Вернулась Мари. В руках ворох одежды, лицо озабоченное. — Мадам, очень жаль, но мы без автомобиль. Мадмуазель Аршер не вернулась, из Камбриж Шир, несмотря на обещаний приехать в четыре часа. Я вызвала такси, но туман, они долго ехать. — Норвуд-плейс в двадцати минутах пешком, — вмешалась я. — Быстрее дойти, особенно с учетом тумана. Мари презрительно скривилась, но Марджери идея понравилась. — Вы знаете, где это? — Мне как раз по пути, — несколько приукрасила я действительность. — Просто расскажите, как туда добраться, вам ни к чему идти самой. Останьтесь к обеду. — Нет, я обязательно пойду с вами. — Норвуд-плейс место не слишком спокойное, особенно в туман и с наступлением темноты. Да еще для хрупкой женщины в дорогом пальто. — Мне тоже одежду, Мари, пожалуйста. Мари разрывалась между желанием оградить Марджери от моего присутствия и сознанием, что со мной ее хозяйке угрожает меньшая опасность. Она повернулась к Марджери и бурно запротестовала. — Нет-нет, Мари, вы останетесь здесь, — решила Марджери. — Мисс Рассел все равно следует в том же направлении, ничего с нами не случится. Еще и половины шестого нет. К половине восьмого я вернусь… Хорошо, хорошо, я не стану возвращаться одна. Прибудет такси, заплатите и попросите отправиться за мной на Норвуд-плейс, если Томас к тому времени не вернется… Хорошо, я позвоню… Конечно же, там есть телефон, ведь мисс Годдарт звонила откуда-то… Мари, довольно, принесите пальто мисс Рассел. — Марджери повернулась ко мне. — Извините. Она со мной иногда как наседка с цыплятами. Не любит, когда я вечером отлучаюсь. — Спасибо, Мари, я скоро вернусь… Да-да, позвоню, если задержусь, только я не собираюсь задерживаться. Мари подала мне пальто, и все язвительные взгляды ее не смогли испортить мне удовольствия от прикосновения теплой мягкой серовато-голубоватой викуньи с черным котиковым воротником. Платье, с которым пальто сочеталось по цвету и покрою, сразу заиграло еще ярче. Марджери присмотрелась. — Чудесно, Мэри. Это не Шанель? Я заверила, что не Шанель, и поведала о своих эльфах. — Спросите, пожалуйста, не сошьют ли они что-нибудь для меня. Прекрасный ансамбль и как подходит к вашему лицу, к фигуре! О-о! — воскликнула она, переведя взгляд в окно. — Туман, кажется, густеет. Полностью стемнело, однако фонари и фары автомобилей просвечивали сквозь желтую дымку, создавая антураж в духе Уилки Коллинза, Собственно говоря, выдавались в Лондоне деньки и похуже. Во всяком случае, футов на десять окружение еще различалось, можно было не опасаться врезаться в стенку или споткнуться о поребрик тротуара. Шли мы не торопясь. Улицы чередовались чисто по-лондонски: за оживленными, кишащими транспортом и пешеходами, следовали узкие проулки без единого прохожего, разве что силуэт патрульного полицейского вынырнет на фоне освещенного окна. Туман гасил звуки, улицы казались тише, чем обычно, проулки отзывались печальным эхом. Стучали о покрытие тротуара каблуки Марджери, еле слышно шуршали мои подошвы. Сквозь туман медленно пробирались экипажи, грузовые и легковые автомобили. Водители вглядывались вперед, высунувшись в боковые окна или склонившись к ветровому стеклу. Я проверила направление и после очередного поворота решила дать волю своему любопытству. — Вы говорите, что Мари не любит, когда вы выходите вечером. Для этого есть какая-то причина? — Нет, особой причины никакой, просто она беспокоится, когда я нахожусь вне поля ее зрения. Вы, конечно, удивляетесь, почему я позволяю своей прислуге меня допекать. Я засмеялась. — Ну… — У Мари доброе сердце, хотя внешне она, конечно, весьма колючая. Она мне отдаленная родня. Уже шесть лет со мною. Семья Мари погибла во время войны, когда деревню заняли немцы. Ей важно сознавать, что я в ней нуждаюсь. К тому же нельзя не признать, что она мне иной раз весьма помогает. — Кроме случаев, когда нужно вечером выйти из дому. — Совершенно верно. — Марджери рассмеялась. — И часто вас так неожиданно беспокоят? — Нет, лишь изредка. Хотя все знают, что ко мне можно обратиться в любое время. И не только… Далее я ее не слушала. На всем протяжении нашего пути я автоматически воспринимала окружающую обстановку даже более внимательно, чем обычно, учитывая туман. Когда тихие шаги позади вдруг сменились частым перестуком подошв, я не раздумывала, в чем дело, а сразу отреагировала. Резко оттолкнув от себя Марджери, я повернулась к источнику шума. Передо мною оказался худощавый молодой человек с узкой полоской усов на верхней губе, темными глазами, вооруженный тускло поблескивающим ножом. Моя неожиданная реакция смутила его, он быстро