– Многовато для единственной персоны, Адам. Это тебе не сборка машин, выращивание домов или нанопроизводство лекарств на заказ. Воскрешение мертвецов. Всех и каждого, отныне и до конца вселенной. Нельзя допустить, чтобы ты владел этим в одиночку. Даже у Бога не может быть монополии на вечную жизнь. Адам Теслер вздохнул. Темные фотохромные радужки делали его взгляд непроницаемым. – М-да. И сколько времени это длится? – Тринадцать лет. – Я думал, что знаю тебя, Сол. – А я думал, что знаю тебя. – Воздух на высокой платформе был чистым, свежим и прозрачным. – Как ты узнал? Адам Теслер погладил обезьяну по голове. Она оскалила зубы и попыталась оттолкнуть его руку. – Можешь выходить, Мариса. Сол знал эту высокую, мускулистую женщину, что вышла на посадочную площадку. Знал по туристическим пирамидам на Юкатане, лыжному курорту на Аляске, игорному комплексу, построенному на наноинженерном коралловом рифе в Южно-Китайском море. По секретным переговорам, защищенным каналам связи и встречам украдкой помнил, что голос у нее мягкий, тихий, с легким австралийским акцентом. – Ты одевалась лучше, когда работала на «Аристид-Тласкальпо», – сказал Сол. Женщина была в повседневном наряде из смарткожи. Она улыбнулась. Раньше у нее и улыбка была лучше. – Почему они? – спросил Адам Теслер. – Ты мог продаться кому угодно, а выбрал этих клоунов! – Потому и выбрал, – парировал Соломон Гурски. – Знай, что Элена с этим никак не связана. – Я в курсе. Ей ничего не грозит. На данный момент. Тогда Сол Гурски понял, что сейчас произойдет, и задрожал от внезапной настоятельной потребности кое-что уничтожить, прежде чем уничтожат его. Усилием воли он подавил дрожь ярости, протянул руку обезьяне и щелкнул пальцами. Иисус нахмурился и перескочил с плеча Теслера на руку Сола. В одно мгновение тот скрутил зверька и сломал ему шею. Потом швырнул конвульсивно дергающийся труп на красное сетчатое покрытие посадочной площадки. – Понимаю, – сказал Адам Теслер. – Но она вернется, снова и снова. – Он повернулся, стоя на нижней ступеньке трапа. – Сол, ты хоть представляешь себе, как я разочарован? – А мне насрать! – заорал Соломон Гурски, но его слова потонули в реве двигателя. Конвертоплан поднялся и устремился над сетью улиц огромного города к северным холмам. Сол Гурски и Мариса остались одни на платформе. – Валяй! – крикнул он. Восхитительные мышцы были усилены искусственно; пальцы схватили его за шею и оторвали от земли. Сол хватал ртом воздух, пытался пнуть убийцу. Она поднесла его к краю платформы, держа одной рукой. «Валяй», – попытался вновь сказать он, но из стиснутого горла не вырвалось ни звука. Мариса с улыбкой держала его над пустотой. Он обгадился и тотчас же ощутил экстаз; понял, что давно мог его испытать, ибо такова была причина, по которой взрослые запрещали это первобытное удовольствие. Сквозь кровавый туман Сол увидел крошечное скрюченное тельце Иисуса: обезьяна медленно ползла к нему, цепляясь за сетку розовыми человеческими пальцами, запрокинув голову и глядя широко открытыми глазами на солнце. Хватка женских пальцев наконец-то разжалась, и Сол шепнул «спасибо», падая навстречу суровому, мертвенно-белому свету бульвара Гувера. Среда Вечером сегуридадос вышли на бульвары, чтобы поохотиться на мертвецов-нарушителей. Мясо: чудовища, пресыщенные толстосумы-серристос, мужчины и женщины, которым необычайно нравилось изображать ангелов Настоящей смерти в мире, где всякая другая смерть была временной. Мясо было ходячим кошмаром, а вот машины поражали красотой. Мехадоры: роботы-богомолы с клювами из ванадиевой стали и двумя скорострельными установками МИСТ-27, выпускающими пятьдесят самонаводящихся дронов в секунду. Каждый за полсекунды до цели разлетался на рой дротиков. Пятнадцать органов чувств широкого спектра анализировали окружающий мир; машины маневрировали на сфокусированных импеллерных полях. И они не знали ни сомнений, ни милости. Прекрасная Настоящая смерть. Окно в доме на холме было большим и широким, и мужчина стоял посередине, наблюдая за охотой мехадоров. Их было четверо, по паре на каждую сторону проспекта. Один – с надписью «Истребитель мертвяков» на тектопластиковой шкуре – перемахнул через живую изгородь возле дома Сифуэнтесов, использовав единственный импульс направленной электрогравитации. Дальше робот полетел над лужайкой, вертя клювастой башкой. Приостановился, просканировал окно. Наблюдатель на миг встретился взглядом с его скоплением из пяти глаз. Потом охотник двинулся дальше. Импеллерные двигатели оставляли на бритом газоне вихреобразные узоры. Наблюдатель следил за мехадорами, пока они