– К Борису. – Кхм. И что с того? Я должна отчитываться, куда, а главное, по какой надобности поехала? – Но… – Что, Катя? Я взрослая и незамужняя дама, не обремененная семейными обязанностями. Ты не поп, чтобы уличать меня в грехопадении. Все в пределах светских приличий. А вот следить… Кстати, а зачем ты за мной следила? – Я… Мне… – Ох, девочка моя! Да как же такое произошло-то? Господи, дитя!.. Москаленко играла. Но играла так, как и не снилось ни одной актрисе. Потому что та лицедействует на сцене, она же играла роль в жизни, что стократ труднее. Елизавета поднялась и подошла к девушке, которую в этот момент прорвало. Катя уткнулась ей в живот и наконец заплакала. Москаленко обняла Катю и прижала к себе, искренне разделяя ее горе, но не считая себя вправе успокоить несчастную и развеять сомнения. Пусть поплачет. Слезы, они как дождь, смывающий грязь с мостовой и изгоняющий духоту, омывают душу и приносят облегчение. – И когда только успела, девочка. – Не зна-аю-у. – Вот и я не знаю. Ведь вы и не виделись-то толком. Так, только урывками. Ну на катере. Так и там все больше отмалчивались. Не стоит он того, девочка моя. Самый обычный кобель. Хорош, конечно, иначе второй раз я к нему не поехала бы. Но только и того. Он еще на катере со мной заигрывал, шельмец. Ну, я и подумала, что неплохой вариант. Опять же, обещал сегодня пикник и охоту. Где он? – Он мог пообещать в горячке, но денег на то недостало. – Э-эх. Наивная простота. Я видела у него билет на пароход, отбывающий сегодня утром. Нет его уже на Нампуле. – Значит, он… – Именно, девочка. Самый обычный кобель, которому нужно только одно. И как только я просмотрела… – вновь начала сокрушаться Москаленко. Опустилась на колени и, обняв девушку, притянула ее к своей груди. Только не вспоминать о чести и долге. Когда в сердце змеей заползают чувства, рассудок молчит. Клин клином вышибают. Порой это ревность. А иногда – вдруг возникшая сильная неприязнь. В сердечке юной Кати сейчас бушевали сразу оба этих чувства. Ей больно, но это пройдет, непременно пройдет. Жаль, конечно, что оно так вышло. Нехорошо куражиться над первым чувством, преисполненным искренности и чистоты. Но что уж тут поделать, коли так сложилось. Сопереживание девушке было так сильно и искренне, что Елизавета Петровна и сама не выдержала, сначала всхлипнув, а там и откровенно заплакав… Окончание полдника ознаменовалось не только слезами в три ручья, но и полным примирением. Кате все еще было больно, но это уже не имело никакого отношения к спутнице. Не она, так другая. Кобелиная натура все одно взяла бы свое. Обидно и больно так ошибаться в человеке. Но ведь Борис и впрямь не появился сегодня с утра. Ведь от него ничего особенного не требовалось. По сути, только присутствие. Остальным бы и они озаботились. Но его и след простыл. Не зная, чем себя занять, они направились к картинной галерее. Время еще раннее, общество начнет собираться только ближе к закату, когда дневная жара окончательно спадет. Сейчас это заведение могли посетить только реальные покупатели. Причем готовые приобрести картину в отсутствие выставляющегося автора, который появится только с началом вечернего приема. Им нужно было отвлечься от переживаний. В этом неплохо помогла бы охота. Тем более что лицензиями они озаботились еще вчера. Однако сегодня с ней затеваться уже поздно. В театре представление дают только вечером. Как альтернатива – картинная галерея. – А он и впрямь хорош, – рассматривая висевшие на стене картины, произнесла Москаленко. – Да. Он весьма умело играет со светом и тенью. Не думаете, что его работы достойны занять свое место в вашей коллекции, тетушка? – поинтересовалась Катя. – Сколько раз тебе повторять: ну не называй ты меня тетушкой и по имени-отчеству на людях! – зашипела Москаленко. – Лиза и на «ты». – Опять начинаете? Вот так посчитаешь вас подружкой, а вы парней уводите. Сказала вроде и шутя, но тут же самой стало горько. Москаленко бросила на нее осуждающий взгляд. Катя легонько пожала плечами: мол, прости, глупость сморозила. И еще какую. Вот оно нужно, бередить свою же рану? – Нет, Катенька, он несомненно хорош, но модный не значит талантливый. Увы, но тут я, пожалуй, себе ничего не присмотрю, – прохаживаясь дальше и рассматривая картины, развешанные на стене, задумчиво произнесла Елизавета. Смещаясь вдоль картин и все больше убеждаясь в том, что здесь она ничего приобретать не станет, Москаленко обратила внимание на владельца галереи, возившегося в дальнем закутке. Рядом с ним находился какой-то рабочий, которому он что-то объяснял. Похоже, это был плотник, и сеньор Силвейра заказывал ему рамы для картин. Влекомая любопытством, Елизавета направилась к ним. Эта выставка уже идет и продлится несколько дней, пока коллекция будет интересовать клиентов. Но жизнь не стоит на месте, и, похоже, владелец галереи готовит уже следующую. Быть может, там ее что-то заинтересует. – Прошу прощения, сеньор Силвейра, вы позволите взглянуть на эти картины? – О-о-о, сеньорита… – Сеньора, – поправила она его, дабы не вводить в заблуждение своей внешностью. Ну и вообще, взрослая женщина воспринимается уже