До порта Кеппел друзья добрались без приключений. Водитель, неразговорчивый китаец в сером костюме, только на прощание помахал им рукой и уехал. Прямо перед ребятами стоял судовой контейнер с кодовой панелью на одной дверце. – Код от контейнера: 040501, – прочитал Армитидж сообщение, пришедшее уже ему, так же, как и у Юны, высветившееся в углу его поля зрения. – В нём мы и поедем. Настя молча набрала код, и контейнер открылся, приветливым тёплым светом приглашая всех четверых на борт. Внутри располагались оружейные стойки и ящики с патронами разного калибра, мини-холодильник и мини-бар; в одну из стенок была вмонтирована почти что поездная полка, под потолком крутился вытяжной вентилятор – словом, контейнер был оборудован для полулегального путешествия. Едва Юна ступила в контейнер, двери плавно закрылись за ними, и из динамика, спрятанного где-то под потолком, донёсся голос Сулеймана: – Отлично, чумбы. Вы добрались до сингапурского порта Кеппел. Так держать! Если вы это слышите, значит, в течение часа контейнер погрузят на корабль, следующий до Нео-Норильска. Время в пути – около сорока восьми часов. Контейнер оборудован минимальной системой жизнеобеспечения, она позволит вам продержаться до высадки. Покидать его в пути не советую, чтобы не спалиться перед охраной – для сопровождения груза арасаковцы наняли бойцов из ЧВК «Лин Куэй». Как только контейнер выгрузят, вы это почувствуете. После берите всё, что понадобится, и высаживайтесь. Остальное дело – за вами. С этого момента мои полномочия – всё. Удачи вам! Запись закончилась, но контейнер пока ещё оставался на месте. Настя Калинина скинула с плеч рюкзак, в котором всё ещё лежала портативная пишущая машинка «Юнис» – почти столетняя, югославского ещё производства, в ярко-оранжевом металлическом корпусе. В своё время такие завозили в Советский Союз и продавали как портативные пищмащинки для учёных, журналистов и писателей, которые часто ездили в командировки или путешествовали по стране. Одна такая была у Настиной прабабки – журналистки из тогда ещё норильской газеты, и с тех пор была самой настоящей фамильной реликвией. Пишмашинка передавалась в семье по женской линии, её реставрировали, чинили, совершенствовали – что и позволило аппарату прослужить столько времени. Настя села на пол и вытащила машинку из рюкзака. Заправив в неё три листа бумаги, девушка начала выстукивать очередное своё эссе – но на этот раз то было эссе о корпоративной диктатуре. Теперь, когда маски были сброшены, а Настеньке было уже нечего терять, она даже не пыталась искусственно давить из себя патетические пассажи, написанные архаичным языком эпохи позднего классицизма. Теперь ей не было нужды притворяться счастливой – вернее сказать, поражённой фелицитарным синдромом. Она точно знала – теперь она вправе глаголом жечь сердца людей так, как ей заблагорассудится. В тот самый момент, когда первая страница эссе была наконец завершена и Настя перевернула лист бумаги, контейнер оторвался от земли, и краны погрузили его на корабль. Ребята не видели процесса изнутри, но очень хорошо это чувствовали. Только Армитиджу было откровенно на это наплевать. Он спал. Впервые за долгое время. После того, как сереброволосый под завязку запаковал своё тело имплантами, его мозг вслед за остальным организмом постепенно перестроился – теперь мужчина мог не нуждаться во сне продолжительное время и без вреда для здоровья мог выдержать до недели на ногах. Впрочем, рано или поздно усталость брала своё, концентрация проседала, и Армитидж отключался. Спал он крепко, но обыкновенно мало – в среднем часов шесть. Корабль отчалил. Когда Сингапур остался уже далеко за горизонтом, все спали. Не спалось только Юне, сидевшей около стойки с оружием и полушёпотом подпевавшей музыке из своего айпода: «Я ждала тебя, так ждала, ты был мечтою моей хрустальною…» Нехотя Юна встала, выключила плеер и отложила его на ящик с патронами. Потянулась, разминая затёкшую спину, и подобрала с оружейной стойки аккуратно лежащий там револьвер. Немного угловатый, хромированный и увесистый револьвер сорок четвёртого калибра, несмотря на размеры, удобно лёг в маленькую женскую ладонь, и Юна, довольно усмехнувшись, на цыпочках подошла к дверцам контейнера и, набрав код, открыла их. Шатенке хотелось лишь посмотреть, где именно они находятся, а заодно и узнать, ночь сейчас или уже нет. Снаружи Юну окутала плотная, вязкая темнота ночи, разрезаемая прожектором, направленным за борт корабля. Вокруг ровным счётом ничего не было видно – лишь был слышен плеск дробящихся о борта волн и гул моторов, приводимых в действие корабельным ториевым реактором. Но, как мы знаем, если долго вглядываться