— Да прекрасно я помню. У меня вообще феноменальная память. А иначе как бы я работал следователем? Тут Егоров смутился, вспомнив, что он уже не работает следователем. — Расскажи же свое самое удивительное, — настаивала Марина, чтобы отвлечь Егорова от грустных мыслей. — Да, ерунда, — рассеянно произнес бывший следователь. — Теперь уже ничего интересного. В отделении милиции на Гоголевском бульваре еще в апреле была запротоколирована одна находка. Коричневый кожаный портфель на ремне, а в нем десяток маленьких бумажных пакетиков с героином. — И что же здесь интересного? — Каждая порция была завернута в листок бумаги и надписана. Фамилия, имя, отчество. Ребята из отделения обрадовались, решили, что накрыли целую шайку. Все имена, как выяснилось, принадлежат студентам одного и того же вуза — Института искусства. — Именно там я и училась когда-то, — перебила Марина Егорова. — Я помню. Мало того, все они оказались студентами одной и той же группы третьего курса. Их долго допрашивали на предмет употребления и хранения наркотиков, может быть, даже запугивали. Когда ты уверен, что находишься на верном пути, так легко перешагнуть границу дозволенного. — Да-да, все мы знаем, как это бывает, — нетерпеливо произнесла Марина. — Не увлекайся лирическими отступлениями, пожалуйста. — Они хотели узнать, кто же продавец. — И кто оказался продавцом? — Подожди, не перебивай. Так вот, их допрашивали. Но сознался только один, да и то — в курении время от времени марихуаны. Девчонки рыдали. Родители и высокопоставленные знакомые родителей звонили начальнику отделения с утра до ночи и угрожали разными неприятностями. Знаешь, чем все кончилось? — Чем? — Кому-то из задержанных в конце концов предъявили вещественное доказательство — бумажную обертку с его именем. И он узнал в листке бумаги титульный лист своей институтской контрольной работы. Каково? — То же произошло и с остальными студентами? — догадалась Марина. — Вот именно. — И что же, чересчур ретивых ребят, как ты выражаешься, из отделения подвергли строгим взысканиям? Ведь до этого можно было додуматься очень быстро, чтобы невиновные не пострадали. — Да ничего страшного, — отмахнулся Егоров, не замечая иронии в голосе Марины, — пару выговоров объявили. Бывают и не такие неприятности. — Значит, продавец заворачивал свой товар в первую лопавшуюся бумагу. Так? — Конечно. — Довольно глупо. — В голове Марины зашевелились подозрения. — Или он очень спешил… — Именно. Кто спешил? — Или у него просто натура такая. — Какая? — Егоров уловил в голосе Марины насмешку и уже готов был обидеться. — Расположенная к поэтическим жестам. — Ну и что? — насупленно произнес Егоров. — Ничего. Значит, можно было установить, у кого именно такая бумага под рукой. Егорова вернули к его рассказу, и обида тотчас испарилась. — Можно было установить, но, поскольку из-за вмешательства родственников и прессы разыгрался ужасный скандал, дело как-то спустили на тормозах. — Удивительные вещи я узнаю о нашей милиции. — Марина откинулась на спинку стула и вздохнула. Перед глазами у нее встал холодный апрельский день, закончившийся ливнем. Марина разбудила Гошу, заснувшего на лавочке Гоголевского бульвара. Они удирали от пенсионеров, заказывали кофе где-то на Арбате и ушли, так и не дождавшись заказа. Марина вспомнила даже, как выглядел уличный художник, последним собиравший свои картины. А потом Гоша с перекошенным лицом метался в поисках какого-то портфеля. То есть теперь Марина знала, что портфель был кожаный, коричневый, на длинном ремне. — Значит, это было в апреле? — задумчиво переспросила Марина. — Да. А что? — Если бы твои коллеги с Гоголевского бульвара проявили настойчивость, а вернее, выполнили свой профессиональный долг до конца, Гоша был бы жив. Это могли быть контрольные работы именно по его курсу. — Я теперь тоже так думаю. Марина не обратила