День 2 ноября Теперь не было стыда. Гордости. Угрызений совести. Хладнокровия. Только желание продолжать быть. – Я хочу жить. – Он знал, что слова были всего лишь сентиментальной болтовней, порождением слез и боли. Беспримесной. Бессмысленной. Он бы взял все, за чем охотился столько лет, и до последнего миллиграмма променял на единственную секунду зловонной, мясистой, мясной жизни. – Я хочу жить. Время. Время было узором, вытатуированным на ткани пространства окровавленным наконечником копья. Планковское время: каждый квантовый хронон – удар алой стали. – Я хочу жить. И копье убралось от его горла, как будто никогда не существовало. Бледные Всадники отступили, опустив оружие, превратились в частокол из силуэтов. Между ними он узрел лик своего спасителя. Он увидел тонкую полоску чистого неба между нижней частью солнца и горными вершинами. И снова Бледная Всадница склонилась над ним. Она улыбалась. Сантьяго не понял ее улыбку. Сантьяго не понимал ничего, кроме своих непосредственных ощущений. Свет солнца, прохлада рассвета, запах дыма, звук отдаленного уличного движения. Чудовищный, ужасный, изумительный взрыв боли: Бледная всадница, все еще улыбаясь, приложила указательный палец к его губам и свободной рукой вырвала зазубренное копье из ладони. Прекрасная, кровавая, всепоглощающая чернота беспамятства. Их доброта ошеломила его. Они остановили кровотечение, стерилизовали рану, перевязали, обезболили, приклеив анальгезирующий пластырь. Странное милосердие охотника: лечить существо, которое убиваешь. Два непоправимо искалеченных пальца они аккуратно ампутировали. Никакой боли. Ничего. Если бы не эти недостающие пятнадцать сантиметров тела, Ночь мертвых могла бы показаться неудачным виртуальным трипом. Возможно, в этом суть: должно остаться напоминание. Реальность причиняет боль. Реальность убивает. Миклантекутли. Ананси. Анхель. Асунсьон. Дуарте. Он остался один. Улица, на которой его бросили Бледные Всадники, пестрела последними утренними мигрантами. Пошатываясь, все еще под кайфом и немного не в себе, Сантьяго двинулся против потока, внутрь, а не наружу. Лосось плывет вверх по течению. Он знал, где находится. Он знал, куда ему нужно попасть, прежде чем он сможет повернуть и побежать по течению, прочь от сердца некровиля. Вдоль бульвара каждая пальма представляла собой безголовый дымящийся стебель, скрученный и обугленный, как сгоревшая спичка. На крышах большие киноэкраны складывались, серебристые бутоны ночных цветов закрывались в резком свете дня. Прекрасные тела мертвецов расположились в стратегических позициях на балконах и верандах; греясь, впитывая солнце, фотосинтезируя и накапливая энергию для ночных приключений. Сантьяго продолжил идти вверх по течению. Возле заведения Тупицы Эдди была уличная вечеринка. Большая часть cuadra барабанила, танцевала и передавала по кругу трехлитровые пластиковые бутыли домашнего рисового пива. – Что происходит? – спросил Сантьяго у высокой китаянки с красным, золотым и зеленым барабаном на бедре. – Мы победили, мы свободны, мы победили! – кричала она. Танцоры, одетые в эклектичные обрывки чужих костюмов, аплодировали и обливали друг друга рисовым пивом. Низко над головой пролетел конвертоплан. Онемевший от противошокового и анестетиков, Сантьяго проскользнул между припаркованными трейлерами в заведение Тупицы Эдди. Столы были убраны: на все еще влажном бетоне тела двигались под музыку импровизированного ансамбля снаружи. Все Бледные Всадники были там. Сантьяго узнал женщину, которую видел убитой, которая вонзила копье в горло Миклантекутли и пощадила его, когда взошло солнце. Они улыбались, они смеялись, они пили спиртное из бутылок, которые Тупица Эдди постоянно пополнял, они передавали косяки друг другу и друзьям. Сантьяго знал этих друзей. Дуарте и desconfigurado Асунсьон. Эктоморфная Анхель, еще более призрачная при свете дня. Ананси, мистическая адептка боли; странно милая и уязвимая в своей кожаной одежде. И Миклантекутли. Он видел, как Миклантекутли и Бледная Всадница неудержимо смеялись, дурачились и поливали друг друга крепкой выпивкой Тупицы Эдди. Он увидел, как Миклантекутли сняла куртку с изображенными на ней лицами духов. Мелькнули обнаженные груди. Он увидел, как Миклантекутли и Охотница обнялись и поцеловались. Он вспомнил Миклантекутли на крыльце в Тумстоуне; ее горло, месиво из крови и хрящей. Он посмотрел на свою уполовиненную руку. На призраки пальцев. Увидел, как Миклантекутли с неприкрытым восторгом притянула к себе Бледную всадницу. Повернулся и пошел прочь, к светлеющим холмам. Для столь хорошо сложенного мужчины Камагуэй весил очень мало. Природной силы Нуит хватило, чтобы поднять и пронести его по теплой траве в прохладу монастыря, где ждала женщина в белом. Она разговаривала с ним. Шутила. Смеялась, улыбалась. Она была рада за него: слабости и изъяны плоти позади. Началась настоящая жизнь. Она не оплакивала смерть, она праздновала рождение. Женщины Дома смерти улыбались, зная толк в