в бездну, она начнёт вглядываться в тебя. И Юна увидела, как за углом контейнера сверкнул фонарик. Приближался охранник – один из линкуэйцев. Проскочив в проходе, Юна спряталась между стоящими напротив контейнерами, выжидая, пока угроза минует. Свет фонарика в ту же секунду метнулся в её сторону, за движением последовал окрик охранника: «Кто здесь?» Шаги направились в сторону затаившейся, словно дракон, Юны. Когда солдат со штурмовой винтовкой поравнялся с нею, та в один прыжок обхватила его шею, взяв в удушающий захват, и одновременно с этим зажала ему рот. Линкуэец пытался отбиваться, но быстро выдохся, обмяк и упал. Оттащив труп солдата в тень, женщина спешно обшарила его карманы и снаряжение. Забрав все имеющиеся у бойца магазины к оружию и рассовав их по карманам, Юна потянула тело к борту и, кое-как подняв его, бросила в тёмные океанские воды. «Ха, ещё одним корпоратским ублюдком меньше», – про себя усмехнулась она, прежде чем юркнуть обратно в контейнер к ребятам. Настенька уже не спала: при свете подвесной лампы она продолжала выстукивать на своей пишущей машинке новое эссе. Его она предполагала распространить по внутренней сети нео-норильского филиала «Арасаки» за несколько часов до рейда. – Арми, – тихонько позвала она блондина, – ты же не забыл свою кибердеку? – Нет, не забыл. А что? – спросонья ответил Армитидж. – Да так, ничего... Когда корабль встал на якорь в нео-норильском порту, а контейнер наконец выгрузили, ребята уже стояли наготове. Все были вооружены кто чем. Все были в напряжении. Следующая остановка – «Арасака-Плаза». Возле контейнера друзей встречали два автомобиля – чёрный внедорожник с фирменной наклейкой «Арасаки» и белый «Делориан» Армитиджа. Из внедорожника вышел Сенька Лэй: – Сойер, Настя, вы едете со мной. Юна, ты садись к Армитиджу. Координаты у тебя, – Арсений указал на рокера, – есть. Записку найдёшь сам. Едем разными путями. Армитидж и Юна лишь молча сели в автомобиль и, дождавшись, пока чёрный внедорожник уедет из порта и затеряется во чреве Нео-Норильска, в бетонных лабиринтах его бесконечных улиц, поехали. Город снова готов был противопоставить Армитиджу всю свою хищную мощь, перемалывающую кости – но теперь рокер был не один. – А что потом? – прервала молчание Юна. – Ну устроим мы рейд на «Арасаку», ну уроним их акции – а дальше-то что? – Я не знаю, Юночка. Я не знаю, – грустно покачал головой Армитидж. – В любом случае я не очень хочу ввязываться в план Сеньки и провоцировать очередную корпоративную войну между «Арасакой» и «Три-Оптимум». К тому же, она могла бы случиться и без нашего участия. – Арми, – Юна положила голову на плечо блондина, – ты же понимаешь, что теперь пути назад нет. Мы все – все – пересекли горизонт событий, Арми. Точка невозврата уже далеко позади, и теперь нам только и остаётся, что ударить по «Арасаке». – Знаешь, – мрачно усмехнулся мужчина, тормозя на светофоре, – хреновые мы сопротивленцы, если трое из нас – я, ты, Настя – всего лишь активы «Три-Оптимум». Ну хорошо, может, без Насти. Двое. Но всё ещё хреновые. – Поэтому и надо идти до конца, понимаешь? Мегакорпы опять перегрызутся, а просто уйдём в тень и будем наблюдать. Понимаешь? Зло ведь должно пожрать само себя! – Окей, а что после этого? Уйдёт корпоратократия, а что придёт на её место? Ты об этом подумала? Загорелся зелёный свет, Армитидж надавил на газ. – Наверное, ты прав, – ответила шатенка спустя несколько минут. – Может, нам сразу после «Арасаки» стоит вернуться домой. Может, найти дом в другом месте. Может… Неважно. – А ты всё такая же, – усмехаясь, сказал рокер. – Такая же наивная идеалистка, какой была, когда мы познакомились летом шестьдесят первого. И мне это нравится. – Ну да, – рассмеялась Юна. – Что-то должно оставаться неизменным, ты прав. Через полчаса белый «Делориан» уже подъехал к затерянной в глубине старой части Нео-Норильска пятиэтажке. Чёрный внедорожник «Киренаши», которым правил Арсений Лэй-Брянцев, уже стоял около одного из подъездов. «Второй этаж, квартира 27», – тут же прилетело сообщение Армитиджу. Только что была пройдена точка невозврата. 