодня. И не спрашивай. Ни ее, ни меня. Просто защити. — Марс, бой на арене, это всего лишь бой. Дрался же ты с Таранисом. И что? И Гайя с Таранисом дралась. Вернешься завтра вечером, помиришься. Цвет ей подари. Таранис вот врачихе же дарил троянду. — И что? — бездумно переспросил Марс, не понимая, при чем тут какие-то дурацкие цветы, когда он может завтра ранить по случайности единственного близкого ему и любимого человека, а жизнь без Гайи он вообще себе не представлял. — Ну, помириться с ней. Она же такая нежная. — Вот! А я на нее с трезубцем! — И что? — искренне удивился Рагнар. — Сведете к ничьей. Мне ли тебя учить? Хочешь, пойдем, покажу как. — Так ты выполнишь мою просьбу? И не пытай меня сейчас, и так нелегко. — Понимаю. Ты ее любишь? Или разлюбил, и она потому и злится? — Да прошу тебя! Не трогай! Просто пообщай, что будешь ее беречь! — Марс снова саданул кулаком по стене, и с досадой увидел на беленой поверхности красно-бурый мазок. — Ну вот, еще и стены гадить?! — откуда ни возьмись, налетел надсмотрщик Тит. — Да ты обнаглел, похоже. И он прошелся по спине мужчины плетью — так, слегка, для острастки, и лишь слегка надсек кожу. Марс даже не почувствовал попозшую струйку крови, едва повернув голову в сторону обидчика: — Да что стены, мне в душу нагадили… — Вот как? — хмыкнул Тит. — Да уж весь лудус знает. То ты с Рыжей миловался по всем углам, а тут два дня только с ней и дерешься. А вообще-то, поверь моему опыту, тебе с ней не сладить. Она слишком опасна. Марс готов был врезать промеж глаз всем, кого встретит на пути. И не мог представить, что завтра будет стоять с Гайей глаза в глаза на арене на глазах у всего города — а уж что там будет весь город, мало кто сомневался. Посмотреть, как они с Гайей будут убивать друг друга, захотели даже ланиста с его помощником. Марс не боялся за себя. Он знал, что если все удастся так, как они задумали, то он останется жив — Гайя умела контролировать свой удар. Другое дело, если что-то после пойдет не так — пришлют проверить смерть не Рениту, а кого-то из лорариев. Или публика потребует добить на всякий случай еще и мечом. Что ж, смерти он тоже не боялся — просто тогда терялся смысл всего этого спектакля, и задерживать Публия придется кому-то другому, не столь знакомому с его повадкой. И гораздо больше его страшила возможность задеть Гайю трезубцем. Ее плечо поджило благодаря усердию Рениты, и уже не болело так зверски, но все же могло дать о себе знать. — Ты еще ухмыляться? — Тит ударил его снова, на этот раз по плечу, и снова брызнула кровь. Он замахнулся и в третий раз, но Рагнар и Марс одновременно попытались перехватить плеть, и от этого только стукнулись кулаками, что развеселило Тита так, что несколько охладило служебный пыл. Надсмотрщик хохотнул: — Ладно, закрась стену. И вот еще и дорожку замой. И вали в баню, готовиться к завтрашнему. Марс и Рагнар переглянулись злыми глазами. Они оба поняли без слов мысли друг друга — оба не дали сдачи Титу, что бы не подставить Гайю. Марс прекрасно понимал, что если сорвется поединок с ним, то не избежать ей встречи с Вульфриком Безжалостным на арене. Он видел, как сражался Вульфрик в тренировочных поединках — его и правда безжалостную манеру. Все же гладиаторские бои отличались от настоящей битвы, и мало кто из гладиаторов стремился причинить лишние мучения товарищу по несчастью. Убивать — да, убивали, и избежать этого было трудно. Но старались сделать это как можно быстрее и безболезненнее, все же все они были достаточно опытными воинами. А если ранить, то так, чтобы не оставить калекой, в основном старались нанести касательные порезы — крови много на радость зрителям, а лечения максимум на декаду. А нарочно рассечь лицо, отсечь ухо, перерезать сухожилия — это было нормой только для Вульфрика. — Давайте я стену закрашу, — появился откуда-то из-за угла Вариний. — Марс, можно с тобой переговорить, пока будем тут вместе с побелкой возиться? — Да что это тебя так потянуло красить? — удивился Рагнар. — И со мной ты поговорить не хочешь? Юноша смутился, потому что Рагнара очень уважал, а уж после того случая, когда северянин на руках принес его, избитого и еле сдерживающего стоны, к врачу, испытывал чувство благодарности и не знал, как отблагодарить, да и случай не представлся. А тут выпала возможность помочь хотя бы Марсу.