внимания на реплику Егорова и продолжала тихим печальным голосом: — Я бы не пряталась в чужом доме и не сидела бы здесь в чужой рубашке. Тебя бы не уволили. Впрочем, может быть, тебя и уволили бы — за что-нибудь другое. — Во-первых, это мои бывшие коллеги, раз уж меня уволили, — насупился Егоров. — Во-вторых, мы бы тогда не познакомились. «Вот он и сказал это», — подумала Марина и расхохоталась. — В жизни все-таки есть светлые стороны. Ты это хочешь сказать? Егоров тоже засмеялся в ответ. А потом принялся рассказывать Марине, что произошло с тех пор, как они последний раз виделись. — Когда ты исчезла, майор, мой начальник, затребовал у меня отчет о расследовании. Он был очень возмущен, что тебя не взяли под стражу. Ты — подозреваемая номер один. Это была его первая претензия ко мне. Но когда выяснилось, что тебя невозможно найти, он назвал меня растяпой. Я был уверен, что ты ни при чем. Ты такая… — Не отвлекайся, — перебила Егорова Марина. — Да, конечно. Все дела с наркотиками — это очень серьезно. Я был очень польщен, что мне, новичку, доверили вести такое важное дело. Достаточно найти у задержанного один грамм героина, чтобы посадить его. А здесь два килограмма повисли в воздухе. Майор постоянно звонил и спрашивал о тебе. Его можно понять. Если допустить, что ты замешана в этом, то тебе проще всего было взять героин, убрать поставщика и увезти наркотики в неизвестном направлении, чтобы распорядиться ими по собственному усмотрению. — Замечательно, — тихим голосом откомментировала Марина. — Ты что-то сказала? — не понял Егоров. — Нет-нет. Продолжай. — Так вот, мой начальник всегда выбирает самые простые версии. Знаешь про «бритву Оккама»? Уильям Оккам, английский философ. — Что, ты думаешь, я делала почти пять лет в институте? «Сущности не следует умножать без необходимости». — Вот-вот. Это любимая поговорка майора. Он заранее считает преступника человеком не умным и не сложным. Самое поверхностное предположение и есть отгадка. Вообще-то мой начальник почти всегда оказывался прав. У него ни одного нераскрытого преступления. — Но только не в моем случае. Я испортила ему послужной список? — Выходит, что так. Если, конечно, он не засадит тебя раньше, чем настоящего преступника. Марина побледнела. — Ты же не выдашь меня? — Что ты, нет, конечно, — оскорбился Егоров. Марина оказалась у Егорова именно потому, что ее квартиру караулили двое милиционеров. По просьбе майора. Забрав Марину из аэропорта, он привез ее к себе домой. И уже в квартире объяснил, почему он так поступил. А сейчас он сидел напротив Марины и морщил лоб. — Что-то я потерял нить. Он очень устал, поняла Марина. Вынужденное безделье сделало его таким уязвимым. — Ты говорил об Оккаме. — О ком? — О «бритве Оккама». — Какая бритва?.. А… да. — Егоров продолжал свои бессвязные воспоминания о недавнем прошлом. — Да, да. Майор долго выслушивал мои рассказы о том, что тебе самой угрожает смертельная опасность. Что ты вот-вот дашь о себе знать. Я так надоел ему с твоей невиновностью, что он почти поверил. Он ведь даже не мог допросить тебя. У него ничего не было, кроме показаний осведомителя о гуляющих по Москве двух килограммах героина. Да еще труп. Майор, конечно, был очень расстроен. На него давили сверху, а он распекал меня. — Ладно, распекал. Но почему он тебя уволил? — Знаешь, это произошло после того, как на тебя пришел запрос из Интерпола. Тогда я и подумал, что тебя убили. Я накричал на майора, когда он в очередной раз сказал «Вот видишь…». На следующее утро майор подписал приказ о моем увольнении. Служебная халатность. Ну, в общем… А что ты натворила в Италии? «А Интерпола никакого нет», — вспомнились Марине слова нетрезвого Проходимцева. — Да ничего я не натворила, — сказала она. — Просто сбежала из гостиницы, никому ничего не сказав. Наверное, Света думает, что я утонула… — Света?