Правда, к жене приходского священника относились по-другому. До замужества мать Рут была мисс Фитцрой, последняя в своем роду. Она выросла в Усадьбе, где позже устроили дом для престарелых обеспеченных стариков. Старожилы Нижнего Стоуви, игнорируя ее семейное положение, упорно звали мать Рут «мисс Мэри». Ее уважали и считали экстравагантной. «Мисс Мэри» водила машину, что пятьдесят лет назад было немыслимым для деревенских жительниц. Раз в неделю она ездила в Бамфорд, где делала укладку в настоящей парикмахерской, а дважды в год даже выбиралась на поезде в Лондон! Соседки потом сплетничали благоговейным шепотом: она стрижется в парикмахерском салоне «Хэрродса»! Местные жительницы делали друг другу химическую завивку, поэтому в сырую погоду их самодельные кудри вставали дыбом, словно их обладательниц ударило током. В первый же школьный день Рут допустила оплошность. В полдень учительница сказала детям, что сейчас у них полдник. Если у Рут нет с собой полдника, она может сходить домой, а вернуться к двум часам. — Ах, вы имеете в виду обед! — воскликнула Рут. Одноклассники подняли ее на смех. Подобные оплошности они не прощали. В тот первый день ее посадили рядом с Дайлис Туэлвтриз; ее смутило то, как странно пахла ее соседка по парте. Позже она поняла, что от Дайлис пахнет прогорклым свиным жиром и капустным супом. Ее платья редко стирали. Да и сама Дайлис, если уж на то пошло, мылась нечасто. Справедливости ради надо сказать, что почти все матери в деревне следили за чистоплотностью своих детей: перед школой их заставляли мыться «до скрипа», одевали во все лучшее и чистое. Мальчиков стригли почти «под ноль», по-военному, а девочкам заплетали тугие косички. Семья же Туэлвтриз, как вскоре выяснила Рут, была на особом положении. Соседи относились к Туэлвтризам с опаской и предпочитали не иметь с ними дела. Иногда Рут думала: не потому ли учительница посадила их с Дайлис вместе? Может, рассчитывала, что две парии неизбежно подружатся? Надежды учительницы не оправдались. Пусть другие дети и отторгали Дайлис, потому что она была «из этой семейки», но Рут она презирала ничуть не меньше остальных. В ту же начальную школу, только классом-двумя старше, ходили Сандра и молодой Билли Туэлвтризы. С десятилетним Билли, дружелюбным, но туго поддающимся обучению, Рут почти не общалась, к тому же он частенько прогуливал уроки. Сандра и Дайлис ходили в обносках, вечно голодные. Дайлис была одета хуже всех, потому что ей приходилось донашивать вещи Сандры, которые и к Сандре попадали с чужого плеча. В один ужасный день Дайлис появилась в школе в прошлогоднем платье Рут, купленном за несколько грошей на дешевой распродаже. Оно жало ей в талии, а выпущенный подол был заметно ярче. Рут страшно смутилась. Дайлис же злилась на нее и нарочно залила зелеными чернилами рисунок, над которым Рут долго трудилась: королева в день коронации. Зимой сестры Туэлвтриз носили вязаные капюшоны. Ботинки у них вечно были нечищеные, как и зубы. «Вот почему, — с грустью подумала Рут, — сейчас у меня все зубы свои, а у бедняги Дайлис вставные». Более того, Дайлис и Сандру окружала какая-то тайна, вызывавшая благоговейный ужас у маленькой Рут. Время от времени на их ногах и руках появлялись непонятные синяки, и не такие, какие бывают, когда упадешь или расцарапаешь коленки на игровой площадке. Рут так и не осмелилась спросить у Дайлис, откуда у нее кровоподтеки. Рут много раз задавалась вопросом, почему ее отец решил, будто ей будет хорошо в деревенской начальной школе. Учителя были с ней добры, но от этого одноклассники относились к ней еще хуже, называя ее «учительской любимицей» и «подлизой». Правда, она никогда не вела