Спирали тросов раскручивались в вакууме, соединяя корабли друг с другом. Текторные пакеты мягко взорвались на корпусах орбитальных заводов и начали их разбирать. Сердце каждого корабля открылось и выпустило плантации вакуумных деревьев, которые они взращивали и берегли. Зелень миллиона листьев блеснула в лучах солнца. Там, где раньше был флот кораблей вторжения, появился орбитальный город. Узор из осенних листьев вечнозеленых лесов над морем. – А вот и «Маркус Гарви», Туссен, – сказала Хуэнь. Рубка обезлюдела, парящие в невесомости приборные кластеры не работали, никто не дежурил на боевом посту. – С кем я говорю? – спросила мертвый командир, Мари-Клер. Невероятно гибкие фигуры карабкались вверх по внешней стороне прозрачного пузыря. Космическое дерево – зеленая сфера с фрактальными краями – проплыло мимо, квадро тащили его, привязав швартовочные тросы. – Меня зовут Туссен Ксавье Теслер. – Он придумал имя в один миг и понял, что таким оно останется до конца жизни. – Я временный президент корпорады «Теслер-Танос». Пожалуйста, выслушайте то, что я хочу сказать. «Теслер-Танос» вам не враг. Я вам не враг. Прошу, скажите мне, как я могу помочь вашей миссии, и я с радостью все сделаю. – Где Эллен Шипли? Квебек? – Все пошло не совсем так, как планировалось. – «Это мягко говоря», – прокомментировала Хуэнь по закрытому каналу. – Я не думаю, что вы сможете с ними поговорить. И все-таки можете не сомневаться, что они выполнили миссию. Теперь вся власть в корпораде – в моих руках. – Адам Теслер? – Мой отец мертв. Ни слова лжи. Мертвая женщина хранила молчание дольше, чем это могла бы объяснить задержка связи между Землей и орбитой. – Процесс строительства, свидетелем которого вы являетесь – это создание новой клады, – сказала Мари-Клер, решив ему довериться. – Это клада «Небесные врата», находящаяся на околоземной орбите. Ее цель – быть связующим звеном между планетой и обитающими в космосе Свободными мертвецами, а также вратами, через которые мертвецы Земли смогут покинуть планету и отправиться в Солнечную систему и далее во Вселенную. Человечество больше не было привязано к коконам из плоти, причудам химикатов, шару из железа и силикатов на орбите вокруг звезды; конечная цель игры всегда была именно такой. Транслюди: Туссен представил себе их стаи, целые народы, летящие – как ангелы, как águilas – прочь от солнца, уносимые солнечным ветром все дальше и дальше. – Пожалуйста, поверьте мне: мы хотим помочь вам, как сможем. «Теслер-Танос» – ваш союзник в этом, а не враг. – Простите меня, сеньор Теслер, но поверить как-то сложновато. – Возможно, знак доброй воли убедит вас в истинности моих намерений. – Например? Чудесная иллюзия всемогущества: целая корпорада подчиняется твоей руке в перчатке-манипуляторе. Соблазнительное ощущение мастерства: мега-гига-тера-петабайты информации перемещаются по твоему приказу. – Установлена связь со СМИ, – прошептали голоса духов в его наушнике. – Вы подключены ко всем новостным сетям Тихоокеанского совета; панъевропейские, африканские и центральноазиатские системы ретранслируют эфир. Когда ты поступаешь так, как надо, решение принимается легко. А что в этом смысле значит имя? Похоже, в нем весь смысл. – Корпорада «Теслер-Танос» признает кладу «Небесные врата» и ее посольство на Земле. Ставка на земной апокалипсис всегда казалась более надежной, чем на апокалипсис в небесах. Львы Иуды смотрели, как горит церковь Сеу Гуакондо. Любой иконоборец, достойный своего ремесла, скажет вам, что церкви особенно уязвимы перед огнем. В них столько древесины и благовоний… – Надо было принести маршмеллоу, – сказал Саламанка. «Придурок», – подумала Тринидад. Когда они выбежали из рушащегося здания, она сделала важное открытие. Ей не нравился Саламанка. Он ей сразу не понравился. Он вошел в ее жизнь, решив, что ее нужно спасать, помогать, поддерживать, строить всевозможные предположения о ней, которые, если и не были правдой тогда – а она сомневалась, что они когда-либо были правдой, – то уж точно не соответствовали истине сейчас. – Посмотри на это, – торжествующе провозгласил он. – Посмотри! Разве не великолепно! Что ты чувствуешь, Тринидад? Я чувствую себя так, как должен чувствовать любой здравомыслящий, разумный, думающий и чувствующий человек. Я потрясена, я в восторге от того, что свободна и жива, меня подташнивает, я шокирована, измучена, настолько измучена, что не могу поверить, что все это не было долгим и запутанным сном. Вот что чувствовала Тринидад. Раньше она бы дала какой-нибудь ритуальный, угодливый ответ типа «Я чувствую себя свободной, живой, в полной безопасности, когда ты рядом». Хватит, Тринидад. – Тебе правда интересно? Меня тошнит, Саламанка. Я чувствую, что ты меня использовал как пешку в твоей игре в героев и злодеев, но в первую очередь меня тошнит. Он был ублюдком. Все они такие. Глупые тщеславные эгоистичные ублюдки. Но никто не был глупее, тщеславнее и эгоистичнее Тринидад, которая так долго верила, что они ей нужны. Она собралась