не скрылись из виду, и им на смену пришли сегуридадос в вычурных доспехах, грозя воображаемым нарушителям до нелепости мощным оружием. – Теперь это происходит каждую ночь, – проговорил наблюдатель. – Они начинают бояться. Тотчас же в большой комнате с деревянным полом появилась женщина, одетая в вирткомб. Оборванные усики втягивались в узловые точки костюма, указывая на то, как быстро она вырвалась из паутины. Вид у женщины был мрачный и очень злой. А еще испуганный. – Клянусь Иисусом, Иосифом и Марией, сколько можно повторять? Держись подальше от окна. Если поймают, тебе крышка. Снова. Навсегда! Соломон Гурски пожал плечами. За те несколько недель, что он прожил в ее доме, женщина возненавидела этот жест. Он безошибочно выдавал в госте мертвеца и приносил холод бездны в ее большой, теплый и красивый дом в холмах. – Это все меняет, – сказал мертвец. Элена Асадо натянула брюки из смарткожи и сетчатый топ поверх вирткомба. Став предательницей, она носила эту штуку круглосуточно. По двенадцать часов кряду проводила в паутине, подключив глаза, уши, нос и душу, сражаясь с человеком, который убил ее возлюбленного. С таким же успехом можно бороться с Богом, думал Соломон Гурски долгими пустыми часами в просторных, залитых светом комнатах. Адам Теслер – владыка жизни и смерти. Элена снимала вирткомб, только чтобы помыться и испражниться, а также рано утром, в те синие рассветные часы, что случались лишь в этом городе, когда они хладнокровно занимались любовью на большой белой кровати. Время и гнев сделали ее худой и жесткой. Она коротко подстриглась. Элена Асадо была натянутой струной; она отказалась от женственности из-за жажды отомстить Адаму Теслеру, разрушив мировой порядок, возникший благодаря подаренной им возможности воскреснуть из мертвых. Впрочем, нет. Это был никакой не подарок. Адам Теслер не был Иисусом, удостаивающим жизни вечной любого, кто верует. От веры никакой пользы. Он отнимал у человека все, кроме души. Те, кто мог оплачивать страховку «инморталидад», после смерти просыпались без долгов. Остальные девяносто процентов восставших из мертвых отрабатывали спасение в соответствии с кабальными контрактами, которые заключали с Домом смерти – агентом корпорады «Теслер-Танос», специализирующимся на вопросах воскрешения. Contratos[225] заключались на века. У мертвых времени было в избытке и стоили они дешево. – Их встревожила история с «Эварт-ОзВест», – сказала Элена Асадо. – Горстка contratados[226] на каком-то астероиде отказывается выполнять свои контракты, и все сразу решили, что сейчас небо рухнет им на головы? – Эта горстка называет себя «Свободными мертвецами», – сказала женщина-мясо. – Когда что-то называют по-особенному, значит, оно обладает силой. Все поняли, что это лишь начало. «Эварт-ОзВест», а также прочие орбитальные и космические производственные корпорады всегда знали, что за пределами Земли не смогут обеспечивать выполнение контрактов. Они уже проиграли. Космос принадлежит мертвецам. Сол пересек большую комнату и подошел к другому окну, безопасному, откуда открывался вид с высоких холмов на ночной город. Стекло развоплотилось от прикосновения ладони. Ночь, городская ночь, пронизанная ароматами можжевельника, похоти, дыма и сумеречными отголосками дневного зноя, змеей обвилась вокруг него. Сол подошел к перилам балкона. Мерцающие бульвары напоминали карту нейронных соединений, но в центре простиралось огромное темное пятно – амнезия, аморфная зона, лишенная света, отменяющая геометрию уличных сетей. Гетто Святого Иоанна. Некровиль. Обитель мертвых. Город мертвецов, город в городе, окруженный стенами и рвами, охраняемый теми же стражами, которые патрулировали бульвары. Город, живущий от одного комендантского часа до другого. С наступлением сумерек в двадцати километрах над агломерацией Трес-Вальес начинало пульсировать красным искусственное полярное сияние: небесный знак, приказывающий всем трем миллионам мертвых вернуться с улиц, принадлежащих живым, в свои некровили. Они проходили через пять ворот в виде массивной буквы V, пересеченной горизонтальной линией. Нисходящая линия – жизнь плоти, подчиненная энтропии; восходящая – вечная жизнь воскрешенных; разделяющая линия символизировала смерть. А еще – закон. Мертвому мертвое, живому живое. Они были несовместимы, как ночь и день. Таким же знаком была помечена ладонь каждого, кто вышел из Резервуаров Иисуса в Доме смерти. Нет, подумал Сол. Не все возвращаются с того света со стигматами. Не все соблюдают комендантский час. Он поднес ладонь к лицу, изучая линии и складки, как будто искал начертанную там судьбу. Сол видел