совершенно иначе. – Прошу прощения, сеньора, но это работы для будущей выставки, – пряча картины от ее взора, произнес он. – Готовите что-то необычное? И это – на фоне столь модного художника? Вы меня заинтриговали. – Увы, сеньора, но я пока не могу раскрывать интригу. Прошу понять меня правильно… – Вам необходимо сначала до конца разыграть карту Хосе Гонсалеса. Я понимаю. Ну а если я дам вам слово чести не раскрывать интригу? Просто я ценительница изобразительного искусства и имею частную галерею. Если есть смысл, то я дождусь открытия выставки. И быть может, даже внесу аванс прямо сейчас, дабы не упустить картину. – Сеньора, вашего слова конечно же достаточно, и вы все правильно поняли. Но картины не готовы. Они все еще в упаковке. – И все же. Вы позволите взглянуть? Ну вот как отказать благородной, дающей слово чести? Откажи ей, и это, скорее всего, будет воспринято как оскорбление. Поэтому, как ни хотелось ему этого избежать, Силвейра вынужден был сдаться. Даже при этом скудном освещении закутка Елизавета сразу же поняла, что картины стоили того, чтобы на них взглянуть. Работа не мастера. Более того, по уровню ниже, чем выставленные здесь же картины Гонсалеса. Но талант сквозил едва ли не в каждом мазке. Перед ней было бушующее море, которому бросил вызов небольшой паровой катерок. На корме двое – парень и девушка. На фоне общей панорамы фигурки маленькие, но, несмотря на это, художнику удалось передать напряжение, решимость и восторг парочки, противостоящей стихии. И это при том, что каждая из них была прорисована всего лишь несколькими штрихами масла. Талант. Картина была им буквально пронизана. – Лиза, это ведь наш катер, – находясь под впечатлением, произнесла Катя. – С чего ты взяла? – Посмотри, разве ты не видишь? Очертания, покраска. – Похож. Но это ничего не значит. Типовой проект, – понимая, что саму ее заинтересовало вовсе не изображение суденышка, задумчиво произнесла Москаленко. – Ну да, – согласилась девушка. – Мм. РБП. Это то, о чем я подумала? – взглянула она на сеньора Силвейра. – Если вы о неизвестном одаренном художнике, путешествующем инкогнито, то да. Это его работы. И их появление в моей галерее достойно детективной истории. – А это его же акварели? – Да, сеньора. – Позволите взглянуть? – Пожалуйста. Техника письма акварелью и маслом отличается. Некая схожесть конечно же присутствует, хотя отличий все же куда больше. Но именно схожесть и уловила Елизавета, окончательно поняв это, только когда в ее руках оказалась одна из акварелей. – Боже, но это же вы! Обе, – не в состоянии скрыть свое удивление, произнес Силвейра. Они с Катей никогда не участвовали в перестрелке с необузданной толпой дикарей. Более того, у Москаленко никогда не было винчестера, который она держала за бесполезную погремушку. Но именно им она и была вооружена, стреляя в перекошенное злобой лицо чернокожего воина. Катя же в этот момент перезаряжала оружие, выцеливая следующего врага. Напряжение схватки угадывалось практически физически. – Что скажешь, Катенька? – Скажу, что у меня дежавю и теперь поклонник завелся у нас обеих. – Ты тоже узнала руку того художника? – Н-нет. Я не настолько разбираюсь в живописи. – Да, девочка. Это уже можно назвать живописью. Сеньор Силвейра, нам необходимо срочно отбыть, но я все же хотела бы оставить за собой некоторые из этих картин. Полотна с предварительными табличками «продано» только подогреют интерес покупателей. Сейчас мы отберем картины, а потом я пришлю деньги и адрес. Вы же сумеете выслать мне эти работы по почте? Расходы, разумеется, за мой счет. – Несомненно, сеньора. – Вот и замечательно. – И куда мы так спешим? – поинтересовалась Катя, когда они вышли на улицу. – Я пока ни в чем не уверена, но очень надеюсь, что права и мы успеем. Господи! Он одаренный! Его похитили в Джедде. Там же она приобрела акварели того начинающего художника. Прогресс конечно же налицо, но она готова была поклясться, что это одна и та же рука. Там изображение Кати. Здесь – их двоих. Причем была еще одна акварель с ними. Местность насквозь незнакомая, но это и не важно. Вчера при посещении Бориса на квартире она еще обратила внимание на то, что его руки слегка испачканы красками, и заметила каплю на манжете рубашки. Слишком много совпадений. Как она могла не сопоставить этого раньше? Стоп. Сопоставлять пока было нечего. Все прояснилось вот только что. Говорить Кате она ничего не стала, не стоит ее обнадеживать. Опять же, не хотелось усугублять размолвку, которая вроде как миновала. Одаренный – это меняет все! И почему этот идиот молчал? Рыцарь без страха и упрека. Ну вот зачем он молчал? Сразу же по прибытии на яхту она отдала капитану приказ готовиться к отходу. Отправила Антона по адресу Бориса и заодно отдала распоряжение относительно галереи. К сожалению, она оказалась права. Молодого человека дома не нашлось. Судно, на которое у него был билет, убыло еще утром. Ну да ничего. Их «Чайка» недаром носит свое имя. Яхта имеет легкий и стремительный ход. Так что беглеца они нагонят скоро. Главное – ничего не загадывать и не развеивать недоумение Кати и капитана. Рано. Пока слишком рано.