Имевшиеся у Бориса готовые пятнадцать картин удалось сбыть без особого труда, не покидая бухты Адена. И по выгодной цене – пять фунтов за картину. Вообще-то, если судить по качеству других работ, хозяин галереи заработает на них минимум втрое, а то и больше, но Борис был готов смириться с такими потерями. Он пока еще никто и звать его никак. Так чему тут удивляться? Однако Измайлов уже начал закладывать фундамент на будущее. На его картинах появилась подпись в виде витиеватых букв РБП – Рудаков Борис Петрович. Ну вот не мог он не потрафить своему самолюбию. Глядишь, через пару-тройку лет эта подпись станет узнаваемой и ценимой среди знатоков. А что такого? Гений он или погулять вышел? Пусть он и не собирается всю жизнь стоять у мольберта, к развитию дара он подходит основательно, а значит, и результат непременно будет. И может статься, что гораздо раньше, чем он предполагает. С реализацией картин пришлось разворачивать целую спецоперацию. Как выяснилось, из него получился не такой уж и плохой конспиратор. Разве только за небольшим исключением. Вынужденный скрываться от всех, он раздобыл качественный парик, накладные усы и брови. Кроме того, решил воспользоваться моментом нахождения в Адене русского судна и, купив форму, выдал себя за члена его команды. Хозяин галереи ничего не заподозрил. Попытался сбить цену до совсем уж неприличной. Не без того. Когда же Борис ответил отказом, еще и пригрозил, что вызовет полицию. В ответ Измайлов только повеселился: мол, давай, вызывай. Ему-то бояться нечего, потому что желающий сохранить инкогнито хозяин картин находится на борту судна. Он и матроса вызволит, и картины заберет, а вот сам торговец останется с носом. Что говорить, аргумент был железным, а картины хороши, чтобы хозяин галереи пошел на попятный и согласился уплатить означенную сумму. Семьдесят пять фунтов или триста семьдесят пять рублей. Ничего так, приличные деньги, даже с учетом того, что почти месяц пришлось безвылазно простоять у мольберта. Аден они покинули буквально на следующий день. Море звало и манило так сильно, что Борис ничего не мог с собой поделать. Да и не желал, если честно. Не будь у него потребности в адреналине и приключениях, то и не затевал бы побег. Наверняка ему нашли бы хороших наставников и он добился бы уже значительно больших результатов. Н-но… Ему нужен был этот простор. Единственно, что слегка напрягало, так это Алина. То, что она странная, это еще мягко сказано. Совершенно непонятно, как такая особа вообще смогла просидеть пару лет обычным клерком. Вот уж действительно адреналиновая наркоманка. Хотя это вполне объясняет, каким образом она могла вляпаться в неприятности на Вольвике. Ну вот не верилось ему в то, что те матросы домогались ее в грубой форме, выбравшись в приличный квартал. Обычно эти ребятки знают, где и как себя вести, а с повышением уровня алкоголя в крови начинают дрейф в сторону порта с его злачными заведениями. Зато изнывающая от скуки Бочкарева вполне могла прогуляться в сторону неблагополучного квартала, дабы разогнать свою кровушку. Кстати, она хорошо владеет приемами рукопашного боя. Даже уроки Борису дает, благодаря чему ему удается качественно прокачивать боевые умения. И это несмотря на то, что она уступит ему по всем физическим показателям. Правда, положа руку на сердце, несмотря на ее технику, справиться с ним она все же могла далеко не всегда. В основном подлавливала на ошибках из-за его неопытности. Но это ведь и не важно. В бою главное – победить, а уж как ты этого добьешься, дело десятое. Очень может быть, что в той подворотне она не рассчитала силенки и вынуждена была схватиться за оружие. Так вот, Алина оставалась темной лошадкой. Все указывало на то, что их свел случай. Никаких предпосылок думать иначе у Бориса не было. Ее возраст не вызывал сомнений. У него уже был опыт общения с Елизаветой Петровной, сквозь юность которой то и дело проскальзывала взрослая, умудренная опытом и в меру циничная женщина. С Алиной ничего подобного не наблюдалось. Ей и впрямь было двадцать семь. Скрытность и нежелание показывать Суть? Так ведь и он не больно-то откровенен. Но нужно было что-то делать с тревогой, периодически начинающей сосать под ложечкой. Порой накрывало его, что она может сдать гения ради солидного вознаграждения. Деньги часто становятся причиной вражды и между родными людьми, что уж говорить об их случае. Словом, либо разбегаться, как в море корабли, либо становиться одной командой. Есть еще один вариант. Как и планировал