— Понимаю. — Ну что, мой рассказ восстановил ваш аппетит? — Пожалуй. Но не на лукуллов пир. Вполне хватит умеренного приема пищи. — Ароматной. От пищи отказывается не желудок, если мне позволено упомянуть этот неделикатный орган, а язык. Я тут обнаружил недавно новое заведение, открытое хронически неудачливым взломщиком, который во время последней отсидки попал на губернаторскую кухню. Ко всеобщему счастью, надо сказать. Нашел призвание. Можно начать с окорока. О, нет, не свинина, пардон. Лучше печеная груша и «Стилтон». Это разбудит ваши вкусовые рецепторы. Затем по тарелочке фирменного лукового супчика — он его чуть сдабривает чесночком и сверху добавляет тертого сыра. И, пожалуй, альмондин с бокалом игристого белого… — Уговорили, Холмс. Однако… — я приняла вид торжественный и чинный, — прежде чем мы отправимся дальше, я хотела бы выяснить еще кое-что. Возможно, сейчас не самое подходящее время, но я должна вас спросить, ибо долго размышляла об этом во тьме, взаперти, в одиночестве… — Я перевела взгляд на свои руки, обтянутые перчатками, тщательно подбирая слова. — Последние недели, начиная с Рождества, прошли как-то странно, кувырком. Я усомнилась, знаю ли я вас вообще. Я даже подумала, что вы хотите удержать какую-то часть своего «я» скрытой от меня, опасаясь за свою драгоценную свободу. Я пойму вас, если вы не дадите ответа сегодня, хотя мне и будет больно, как вы понимаете… Но мои ощущения не должны повлиять на ваш ответ. — Я глянула в лицо Холмсу. — А вопрос вот какой: как поживают феечки в вашем садике? В желтом свете ночных фонарей я увидела, как напряжение на лице Холмса уступило место облегчению, которое тотчас сменилось знакомыми признаками гнева: выпяченные глаза, сжатые челюсти, тонкие губы… Он прокашлялся. — Я вообще-то к насилию не склонен, — спокойно начал он. — Но если этот Дойл материализовался бы здесь сию минуту, мне стоило бы больших усилий не броситься на него с кулаками. — Я живо представила себе, как два джентльмена весьма почтенного возраста, один сильно смахивающий на борзую, другой больше похож на бульдога, сцепились передо мною на аллее Риджентс-парка. — Мне и так трудно удержать Ватсона от его безудержной болтовни, а теперь… — Холмс безнадежно махнул рукой. — Услышав мое имя, люди будут представлять себе не серьезного исследователя и автора многочисленных печатных трудов, а глупую куколку с бумажными крылышками. Знал я, конечно, что он человек ограниченный, но чтобы такой дурак!.. — О, Холмс, не расстраивайтесь! Во всем есть свои светлые стороны. Вы, помнится, постоянно жаловались, что вам надоели все эти просители найти пропавшую собаку, закатившуюся запонку или затерянный карандаш. Теперь публика будет думать только о феечках и перестанет докучать вам со всякой ерундой. Мне показалось, что Холмс меня сейчас убьет. Потом испугалась, что его хватит удар. Но вместо этого он захохотал. Неожиданно для себя я обнаружила, что лицо мое зарылось в белый шарф на его груди. — Боже мой, Холмс, я так боялась… Я так боюсь! Ведь он может быть где-то рядом, он где-то в этом городе… Холмс некоторое время молча терпел меня на своей груди. — Этот вопрос можно решить лишь одним способом, Рассел. — Да, понимаю, — вздохнула я. От него пахло шерстью и табаком. — Я достаточно долго убегала от реальности. Хватит бегства. — Мы вместе, — тихо сказал Холмс. И действительно, с этого момента я больше не чувствовала себя одинокой. Я просунула руку ему под локоть, и мы зашагали к выходу из парка. Ресторан завершил то, что начала прогулка и продолжил наш разговор. Мне стало легче, когда я поняла, кто же истинный виновник всех несчастий. После еды мы прогулялись через Ковент-гарден и направились к моей квартире, где выпили кофе и еще побеседовали, пока я не начала клевать носом. Холмс отправил меня в постель. Спала я недолго, но крепко. Проснулась, накинула халат, прошлась по квартире, вдыхая аромат знакомого табака. Теперь я