Пани Михалина опять остановилась. — Ой, ребенок, ребенок. Как я могу ему сказать? Уж скорее ты бы мог… — Что я бы мог? — не переводя дыхания, спрашивает Петрек. — Может, стоит поговорить с твоим отцом? Чтобы не продавать всего, а хотя бы часть оставить, пусть себе будет, чтобы пан Юзеф мог вернуться в случае чего. А впрочем, — сердито говорит пани Михалина, — это ни к чему, не будет никакого случая, я пана Юзефа знаю, упрямый он, раз решил, значит, все. — А почему он так решил? — Об этом ты его спроси. Пани Михалина со своей сумкой скрывается в автобусе, а Петрек медленно плетется обратно домой. — Эй, Петрек, пойдем в кино? «Три мушкетера», потрясающий фильм, я тебе говорю! Петрек не хочет никуда идти, он, кажется, даже не расслышал того, что ему было сказано. Вместо того чтобы поехать на лифте, он поднимается по лестнице, останавливается на площадках, смотрит в окно. Все известно на память: одинаковые, серые, массивные корпуса домов, за ними улица, за улицей такие же корпуса, а за теми корпусами в осенней мгле расплываются заводские трубы. Дедушка, все еще одетый в черный костюм, сидит на том же месте, на котором сидел во время визита пани Михалины. На столе стоит нетронутая шарлотка и стакан с недопитым чаем. — Дедушка… — Да? — Я прошу тебя не соглашаться. Если ты не согласишься, то папа не продаст. Просьба Петрека — это скорее крик, чем просьба, хотя Петрек совсем не хотел кричать. Из-под дедушкиного стула высовывается лисья мордочка Муцека. — Так мне советуешь, внучек? — Да. — Ну, раз уж мы заговорили об этом, давай рассудим. Правду говоря, мне одному зимой не справиться, сил не хватает, людям голову морочить стыдно, а во многом я бы от них зависел, если бы опять зимовал в своем доме. — Пани Михалина… — Пани Михалину ты сюда не припутывай. Никогда я себе не прощу, что из-за меня у нее столько неприятностей, а это такой человек, другого такого днем с огнем не сыщешь. — Живи зимой у нас, а весной, весной… — Весной, весной… — повторяет дедушка слова Петрека. Они звучат в его устах грустно и глухо, словно весна — это не весна, а осень или зима. — Я уже оторвался душой от этого, зачем же ты мне велишь каждый год раны бередить? Ты думаешь, что во второй или третий раз будет меньше болеть? Так я тебе скажу, что каждый раз будет очень больно. Дедушка отворачивается, то ли случайно, то ли он не хочет, чтобы Петрек видел его лицо. — Когда-нибудь ты поймешь, что такое старость, сейчас я не смогу тебе этого объяснить. С трудом наклонившись, дедушка гладит Муцека, а Муцек с достоинством принимает ласку своего хозяина, слегка виляя хвостом и жмуря желтые глаза. — Да, постарели мы, неизвестно когда и как, страшно быстро бежит жизнь. Вот ты сейчас подросток, а не успеешь оглянуться, будешь в моих годах. Ты еще вспомнишь когда-нибудь, внучек, мои слова. — Зачем ты так говоришь, дедушка! — Я правду говорю. — Раньше ты так никогда не говорил. — Подходящего случая не было, вот и не говорил. — Ты ведь можешь почувствовать себя лучше и вернуться, и… Над глазами дедушки сходятся седые брови, его лицо становится почти суровым. — Верно, не договорюсь я с тобой, внучек. Вот что тебе еще скажу. Есть такое условие — раз я здесь живу, всё «то» должно быть продано. Под словом «то» имеется в виду дом, сад, виноградная лоза на стене дома, кусты розовых пионов, колодец с воротом, раскачиваемая птицами черешня, тигриные лилии и крупная, пахнущая зноем клубника, туча над поселком, летние дожди, сверчок в жасмине под окном, красная смородина и вьющийся на колышках горошек. Почему дедушка не называет дом домом, сад садом? Почему он говорит «то»? — Да, вот так, — кивает дедушка, словно угадывая мысли Петрека. — Вот так. * * * В следующие каникулы Петрек, скорее всего, отправится с родителями в экскурсию за границу — почему бы ему не поехать теперь, когда у них своя машина? Никто и не предполагал, что дедушкин сад будет продан очень выгодно, что из него получатся целых три дачных участка. — Возьми, Генек, половину этих денег, а половину пошли Евгениушу. Мне они не нужны, а вам пригодятся. Несмотря на уговоры, дедушка решительно отказался взять хотя бы часть денег, вырученных от продажи. Нет, нет и нет. У него есть все, что ему нужно. Безрезультатно попытавшись еще раз убедить дедушку, отец решился купить автомобиль. Он купил «вартбург», правда не новый, но в отличном состоянии, у первого владельца. «Вартбург» оранжевого цвета, с прекрасно отрегулированным зажиганием. Из окна этого «вартбурга» Петрек увидел прежний дедушкин сад, разгороженный сеткой на три одинаковых участка. На одном из них громоздились глыбы земли, виднелся котлован, вырытый под фундамент. Новые владельцы не теряли времени даром, факт. Когда отец, мама и Петрек смотрели на котлован, к машине подбежал меньшой Лесняк и с интересом заглянул внутрь. — Вот так номер! Это же Петрек! Это ваша машина? Петрек не успел ответить, как чей-то голос окликнул резко и строго: — Дарек! Меньшой Лесняк отскочил от «вартбурга» словно ошпаренный. — Иди домой! Это Эля звала брата, ее взгляд рассеянно скользил по лицу Петрека, видневшемуся в окне автомобиля. Казалось, она не узнаёт его. — Петрек приехал, — объяснял сестре меньшой Лесняк. — Я не знаю никакого Петрека, — очень громко произнесла Эля и ушла, а за ней, не оглядываясь, поспешил младший брат. Они исчезли за кустами дикой сирени, растущей на повороте. Была весна, и сирень цвела и благоухала, как всегда весной. * * * notes Примечания 1