себя плохо. Просто не могла. Как-никак, она была дочерью приходского священника. Родители внушали ей, что она должна «подавать хороший пример» остальным. Пример чего? В пять лет таких вещей до конца еще не понимаешь. Рут решила, что ей следует всегда делать то, что велят, и не говорить, если тебя не спрашивают. Вначале предполагалось, что она будет страдать в начальной школе Нижнего Стоуви до одиннадцати лет. Но однажды — ей тогда исполнилось девять — она вернулась домой и невинно поинтересовалась, что значат новые слова, которые она услышала на школьном дворе. Очевидно, эти слова (Рут понятия не имела, что они означают) оказались такими нехорошими, что родители едва ли не тут же забрали ее из деревенской школы. День, когда она в последний раз вышла из ворот школы Нижнего Стоуви, стал одним из счастливейших в ее жизни. Тогда ее, несмотря на нежный возраст, отправили в школу-интернат, открытое всем ветрам заведение в Дартмуре, которое в смысле строгости режима могло бы посоперничать со знаменитой Дартмурской тюрьмой. С тех пор Рут приезжала в Нижний Стоуви лишь во время школьных, а позже — университетских каникул. Мама в письмах время от времени писала о каких-то событиях в деревне, сообщала об успехах бывших одноклассников Рут. Сандра вышла замуж за военного и уехала с ним за границу, в далекие края; представить это было трудно, почти невозможно. Дайлис тоже вышла замуж, но через год муж ее бросил. Она вернулась домой к родителям, и как раз кстати, потому что у миссис Туэлвтриз (на руках и ногах которой тоже время от времени появлялись синяки) отказали ноги, и она осталась прикованной к постели. Вскоре после того она умерла, и Дайлис осталась вести хозяйство престарелого отца. Никто не помнил ее новую фамилию; для всех она осталась Дайлис Туэлвтриз, как будто ее брак был своего рода оплошностью, которой можно пренебречь. Рут с мужем вернулась в Нижний Стоуви двенадцать лет назад. К тому времени обоих ее родителей уже не было в живых. Дом священника стал частным домом; в нем жили Мюриэль Скотт и Роджер, тогда буйный щенок. Мюриэль со свойственным ей оптимизмом уверяла, что Роджер «успокоится, когда станет старше». Если бы! С годами Роджер как будто лишился даже остатков собачьего разума, если, конечно, он у него вообще имелся. Школа доживала свои последние дни. Тогда, увидев на своем пороге Дайлис, Рут почти обрадовалась. По крайней мере, хоть что-то осталось неизменным… И все же Рут не могла отделаться от чувства, что Дайлис, как в детстве, презирает ее. Глава 5 1 Дэйв Пирс стоял перед зеркалом в ванной, широко разинув рот, и морщился, силясь разглядеть больной зуб. Зеркало висело неудобно — низковато для него. Тесса уверяла, что, если зеркало повесить выше, она до него не дотянется. Теперь ему приходится сгибаться чуть ли не пополам, а такое положение трудно долго сохранять. И освещение было недостаточно ярким. Если же он приближал к зеркалу лицо, зеркало тут же запотевало от его дыхания, и ему вообще ничего не было видно. Он оттянул нижнюю губу и склонил голову набок — вряд ли с такой гримасой можно выиграть конкурс на самую ослепительную улыбку. Больной зуб с виду ничем не отличался от других. Почему же, когда он жует что-то на этой стороне, пьет что-то горячее или холодное, ему кажется, будто ему в челюсть втыкают раскаленную иголку? Дэйв вздохнул и продолжил бриться. Он решил, что по пути на работу заскочит в приемную зубного врача и запишется на прием. Побрившись, он с грохотом спустился вниз по лестнице. И тут же открылась входная дверь, и в прихожую вошла раскрасневшаяся Тесса, волоча за собой на поводке упирающегося Генри — их пса-ищейку. — Я выгуляла Генри. — Голос Тессы не