могла себя контролировать, стыд не подавлял, хотя и не прошел. Подогрела молока, натерла в него чуть-чуть мускатного ореха и остановилась у окна. Пустая улица. Вот появился патрульный бобби. Он осматривает входные двери, освещает фонарем темные углы. Солидный, основательный, чисто английский полицейский, чисто по-английски не подготовленный к самому страшному, к неожиданности, которая может навалиться в любой момент. Полицейский проследовал далее по маршруту, а я допила молоко и отправилась обратно в постель. Холмс озабоченно хмурился. — Уверены, что справитесь, Рассел? Я молча вытянула вперед руку. И он еще сомневается! Гордо глянув на замершие над завтраком пальцы, я вдруг осознала, во что мой друг одет. — Где вы откопали этот халат, Холмс? — Мистер Куимби любезно одолжил. — Очень мило с его стороны. Я опасалась, что вы их шокируете. Молодая леди без компаньонки и мужчина в доме… Кошмар! — Я сообщил миссис Куимби, что к вам приставлена личная охрана, Рассел. Женщины доверяют мне, знаете ли… Я этому обстоятельству немало подивилась. Лично я Холмсу бы ни в коем случае не доверилась, будь он мне незнаком. Но вместо того, чтобы сообщить ему об этом, я налегла на завтрак. Пища снова приобрела вкус. — Значит, начнем без промедления? — Конечно, Холмс. Нельзя терять времени. — Рассел, вы еще отнюдь не достигли прежней формы. — Обещаю не связываться более чем с дюжиной бандитов одновременно. Ну-ну, шучу. В Храме не с кем драться. Охранник — сонный старикашка. — Мисс Чайлд наняла телохранителей. Один всегда следует за нею в течение дня. Я покосилась на Холмса. Завтрак почему-то вдруг потерял вкус. — А… ночью? — После службы она обычно его отпускает. По крайней мере, так было раньше. Но ночной страж не такой сонный, как вы полагаете. — Спасибо за инструктаж. Не думаю, что столкнусь с ним. А до утра задерживаться не собираюсь. — Возьмите пистолет. — Нет, спасибо. Не хочу подстрелить охранника или даже эту противную Мари. Да и найти могут. Холмс с кислым видом согласился. — Под каким соусом себя подадите? — Учительницей быть слишком хлопотно. Значит, представлюсь вечернею девой, разошедшейся во мнениях с покровителем. — То есть шлюхой, которую отделал сутенер. — Холмс!.. Мне нужны гнилые зубы и свежие синяки. Кстати, чем вы изобразили синяки для инспектора Дэйкинса? — Водоросли и плесень из сливного бачка туалета, ну и еще капелька трубочного нагара. Великолепный эффект, правда? Дам вам насадки на два зуба и специальную краску моей собственной разработки. Краска прочная, держится даже во время еды, хотя щетки боится. Вкус, правда, препоганый. — Ничего иного от вас и не ожидала. Я провела день, отдыхая и обдумывая варианты действий, затем снова отправилась в столовую. Уже доедала, когда Ку впустил Холмса. Он бесцеремонно бухнул на обеденный стол узел. Я подхватила белье и одежду, направилась переодеваться. Когда вернулась, Холмс уже сидел перед поставленным для него прибором. — Спасибо, миссис Ку! — крикнула я вдогонку моей доверчивой прислуге. — Парик или краска? — спросил он, отвлекаясь от цыплячьей грудки. — Краска надежнее. Давненько я уже рыжей не ходила! Точно, хочу быть огненно-рыжей! Краска не подвела. Казалось, что хна лишь подчеркивает и усиливает натуральную рыжину, а не полностью изменила цвет волос. Очки, к сожалению, придется снять. Я спрятала их во внутренний карман на случай надобности. После последней трапезы колпачки заняли место на зубах, остальные зубы обработаны холмсовской гадостью. Сгорающая от любопытства миссис К у не позволила себе ни одного вопроса. Мы с Холмсом сыграли в шахматы, и я пошла переодеваться. Бюстгальтер подчеркнул то, чем, как мне казалось, я вовсе и не обладаю. Платье придавало мне жалкий вид, особенно если учесть, как сильно я за последние дни похудела. Прическе я придала вид достаточно беспорядочный, затем Холмс поработал над синяками. Он окинул меня взглядом, но одобрения не высказал. — Придется