окинул меня взглядом, ища оружие. Не обнаружив, успокоился и повернулся к Марджери, пытавшейся подняться на ноги. — Замри! — крикнула ей я. — Не двигайся! Его глаза переметнулись на меня, я заметила в них блеск азартного предвкушения. Зубы молодого человека оскалились в злобной ухмылке. На мгновение я замерла, но когда нож метнулся ко мне, тело отреагировало само по себе. Клинок проскочил мимо ребер, но парень не потерял равновесия, и вот уже кончик ножа снова маячит перед моими глазами. Будь я одна, у меня имелась бы относительная свобода маневра. Главное было бы не поскользнуться и быстро сориентироваться в поисках подходящего оружия. Но за мною Марджери. Я смахнула с головы шляпу, чтобы использовать ее в качестве щита. Нож снова дернулся вперед, и я не смогла уклониться полностью. Лезвие пропороло викунью, шерсть и шелк, достало руку. Нож оказался достаточно острым, я сначала даже не ощутила боли, только удар. Не сводя с нападающего глаз, я шевельнула рукой, поняла, что по-прежнему владею ей, ощутила, наконец, жжение раны и холод наружного воздуха там, где положено быть толстому слою одежды. Накатила ярость. Да, я ранена, да, мы обе в опасности, но страх и боль отступили перед приступом боевого бешенства. Безвозвратно пропало мое прекрасное пальто! Будь я проклята, если этот подонок испортит еще хоть одну деталь моего туалета! — Ты, падаль! — заорала я, и он чуть вздрогнул, но тут же опомнился. На этот раз я не уворачивалась, а рванулась навстречу. Обе мои ладони сомкнулись на его запястье, рывок — и я чувствую по звуку, что нос его сломан о мой череп. Нож затарахтел по мостовой. Резким движением выворачиваю руку и заламываю ее за спину. — Дернешься — руку вырву! — проорала я ему в ухо. Он почему-то не поверил. Такие всегда плохо соображают. Рванулся — и хруст локтя слился с его диким воплем. Я повернулась к Марджери и помогла ей подняться. Поцарапано колено, завтра проявятся синяки, но, в общем, ничего страшного. Потрясена, конечно, но, главным образом, по причине вопля жалкой фигуры, нянчащей вырванный из сустава локоть. — Бог мой, Мэри, что вы с ним сделали? — Я с ним ничего не делала. Он сам это сделал. Я всего лишь позволила ему это сделать. — Но он сильно ранен! Этого еще не хватало. Сейчас Марджери начнет изображать сестру милосердия. Я нагнулась и за кончик подняла с панели нож. Глаза ее расширились, я поняла, что ножа она из-за моей спины не заметила. Тут она увидела расползающееся по рукаву моему темное пятно. — Вы ранены… — пробормотала она с довольно глупым видом. — Он пытался вас убить, Марджери. — Я пыталась сохранить видимое спокойствие. Будь она одна… Вспомнилась вдруг Айрис Фицуоррен, и я перевела взгляд на завывающего от боли бандита. При этом от меня все же не ускользнуло какое-то новое выражение лица Марджери, выплывшее сквозь страх и шок и снова исчезнувшее. Как будто она что-то взвешивала и просчитывала. В мыслях мисс Чайлд унеслась куда-то далеко. К моменту, когда к нашей живописной группе, тяжко топая сапогами, подбежал первый бобби, Марджери дрожала, сжавшись на ступеньке чьего-то крыльца. Последовали длительные и довольно нудные процедуры — нам задали множество вопросов, как на улице, так и в участке. Мою рану обработал полицейский врач, смазал, наложил пластыри. От больницы я отказалась, так как резаная рана оказалась неглубокой, хотя и довольно длинной. Я попросила дежурного инспектора сделать пару звонков, после чего атмосфера недоброжелательного недоверия сменилась атмосферой почтительного недоверия. По моим рекомендациям к бандиту на время нахождения в больнице, чтобы он бесследно не испарился, прикрепили констебля. На Норвуд-плейс послали полицейского, который, вернувшись, сообщил, что дома номер шестнадцать там не существует и никто из опрошенных ни о какой мисс Цинтии Годдарт не слышал. Это меня, впрочем, не удивило. Марджери отослали домой, дав ей охрану, она лишь чуть опоздала к обеду. Я осталась наедине с коренастым краснолицым старшим инспектором, постоянно улыбающимся, но со стальными холодными глазами. Я слабо улыбнулась, и он снова прошелся по событиям этого примечательного вечера. — Итак, мисс Рассел, начальство мне сообщило, что вам следует доверять. Не хотите ничего мне рассказать? Я подумала, пожала плечами и вздрогнула. Очевидно, напомнило о себе поврежденное плечо. — Я не знаю, имеет ли это сейчас какое-либо значение, — ответила я. Он сунул палец в кучу вещей, вежливо удаленных с моей персоны женщиной-полицейской. Подцепив набор отмычек, одобрительно его проинспектировал. Посмотрел на левое мое плечо, потом на правое. Похоже, старший