сулил ничего хорошего. — Я же обещал, что сам погуляю, — кротко возразил Пирс. — Обещать — не значит сделать, верно? Мне показалось, что ты поселился в ванной навечно! Мне пришлось бегать за Генри по всей игровой площадке… Зато вечером гулять будешь ты. Твоя очередь! — Ладно, погуляю! — Пирс начал закипать. Генри плюхнулся на пол, положил голову на лапы и, закатив глаза, принялся с интересом наблюдать за хозяевами. — Я знаю, почему ты там так долго возился! — объявила Тесса, подбоченившись. — Все проклятый зуб! Говорила я тебе записаться к зубному! — Обязательно запишусь, сегодня же, — обещал ее муж. — Ага, точно так же, как погулял с Генри. Дэвид, ты вечно все откладываешь! Пирс вздохнул. Раз Тесса называет его Дэвидом, значит, положение серьезное. — Обещаю, — сказал он, — что сегодня же, если не буду слишком занят, заеду к зубному и запишусь на прием. А вечером, как только вернусь домой, сразу погуляю с Генри. Тесса решила закрепить одержанную победу, впрочем, такие вещи удавались ей без всякого труда. — Я опаздываю на работу, и тебе придется меня подбросить! — То есть придется выехать… — Встретившись взглядом с женой, Пирс осекся. — Ладно! — проворчал он. — Обувайся скорее, иначе мы оба опоздаем. — Скорее?! Знаешь, Дэйв, хотя тебя и повысили и теперь у тебя ответственный пост, к домашним делам ты подходишь совершенно безответственно! Ты совершенно не умеешь переключаться, как… как телевизор. Одна жизнь в ящике, другая — вне его. То есть, — Тесса вовремя сообразила, что ее сравнение хромает, — конечно, я не требую, чтобы ты брал работу на дом, вот я же не беру, хотя в нашем строительном обществе тоже не сидят сложа руки. Но я не забываю об ответственности, и когда в конце дня ухожу домой. А ты… — Ради бога, садись в машину! — не выдержал Пирс. — И нечего кричать, как будто ты меня арестовываешь. Я не какая-нибудь девчонка, которую ты застукал с ящиком пива. Я пошла переобуваться, подожди меня! — А в машине переобуться нельзя? — Мне вообще не пришлось бы переобуваться, если бы не надо было выгуливать Генри. А Генри мне не пришлось бы выгуливать, если бы ты не застрял в ванной, любуясь на свой больной зуб! Дэвид Пирс, если мы сегодня опоздаем… — закончила Тесса с несокрушимой логикой, — то потому, что ты боишься идти к зубному. Вот так! Пирс вздохнул. Иногда кажется, что даже полицейская работа — пустяк по сравнению с семейной жизнью! Генри на коврике сочувственно заворчал. 2 Алан Маркби с раннего утра сидел за своим письменным столом. Он приехал на работу очень рано — в здании еще работали уборщики. Правда, в архиве тоже нашлась ранняя пташка. Маркби позвонил, и трубку сразу сняли. Судя по всему, его собеседник только пришел и снимал пальто. — В чем дело? — сухо спросил служащий архива и громко сказал кому-то в сторону: — Да, принеси мне, пожалуйста, кофе и бутерброд с беконом. Маркби назвался; как всегда, его слегка позабавила резкая смена отношения и тона: — Извините, мистер Маркби, я не знал, что это вы. Я только что пришел. Чем мы можем вам помочь? — Найдите мне одно старое дело, — сказал Маркби. — Серийный насильник, дело нераскрытое, а преступник получил кличку Картошечник. — Он назвал год и место преступления. — Как только найду, сразу перешлю вам, — пообещал архивариус. Маркби вышел в коридор, к автомату с горячими напитками. Он решил выпить чаю и нажал на автомате кнопку с надписью «Чай». Только благодаря этой надписи и можно было догадаться, что за жидкость льется в его чашку. Обычно он пил несладкий чай, но на этот раз выбрал вариант «Чай с сахаром»: сахар хоть чуть-чуть скрадывал привкус горелого какао, свойственный всем «автоматным» напиткам. Маркби вернулся к себе в