знак смерти на ладони уборщицы Элены и то, как он пульсировал в такт полярному сиянию. – Все еще не верится, что это по-настоящему? Он не услышал, как Элена тоже вышла на балкон. Он ощутил прикосновение ее руки к волосам, плечу, обнаженной руке. Кожа к коже. – Индейский народ не-персе верит, что конец света наступил на третий день существования мира, а вся наша жизнь – сон последней ночи. Я упал. Я столкнулся с тем белым светом, и удар был сильный. Свет оказался твердым, как алмаз. Может, мне снится, что я живу, и мои сны – последние, разбитые вдребезги моменты жизни. – Думаешь, тебе могло присниться что-то подобное? – Нет, – сказал он после паузы. – Я больше ничего не понимаю. Не могу взять в толк, как все это стыкуется с моими последними воспоминаниями. Слишком многого не хватает. – Я не могла действовать, пока не убедилась, что он меня не заподозрит. Он основательно все продумал. – Не сомневаюсь. – Ни секунды не верила в историю о крушении конвертоплана. У вселенной случаются приступы черного юмора, но она не бывает такой аккуратной… – Помолчав, она прибавила: – Часто думаю о бедолаге-пилоте, которого он тоже убил, просто чтобы картинка окончательно сложилась. По воздуху к ним долетели отзвуки барабанного боя из мертвого города. Близился великий праздник – Ночь всех мертвых. – Пять лет, – проговорил Сол. Элена вздохнула, и он понял, что она сейчас скажет – и что за этим последует. – На что это похоже – быть мертвым? За несколько недель в заточении в доме среди холмов незаконный мертвец, не имеющий ни печати, ни контракта, понял, что она не спрашивала о воскрешении как таковом. Она хотела узнать о тьме, которая ему предшествовала. – На пустоту, – ответил мертвец, как всегда, однако это была не совсем правда, потому что «пустота» – продукт человеческого сознания, а тьма за пределами разрушительно жесткого света, к которому он летел с предельной скоростью, падая на бульвар Гувера, была концом всякого сознания. Никаких снов, времени, чувства утраты, темноты. Ни-че-го. Теперь ее пальцы гладили его кожу, словно пытаясь уловить отголоски холодной пустоты. Он отвернулся от города, поднял ее на руки и отнес на большую пустую кровать. Месяца новой жизни хватило, чтобы усвоить правила игры. Он взял ее на широкой белой постели, озаренной сиянием города, и все произошло холодно и шаблонно, как и раньше. Он знал, что для нее это нечто большее, чем секс с возлюбленным, вернувшимся из ссылки. По подергиванию и напряжению мышц чувствовалось, что особенным для женщины было то, что он мертв. Это восхищало и отталкивало ее. Он подозревал, что она не способна испытывать оргазм с себе подобным мясом. Он превратился в фетиш, но его это не встревожило. Тело, некогда известное как Соломон Гурски, знало еще одну вещь, которую могли знать только мертвые. Воскресало не все. Форма, самость, разум возвращались, а вот любовь не могла пройти сквозь врата смерти. Элене нравилось, когда он после всего снова и снова рассказывал о своем воскрешении: о моменте, когда ничто стало чем-то, и он увидел над собой ее лицо в вихре текторов. Этой ночью он не стал рассказывать. Он задал вопрос. – Каким я был? – В смысле, как выглядело твое тело? – уточнила она. Он не возразил. – Хочешь еще раз посмотреть фотографии из морга? Обугленная ухмылка трупа запечатлелась в его памяти. Руки прижаты к бокам. Вот как она сразу все поняла. Жертвы огня умирали с поднятыми кулаками: они пытались бороться со своей погибелью. – Даже после эксгумации я не могла тебя вернуть. Знаю, ты говорил, что, по его словам, на тот момент мне ничего не угрожало, но прошло слишком мало времени. Технология была еще недостаточно развита, и он бы все сразу понял. Прости, мне пришлось держать тебя в холодильнике. – Да я и не заметил, – шутливым тоном ответил он. – Я сразу решила, что сделаю это. Я все спланировала: выбраться из «Теслер-Танос», арендовать нелегальный резервуар Иисуса в некровиле Святого Иоанна. Дом смерти не знает и десятой доли того, что там происходит. – Спасибо, – сказал Сол Гурски, а потом почувствовал… нечто. Ощутил и осознал так же отчетливо, как часть собственного тела. Элена заметила, как он напрягся. – Опять воспоминания о прошлом? – Нет, – сказал он. – Наоборот. Вставай. – Что? Он уже натягивал одежду из кожи и шелка. – Тот иммунитет от опасности, который предоставил тебе Адам… – Да? – Он только что закончился. Автомобиль преобразился, стал низким и быстрым. На повороте, где улица резко уходила вниз по склону холма, оба ощутили волну: что-то большое и совершенно бесшумное пролетело над крышами домов. – Бросаем машину, – приказал Сол.