привыкать, — пробормотал мой друг. — Что вы, Холмс, я вовсе не собираюсь часто щеголять в таком виде! — Я не об одежде, а о вашей привычке лезть к черту в зубы. Ступайте-ка вы с Богом, а то меня подмывает запереть вас в спальне. Я возмущенно фыркнула и напялила драное пальто. Выходя, хлопнула дверью. Швейцар, завидев это явление, вовсе не возмутился и не сдал оборванку в полицию, что утвердило меня во мнении, что жильцы дома ведут не вполне добропорядочный образ жизни. В подземку я спустилась на Рассел-сквер, ощутив на себе не один неприязненный взгляд и чувствуя повышенное внимание со стороны постовых. Доехала до Аиверпуль-стрит. Влезла в омнибус, доставивший меня в Уайтчепел, мрачный и убогий район. Настроение отнюдь не улучшилось. Купила горячий пирожок, но краска на зубах портила вкус, и я пожертвовала пирог бродячей кошке, которая успела его, правда, обнюхать, не более. Мой подарок выхватил у нее из-под носа какой-то мальчишка. Я побрела по улицам, встречаемая и провожаемая руганью тружениц панели, дежуривших на своих законных углах. Дважды ко мне приближались персоны мужского пола, но, заслышав мой туберкулезный кашель, мигом теряли интерес. Убедившись, что за мной никто не следит, я направилась ко входу в Храм, недалеко от которого кривлялась группа уличных шутов и акробатов. Их аудитория состояла в основном из продавцов и разносчиков. Клиентов и у тех, и у других пока кот наплакал. Ожидают толпу из Храма. Карлики-акробаты растирают натруженные спины и ругаются с музыкантом, зажавшим под мышкой скрипку в ободранном футляре. Пирожки на лотке как будто подобраны с пыльной мостовой. Две цветочницы, презрев законы конкуренции, дружески болтают, чуть ли не обнявшись. А вот мощная мадам с могучим бюстом, распирающим напрягшийся сатин. Бюст монументально нависает над лотком-подносом, усыпанным всякой мелкой сувенирной дрянью. Она заняла пост напротив входа на противоположной стороне улицы. Как только открылись двери, выплюнув на мостовую первые фигуры толпы, торговка открыла рот. — Я Крошка-Незабудка, я Крошка-Незабудка, — возвестила она довольно приятным и звучным контральто. Крошку-Незабудку толпа вниманием не обделила, кое-кто подцепил безделушку-другую с ее подноса, в основном, конечно, не из-за самой сувенирной мелочи. «Знаешь, у кого я купил эту штуковину… — расскажет завтра друзьям счастливый покупатель. — Ходячий анахронизм, как будто из прошлого века выпрыгнула…» Когда толпа схлынула, акробаты откувыркались, а скрипач уже засовывал инструмент в чехол, я подошла к Крошке. Она уже разделалась с песенками Гилберта и Салливана («Моряк, не трусь, и я вернусь…») и теперь мучила Эла Джолсона: «Время парочку искать… Птичкам время щебетать…» — на этот раз тенорком. Я презрительно поковырялась в брошках и цепочках, выбрала колечко с осколком красного стекла, намереваясь дополнить свой ансамбль. — Тебе повезло, дорогуша. Настоящий рубин! — Неужели? — суховато подивилась я и сбила цену до пары фартингов. Заплатила, прибрала покупку, спрятала кошелек. — Подожду вас на улице, Рассел, — добавила толстуха голосом Шерлока Холмса. — Вам виднее, — пробормотала я сквозь зубы. — Чуть подальше приличная парадная. — Встретите помеху — не притесь напролом, возвращайтесь. «О, мы вернемся, мы вернемся…» — Божественно поете, Холмс. Но шляпа с бубенцами кошмарная. Рада вас видеть. Скоро вернусь. — Не вернетесь до рассвета — пойду на штурм, — пообещал Холмс вдогонку. Через двадцать минут, когда в окрестных пабах принимали последние заказы, я в темном уголке проверила свой наряд и макияж. Неплохо, но доктора не обманет. А ведь в убежище может оказаться и врач. Вынув из кармана пальто маленькую широкогорлую бутылку, я присосалась губой к горлышку и подержала бутылку у рта несколько минут. Оторвав горлышко, почувствовала, что губа распухает. Поставила бутылочку в ближайший угол, огляделась по сторонам и направилась к убежищу Марджери Чайлд. ГЛАВА 20