15. В ад и обратно Подумав – решайся, а решившись – не думай. – Японская пословица На кухне раздавалось постукивание клавиш. Армитидж перепечатывал Настино эссе, чтобы, когда ребята начнут рейд, загрузить манифест в локальную сеть «Арасака-Плаза». Рокер понимал, что сейчас они все очень сильно рискуют – но отступать уже поздно. Юна сидела напротив, попивая кофе – настоящий бразильский кофе, а не синтетический сойлент, которого они с Армитиджем наглотались по молодости в Сиэтле. Оба понимали, что горизонт событий уже давно и далеко позади, но ради этого момента всё и затевалось. «Даже если мы погибнем, – думала Юна, – пусть это будет не напрасно. Пусть наша Клара живёт в мире, свободном от корпоратократии, или добьёт её». В этот полдень Юну посещали самые мрачные, но дающие силы жить, мысли. – Дописал? – спросила вошедшая на кухню Настя. – Дописал, – кивнул Армитидж. Из гостиной их позвал Сенька Лэй, стоящий посреди комнаты с подключённым через нейропорт к мозгу монитором и вещал. – Мы проберёмся в здание через подземный паркинг. Сойер и Армитидж замаскируются под рабочий персонал, я, Юна и Настя – под менеджеров и руководителей других филиалов. Армитидж и Сойер спрячут сумки с оружием на лестнице, а дальше дело за малым: Армитидж ломает сеть и выгружает Настин манифест – или что там у неё? – а Сойер посылает сообщение нам на пейджер. – А дальше? – без эмоций, будто поблекшим тоном, спросила Юна. – А дальше нас ждёт веселуха! – воскликнул Сойер. – Безудержное, мать его, веселье! В глазах бывшего актёра блеснул нехороший огонёк. – И когда стартуем? – поинтересовался Армитидж. – Готовность один час, котятки, – ответил Сенька. – Устроим им послеполуденный ужас. Заодно и своих успею подтянуть. До «Арасака-Плаза» все пятеро доехали в том самом чёрном внедорожнике. Подъезжая к небоскрёбу, Арсений только передал по рации приказ: «Ждать сигнала», и группа разделилась. Выпрыгнув из автомобиля на подземной парковке, Армитидж и Сойер, уже переодетые в красную спецовку электриков, подхватили сумки с оружием и патронами и устремились к лестничной площадке. Арсений, Юна и Настя проводили товарищей взглядом, после чего неспешно пошли к центральному входу. Стеклянные двери услужливо раздвинулись перед ними, и на входе троицу встретили рамки металлодетекторов. – Добро пожаловать в «Арасака-Плаза», штаб-квартиру сибирского филиала корпорации «Арасака»! – пропели динамики из-под потолка. – Пожалуйста, пройдите досмотр при входе. – Металлические предметы, электронику, украшения и подобные предметы достаём – и на стол, – вторя инструкции, сказал охранник. Без лишних слов друзья прошли внутрь, и, миновав стойку регистрации, двинулись к лифтам. Они понимали, что их в любой момент могут раскрыть – и тогда уже никакая легенда не будет иметь смысла, но все тайно надеялись, что обойдётся. «Арасака-плаза» жил своей обычной жизнью. Пока. В своём стеклянном пентхаусе на семидесятом этаже Алиса Горбунова сидела перед компьютером в ожидании созвона c другими филиалами. Очередной отчёт об успехах корпорации лежал у неё на столе, рядом с ним – брошюрка с прогнозами от инвесторов и оценками их настроений. Взгляд Алисы был так же холоден, как и семнадцать лет назад, как и многие годы до этого. «Когда счастье будет повержено, – записала она в своём дневнике, – мир окончательно станет рациональным. Мы не позволим повториться тому, что творилось в конце десятых годов текущего – или, правильней будет сказать, уходящего века. Мы запретим людям счастье и эйфорию, мы почти преуспели в этом. Любые эмоции будут подавлены, а сны людей станут собственностью «Арасаки». Только тогда можно будет говорить о торжестве разума, когда всё, этому торжеству мешающее, будет низвергнуто». От записей Горбунову отвлекла вбежавшая секретарша Яночка: – Алиса Георгиевна, Алиса Георгиевна! – запыхавшись, повторяла она. – У нас катастрофа! – Что стряслось, Яночка? – подняв глаза от дневника, холодно спросила Алиса. – У нас серверы упали! Сайт рухнул! – Секретарша, охая, всплеснула руками. – То есть как – рухнул? – А Вы на сайт зайдите и увидите. Алиса поморщилась. Она не любила отвлекаться от своих основных занятий, но по тону Яны – её единственного близкого человека, с кем у неё сложилось что-то напоминавшее дружбу – поняла, что что-то неладно. Лениво отодвинув в сторону записную книжку и отбросив ручку, Горбунова вбила адрес сайта в строку браузера – и обмерла. Все страницы были удалены, а место сайта занимала стена текста – манифест Антикорпоративного сопротивления, написанный зелёным на чёрном – будто бы выжженный. «Десятилетия корпоративной диктатуры и запрета счастья привели к тому, что человечество, и без того загнанное в необходимость подавления своих искренних чувств и имитации счастья, вынуждено теперь думать только о деньгах. Теперь толкуют о деньгах, и только…. Счастье подавлено, свободная мысль заперта в рамки допустимого сперва псевдолевыми псевдолибералами, а после – и кормящими их ИТ-гигантами и медиакорпорациями. Вы задушили нас своими требованиями и безальтернативной самоцензурой, к которой мы все вынуждены прибегать якобы для защиты уязвимых и угнетённых, а на самом деле – для того, чтобы не распугивать рекламодателей!» – гласил отрывок манифеста.