уйти. – Эй, подожди минутку, Тринидад – все сгорит дотла, и я пойду с тобой, – сказал Саламанка. – Саламанка, – сказала Тринидад тем тоном, который, как она знала, всегда привлекал внимание мужчин. – Я не хочу, чтобы ты шел со мной. Мне не нужно, чтобы ты заботился обо мне. Я пойду одна. – Но Тринидад, улицы… – Саламанка, мы только что встретились лицом к лицу и уничтожили Сеу Гуакондо и его Культ Зоопарка. И, возможно, единственную надежду всего мира на бессмертие-без-смерти. Прямо здесь, прямо сейчас, она испытывала больше симпатии к Сеу Гуакондо в его бесконечном аду квантовой неопределенности, чем к Саламанке, Истребителю Драконов. – Вряд ли я так испугаюсь, что не смогу пройти несколько кварталов по некровилю Святого Иоанна средь бела дня. Я ухожу. Ты мне не нужен. На самом деле, ты мне не нравишься. Я могу навскидку придумать пятьдесят более забавных способов провести ночь в некровиле. Так что не думай, будто обстоятельства создали между нами какие-то особые отношения. Не думай, что мы будем amigos на всю жизнь. Не будем. Не звони мне, не пытайся увидеться со мной, не спрашивай обо мне, потому что я не буду звонить, пытаться увидеться или спрашивать о тебе. И когда соберешься рассказать эту историю, вспомни, кто был героем, когда дошло до дела. Любой дурак может направить пистолет и нажать на спусковой крючок. Мертвые с львиными лицами расступались перед ней, когда она уходила от Саламанки и его дурацкого, пустого пистолета. Церковь Сеу Гуакондо рухнула, превратившись в груду тлеющих углей. Когда Тринидад добралась до перекрестка, каблук, который весь вечер грозил сломаться, наконец, предал ее. Она рухнула. Она увидела, как Саламанка ухмыльнулся. Не сводя с него глаз, она сняла неповрежденную туфлю, подняла перед собой и одним рывком оторвала второй каблук. Ей громко зааплодировали. На непривычно пустынной улице Яго остановился, чтобы вытащить свою машину из асфальта. – Ты не обязана так поступать, – сказал он, пока текторы перестраивались. – О, я обязана, Яго. Это не мое место. Вы не мой народ. – Куда поедем? – спросил Яго, садясь за руль. Панель управления потекла к нему черной жижей. Внезапно Йау-Йау ощутила волчий голод. И жажду. И необходимость в обществе живых. Надо было отойти после нейроускорителя. Вспомнить старых друзей и место, куда они возвращались после своих приключений в Ночь мертвых. – Кафе «Конечная станция». – Она должна извиниться перед Сантьяго. – Если оно все еще там. – Значит, «Конечная станция». – Золотистый автомобиль бесшумно отъехал от обочины. – Один момент, Йау-Йау. – Да, Яго? – Можно мне как-нибудь побрить тебе голову? – Ты можешь побрить мне голову в любое время, Яго. Они беспрепятственно мчались по бульварам. Из давно выгоревших верхушек пальм поднимался дым. Пикапы и электрические мопеды удирали от посткарнавальной tristesse[216]. За окнами panaderias, закусочных и баров, которые никогда не закрывались, посетители толпились за столиками, сосредоточенно глядя на экраны персоналок. – Почему-то, – проговорил Яго, – я сомневаюсь, что это и впрямь конец света. И тут она увидела его. Он брел, как проклятый Ван дер Деккен[217], пустые коробки из-под напитков и пенопластовые контейнеры из-под закусок перекатывались у его ног, и все его внимание было сосредоточено на заляпанном тротуаре. Когда машина пронеслась мимо, она увидела, как он поднял голову навстречу утреннему солнцу, которое виднелось между тлеющими пальмами. – Сантьяго! Йау-Йау открыла окно и высунулась наружу. – Яго, останови машину. Он остановился под чудовищным киноэкраном, с которого усиливающееся солнце изгоняло «Дружеское увещевание»[218]. Целлулоидные призраки. Все, чем они когда-либо были. Неужели это действительно Сантьяго, заблудившийся и блуждающий на заре мертвых, или просто еще один призрак Старого Голливуда? – А мяч как-нибудь побросаем? – крикнул Яго из открытой двери. Йау-Йау помахала ему напоследок. Она не слышала, как машина тронулась с места и повернула, потому что шла к нему, бежала к нему, бежала все быстрее, держа вирткомб под мышкой, как раннинбек, стремящийся к тачдауну[219]. – Сантьяго! – крикнула она. – Сантьяго! Он поднял глаза. Он ожидал, что до взрыва три, может, четыре секунды. Ошеломленная тишина длилась целых десять – геологическая эпоха в веб-нановремени, – а потом проги загрохотали: «Кто что почему как когда скажите объясните». Его собственные низшие управленческие эшелоны просили совета, политических заявлений, требовали срочных встреч, реальных и виртуальных; другие корпорады выходили из ступора и сыпали меморандумами и запросами; правительства, государства большие и малые, просили разъяснений; океанический, монотеистический рокот Тихоокеанского совета призывал во всем разобраться. Юридические проги сообщили о дюжине неминуемых судебных исков, ставящих под сомнение полномочия «Теслер-Танос» признавать то, чего не существует по закону. Руководители отделов сговорились и готовились поставить под сомнение его право на президентский пост.