изначально, забиться в какую-нибудь нору и не отсвечивать. Денег у него достаточно, чтобы позволить себе достойную жизнь и в тихой обстановке заниматься самосовершенствованием. Годик, а там можно будет и к старикам-разбойникам вернуться. Только, как уже говорилось, скучно ему на одном месте. Словно шило в заднице. В какой-то момент и от мольберта начинает воротить, как того Верещагина – от черной икры. Глупость? Возможно. Но вот не хотелось ему прятаться по щелям, как таракан, и все тут… В очередной раз дернулся поплавок, и Борис подсек рыбу. Бамбуковое удилище тут же изогнулось под напором сопротивляющейся добычи. Впрочем, не так уж и серьезно, что и неудивительно, если учитывать размеры улова. Карась оказался как под копирку, стандарт, раза в полтора больше ладони Измайлова. Несерьезная рыба? Ну, это как сказать. Ему нравился что пресноводный, что этот вот, морской. Бросил взгляд на ведро, удовлетворенно кивнул и начал сворачивать удочку. Для завтрака четырех штук достаточно, а больше и не нужно. Холодильников не завозили. Раздобыть лед не проблема. Ледогенераторы активно используются уже лет тридцать. А холодильные шкафы местные используют более сотни лет. Но возиться с ним на борту не было никакого желания. Поэтому путешественники предпочитали обходиться нескоропортящимися, консервированными или свежими продуктами. Спускаться в кокпит[4] и уж тем более во внутренние помещения яхты не стал. Не хватало еще там мусорить. Да и Алина этого не оценит. Поэтому расположился там же, где и ловил, на носу. Благо предусмотрительно прихватил с собой все необходимое, даже разделочную доску. Незачем оставлять отметины на крашеной палубе. Все отходы он без зазрения совести сбрасывал за борт. Несмотря на то что порт в Эрслебене большой, акваторию сильно загаженной не назвать. А уж в стороне от стоянки крупных судов так и подавно. Поэтому в марине для яхт ловля рыбы – вполне обычное дело. Рыбьи же потроха назвать загрязнением язык не поворачивается. Вон товарки разделанных рыб как набрасываются на сбрасываемые в воду отходы. Покончив с разделкой, он смыл с палубы оставшиеся разводы, не забыв пройтись машкой, эдакой морской шваброй из пеньки. После чего спустился вниз. Алина уже поднялась и колдовала у плиты. Скосила взгляд на улов и одобрительно кивнула. Ну и что с того, что она готовит блинчики. Полакомиться парочкой небольших, но вкусных карасей никогда не вредно. – Добытчик, – хмыкнув, заметила она. – Не хочешь, не ешь. Вон, кофе обойдешься. – Ага. Как же, разбежалась. Корми уж. – То есть жарить их тоже мне? – Оставь. Сама управлюсь. Двоим у этой плиты точно делать нечего. Если только озорничать, – лукаво стрельнув в него взглядом, кокетливо произнесла она. А что такого? Развлекались они по-разному. Благо никто им в этом помешать не мог. Впрочем, вопрос с необходимостью найма хотя бы одного матроса уже поднимался. Слишком уж выматывающими были дальние переходы. От Адена до Эрслебена всего-то двести пятьдесят миль, но из-за неблагоприятного ветра идти пришлось двое с половиной суток. – Алина, я уже давно хотел с тобой поговорить… – устраиваясь в кресло, произнес он. – Не знала, что между нами пробежала кошка и мы не разговариваем, – хмыкнув, шутливо заметила она. – Я серьезно. – Ну говори, серьезный ты наш, – пристраивая чугунную сковородку на горелке и наливая растительное масло, великодушно разрешила она. – Дело в том, что я одаренный, – словно бросаясь в омут с головой, произнес он, не сводя с нее глаз. – Я должна сильно удивиться? – мазнув по нему взглядом и вновь возвращаясь к плите, буднично произнесла она. – Мм, – даже растерялся он. – Боря, когда находишься с тобой в столь близком общении, невозможно не понять, что ты одаренный художник. – Ты это поняла по картинам? – В живописи я не разбираюсь. Только на уровне «нравится – не нравится», хороший художник или бездарь. Сама для души иногда рисую акварелью. Кстати, давненько уже не баловалась. Надо бы купить этюдник. Но чтобы не заметить то, с какой одержимостью ты рисуешь, нужно быть совсем уж тупой гусыней. Все стены картинами увешал. – То есть ты знала с самого начала? – Нет. Поняла, только когда мы перебрались на яхту. Так-то думала, что просто нравится рисовать. Ну, мало ли увлеченных чем-либо людей? И таланта нет, и выходит все сикось-накось, а они не успокаиваются. Но чтобы понять, что это не твой случай, моих познаний в живописи хватило. Кстати, у тебя неплохо получается перевоплощаться. – То есть ты наблюдала за моим маскарадом? – Не