инспектор немало знал обо мне и о моих ранениях. Спасая жизнь Холмсу и себе самой, я сломала ключицу, и неудаленные осколки до сих пор еще остались во мне. — Имеется в ваших вещах кое-что недозволенное и незаконное, — просветил он меня наконец. — Для обычного гражданина, — добавила я. — А кое-что становится незаконным лишь в момент использования. — Гм. А вы, конечно, не обычная гражданка? — Если бы мне понадобилось совершить взлом или даже убийство, старший инспектор, то я обошлась бы без инструментария. Я выдержала его пристальный взгляд. — Значит, случайный инцидент исключаем? — сказал он наконец. — Абсолютно верно. — И вы не собирались ломать нападавшему руку? — Я его ясно предупредила, что произойдет, если он дернется. Но он дернулся. Если бы умысел на убийство не был столь ясен, я бы, возможно, просто нокаутировала его. Теперь он, во всяком случае, долго не сможет нападать на женщин с ножом. И еще одно. Скотленд-Ярд расследует дело об убийстве мисс Айрис Фицуоррен. Вы можете приобщить к нему этот эпизод как связанный с делом. Я встала и принялась собирать свои пожитки. — Нам нужна будет ваша подпись, мисс Рассел. — Прошу вас, завтра. Я приду утром. И, пожалуйста, не упустите этого рыцаря ножа. — Не упустим, — ответил он просто, и я ощутила какую-то искру теплого чувства по отношению к этому полицейскому. — До завтра, мисс Рассел. — До завтра, старший инспектор. Конечно, через полицейский участок я проследовала сквозь строй любопытных взглядов, вызванных моей или, скорее, холмсовской репутацией. Слава Богу, хоть репортеров не оказалось ни внутри, ни у порога. Туман сгустился, да это просто какое-то наказание небесное для Лондона. Густые желтые миазмы, обжигающие нос, засоряющие легкие, пачкающие одежду людей и фасады зданий, вызывающие множество несчастных случаев, множество смертей — бич столицы империи, вынуждающий ее рухнуть на колени. Я вышла из полиции, спустилась, как сейчас помню, по четырем ступенькам, проползла вдоль фасада несколько шагов и привалилась спиной к кирпичной стене. Бог мой, как я устала! Плечо ныло от сырости и от напряжения. Пульсировала боль в ране левой руки, голова кружилась после передряг схватки, допроса, беседы с инспектором Ричмондом; в желудке ничего, кроме кислого кофе «Камп», которым угостил меня Ричмонд. Прижавшись к стене, я постаралась унять дрожь в теле и набраться сил, чтобы проковылять полмили до своего негостеприимного дома. Всю жизнь свою я терпеть не могла идиотских гордых шуточек лондонцев, их похвальбы своим знаменитым туманом. Так иные родители восхваляют гнусные проделки своего отпрыска, видя в них проявления молодечества. Близорукость близка к туману по ограничениям, накладываемым на поведение индивида, и потому туман мне еще более противен. Не нахожу ничего забавного в том, чтобы искать на ощупь путь вдоль ограждений, фасадов, от фонаря к фонарю, в размышлениях, не снять ли вообще очки вместо того, чтобы поминутно их протирать, молясь о том, чтобы Темза поскорей вернулась в жидкое состояние и убралась в свои берега. Еще беда — я всегда страдала от клаустрофобии, хотя и не в тяжелой форме. Отсутствие видимых ориентиров и опасение, что вдруг откуда-то выскочит продолжатель дела обезвреженного бандита, не улучшали настроения. Я уже пожалела, что старший инспектор отпустил меня, а не запер на ночь в какой-нибудь спокойной камере. Может, вернуться? Швырнуть отмычки на стол и сдаться на милость дежурного сержанта. Стоя под фонарем, я вынула носовой платок, протерла очки и вытянула руку вперед. Пальцы и платок едва угадывались в тумане. В направлении вытянутой руки вдруг что-то грохнуло, металлически лязгнуло, взвился приглушенный ватой тумана двойной вопль: женский и лошадиный. Тут же два мужских голоса затянули двухголосую перепалку. Такси столкнулось с экипажем, вздохнула я. И тут третий мужской голос внезапно произнес справа от меня: — Рассел! Я невольно отдернула руку, и носовой платок выпал, исчез в стигийской бездне мостовой. Стоял бы Холмс ближе, я прижалась бы к нему, обхватила бы его руками и забылась. Но нас разделяли десять футов, и я удовольствовалась дурацкой ухмылкой, отражающей неоднозначность чувств, которые вызвал у меня этот человек в течение последних недель. Но в тот момент преобладающим чувством было ощущение двери собственного дома, вдруг распахнувшейся перед тобой среди улицы. — Черт возьми, Холмс, как это у вас получается? Вы просто маг и волшебник. Шаги его прозвучали на мостовой четко и ясно, как будто и не было никакого тумана, а в небе сияло весеннее полуденное солнце. А вот и знакомое лицо…