кабинет; в пустом коридоре шаги звучали особенно гулко. Потом он долго смотрел в окно и видел перед собой не заасфальтированную парковку, не бегущие по улицам машины, похожие на жуков, и не похожих на муравьев пешеходов. Перед его глазами стоял лес Стоуви. Время от времени он отрывал взгляд от окна и косился на свой стол, где лежал мятый сверток. — Кто ты? — негромко спросил Маркби. Способны ли кости говорить? В дорентгеновскую эпоху скелет считался символом смертности, сложным и неприятным каркасом человеческого тела, который можно увидеть лишь после смерти владельца — «прах к праху». Скелеты ухмылялись с фасадов многих средневековых храмов; они исполняли «Пляску смерти»,[4] напоминая другим кутилам, монахам, дамам, рыцарям и крестьянам, что всех ждет один конец. Потом наступил век научного прогресса, и о старых символах подзабыли. И все же скульпторы давно минувших дней лучше улавливали суть вещей, чем современные ученые и их механизмы. Маркби остро чувствовал: когда-то то, что сейчас лежит у него на столе, было живым, теплым, дышащим существом. Кости облекала плоть. Челюсти двигались — говорили, жевали еду, напевали популярную мелодию. Он обязан установить личность умершего. Что перед ним — бренные останки Картошечника? А может, все, что осталось от одной из его жертв? Или в лесу нашел свой конец кто-то другой… Маркби все время запрещал себе думать о том, что кости имеют какое-то отношение к тому нераскрытому делу. Так можно упустить что-то важное. Среди костей оказалась нижняя челюсть, сохранившая в себе бесценный ключ к идентификации умершего. Маркби уже созвонился со своим зубным врачом, и тот подтвердил его догадки. Дорогие протезы — вещь приметная, тем более такие, как у неизвестного… Маркби криво улыбнулся. Такие сложные протезы вряд ли были по карману простому жителю Нижнего Стоуви, тем более много лет назад. Если перед ним челюсть Картошечника, значит, насильник все-таки явился в Нижний Стоуви из чужих краев и преподобный Паттинсон оказался прав. Маркби отпил глоток чая, поморщился и вздохнул. Надо было сходить за чаем в столовую, но не хотелось нарушать распорядок с самого утра. Посмотрев на стоянку, он увидел Дэйва Пирса. Новоиспеченный инспектор вышел из машины и зашагал ко входу в здание. Вид у него был слегка помятый. Маркби вышел в приемную. — Инспектор Пирс только что приехал, — сообщил он секретарше. — Как только поднимется, передайте, пожалуйста, чтобы немедленно зашел ко мне. Получив приказ, Пирс направился в кабинет Маркби, гадая, что случилось, и почти радуясь случаю отвлечься от собственных проблем. Больной зуб дергало всю дорогу; он как будто не позволял хозяину забыть о себе. Но времени на визит к зубному у него не осталось, потому что пришлось подвозить Тессу в ее строительное общество. Войдя, Пирс застал начальника стоящим у стола; Маркби задумчиво смотрел на мятую бумагу с разложенными на ней непонятными предметами. — Кости, — беспристрастно, как и полагается настоящему профессионалу, констатировал Пирс. Если честно, зрелище не слишком его порадовало. Зачем суперинтендент его вызвал? Скорее всего, именно из-за этой жалкой кучки костей. Сейчас суперинтендент велит ему разобраться с костями… Да, как пить дать. Обреченно вздохнув, Пирс спросил: — Вы хотели меня видеть, сэр? — Да, Дэйв… и да, кости. В выходные их случайно нашел в лесу Стоуви один турист. Пирс подошел ближе и без всякой радости осмотрел отвратительную находку. — Старые, — заметил он. — И все обглоданные. Их нашли в лесу? Скорее всего, лисы погрызли. Мало их как-то… А где остальные? — Неужели Маркби потребует от него чуда — чтобы он по этой кучке опознал владельца? Его подозрения оправдались.