специально, – пожав плечами, произнесла она. – Просто приметила тебя в городе. Если бы увидела твое лицо, то, может, и усомнилась бы, но я сначала узнала тебя со спины. К чему тебе это, Боря? Ты ведь можешь жить припеваючи. С тебя будут пылинки сдувать. Предоставят лучших наставников. – Не хочу сидеть на цепи. – Понятно. А сколько тебе лет? Извини, но я запуталась. То передо мной взрослый мужчина, то чистой воды сопляк. – В мае исполнится пятнадцать. – О бож-же, как низко я пала, связалась с мальчишкой, – картинно поднеся ладонь ко лбу, трагичным тоном высказалась она. После чего как ни в чем не бывало вернулась к рыбе, начав обваливать ее в муке. И опять стрельнула в него озорным взглядом. – То есть теперь между нами все кончено? – не менее картинно вздернув бровь, поинтересовался он. – Не дождешься. Меня все устраивает, – энергично мотнула головой она. – И какие у тебя планы? К чему этот демарш? Ведь еще и из дому сбежал. Подделка документов. Господи, Боренька, да ты уже на каторгу себе насобирал. – А к чему тебе было сбегать из дома и вместо того, чтобы выйти замуж, отправляться на одну войну, потом на другую? Вроде бы и остепенилась, нашла спокойную работу, но сейчас стоишь у плиты на собственной яхте и прикидываешь, куда бы еще податься для вящего веселья. – И какова конечная цель? – Пока очень хочется встать на палубу собственного корабля. – Вот так. Ни много ни мало. – Пока, – воздев указательный палец, уточнил он. – Понятно. Ну что же, давай расставим все точки над «и». Если ты опасаешься, что я тебя сдам за вознаграждение, то напрасно. Деньги меня интересуют мало. Признаться, если возникнет нужда, то решить этот вопрос для меня не составит труда. Причем даже если придется преступить закон. Война, знаешь ли, накладывает свой отпечаток, – выкладывая обвалянную рыбу на раскаленную сковородку, произнесла она. – Прямо камень с души, – ничуть не лукавя, произнес он. Поверил он ей сразу. Ну, хотя бы потому, что все, сказанное ею, полностью укладывалось в его представление об этой девушке. Единственно, оставалась еще возможность, что она могла оказаться на службе в Департаменте иностранных дел или разведотделе Генерального штаба. Хотя, конечно, сомнительно. Не та он фигура, чтобы за ним охотились на таком уровне. А если бы она была на службе, то ее никто не отпустил бы в длительный отпуск. – Кстати, твою паранойю я одобряю. Коль скоро решил быть наособицу, то опасаться нужно всех. Англичане, итальянцы, французы, да хоть эфиопы. Последних, кстати, в особенности. Все они хотят заполучить себе одаренного. – Отчего такой акцент на Эфиопское царство? – Последнее государство Африканских архипелагов, которому пока удается избежать колонизации. У них, по сути, нет ничего, кроме решимости сражаться до последнего вздоха. Так что они цепляются за любую возможность, которая позволит им усилиться. – Неужели одаренный – столь серьезная фигура? – В шахматы играешь? – Скажем так, знаю, как ходят фигуры. – Это ты зря. Начинай учиться. Серьезно развивает мышление. Одаренный – это та самая пешка, которая имеет все шансы, пройдя определенный путь, стать ферзем. – Мне говорили о чем-то подобном. Мол, только одаренным по силам сегодня поднять боярский род. – Слова, не лишенные смысла. – Почему? – Боярин – это не просто глава рода, владения, казна и военная сила. Это лидер по Сути, способный поднять родовичей. А это такая прорва опыта, что ты себе даже представить не можешь. И главное, далеко не все завязано на него, хватает и других нюансов. Так что либо наследственная преемственность, либо неординарная личность. – И какой интерес у тебя? – Забыл? Я решила покинуть тихую заводь еще до того, как поняла, что ты одаренный. Просто обрыдло. И та небольшая встряска с французами словно сорвала крышку с котла с адским варевом. Теперь пока не выкипит хотя бы часть, мне на месте не усидеть. Но сдается мне, что с тобой даже веселее будет. Давай к столу, завтракать пора, – выкладывая на блюдо горячую рыбу, подытожила она. Караси были великолепны. И кто скажет, что завтракать рыбой неправильно, пусть идет лесом. У этого блюда был только один недостаток. Нужно было поймать еще парочку. А лучше четыре. Карась же. Он что пресноводный, что морской, как семечки. Поставь перед Борисом большое блюдо, так он не встанет, пока не добьет все до последнего кусочка. – Кстати, Боря, сдается мне, что ты уже закончил свои картины, – обсасывая косточку и кивая на стену, увешанную занавешенными полотнами, поинтересовалась она.