счастье, пока вели ее в зал воскрешения. – Хороший день для смерти, – сказала высокая чернокожая женщина, когда ее помощники раздели тело. Нуит сложила одежду, поглаживая мягкую сетку и теплую кожу, прижимаясь к ним щекой, пытаясь уловить слабый, исчезающий запах камагуэйности. Нуит подняла его, чтобы поместить в резервуар. Черные иглы укололи ее плоть. Уродливые. Мерзкие. Резервуар Иисуса смоет их прочь. Смоет их, смоет болезнь и неправильность и восстановит его таким, каким он мог бы быть, каким он должен быть. Идеальным. Целым. Здоровым. Она поцеловала его. Влюбляешься в клиентов, Нуит[215]? Она держала его за руку, пока опускающаяся крышка не вынудила отпустить. Руки Яго крепко обнимали ее, широкая, твердая грудь под головой мягко поднималась и опускалась при дыхании, бритая кожа была гладкой, нежной, как ткань на щеке, и щетина, скользя по нервным окончаниям, пробуждала в теле волну наслаждения. Она пошевелилась, не отлипая от его тела, ей было так тепло и удобно. Она прижалась приоткрытыми губами к его боку. И вспомнила, где находится. И поняла, что делает. А потом обнаружила, что также обнажена, их вирткомбы превратились в мягкое овальное покрывало, выстилающее терракотовое гнездо, в котором они лежали. И это было хорошо. Это было неописуемо славно, и ряды терракотовых божков с разинутыми ртами и лицами цвета охры смотрели сверху вниз, как она лежит рядом с безволосым мертвецом. А в это время сражались космические флоты, рушились корпорады, отменялись несправедливые законы, умирали старые короли, рождались новые королевства, на трон садились новые принцы, прибывали послы из иных миров, восставали некровили, горели пальмы, и День мертвых бушевал на холмах Старого Голливуда. Йау-Йау перекатилась на бок. – Яго, – прошептала она, уткнувшись лбом в его грудную мышцу, – я не могу остаться. Она знала, что он не спит, потому что мертвые никогда не спят, но он медлил с ответом. Сны наяву, Яго – о той прошлой жизни, про которую говорят, что она всего лишь сон для мертвых? Она шлепнула его по заду. – «Основы правопорядка 202: Практика и профессиональная этика». Адвокат всегда должен уделять первостепенное внимание благополучию своего клиента и прилагать все усилия для достижения этой цели. Еще ничего не кончилось. Йау-Йау надела рубашку, шорты, ботинки и нацепила шляпу боком, как того требовала мода. Они с Яго могут позже отделить свои вирткомбы друг от друга. До чего странным казалось незнакомое ощущение наготы под одеждой. Воздух касался кожи. Неудобно. Прога в вестибюле Дома смерти приняла номер ее адвокатской лицензии и личный символ, а затем попросила подождать. Все звонки в аркосанти «Теслер-Танос» сортировались и допускались задержки до двенадцати минут реального времени. Никакая abogado с бульвара Сансет, даже в заломленной на модный лад шляпе, не смогла бы нанести такой урон целой корпораде. Тем не менее, кое-какой известностью она обзавелась; юридический отдел немедленно перезвонил и выдал контракт на бумажном носителе. Йау-Йау узнала фирменный знак «Теслер-Танос» и свою собственную печать в виде треугольника с лотосом. Оставались пустяки. Она показала контракт Мартике Семаланг, потягивая крепкий café negro в пустом офисе, пока они ждали. Встать, суд идет. Заседание началось. – Ты свободна. Мартика вгляделась в бумагу, читая слова. Крутая, красивая, высокая и грамотная. «Основы правопорядка 202: Практика и профессиональная этика» предписывали не завидовать клиентам. И еще Мартика была на шесть миллионов тихоокеанских долларов – с хвостиком – богаче. – На компьютеры можно положиться в том, что они следуют букве закона. А хрупкое мясо следует духу. Они будут придерживаться условий сделки. В дверном проеме появился Яго; тот Яго, которого она знала, который носил кроссовки, мешковатые баскетбольные шорты, футболки без рукавов; а не странные и разнообразные ночные личины. Он бросил ей мягкий волейбольный мяч из чуть затвердевшего тектопластика: ее вирткомб. – Новости, compañeros. Нас завоевали. Эти корабли там, наверху, что-то строят; я не знаю, что; городская паутина все еще взорвана к чертовой матери этим когнивирусом Тэ-Тэ, преследующим мою малышку Карменситу, но похоже, они разбирают брошенные орбитальные заводы и превращают их в верфь. Если спросите Яго Диосдадо, он скажет, что нас ждут интересные времена. – А «Теслер-Танос»? – спросила Мартика Семаланг. – «Теслер-Таносу» крышка, corazon. Дворцовый переворот, смена караула. Покатились корпоративные головы с плеч. Не спрашивайте меня, я пытался сунуть нос в их проги, но нашел только официальный пресс-релиз о том, что вся деятельность приостановлена в ожидании выступления El Presidente. – Яго, – сказала Йау-Йау, внезапно ощутив жуткую, абсолютную, сокрушительную усталость. Она осознала, что не спала всю ночь. Бегала туда-сюда. Чуть не умерла дюжину раз. Радикально изменила свою карьеру еще до завтрака. – Все это очень интересно, но я хочу домой. Сейчас же. Вершина шпиля Сан-Мигель падала, стекая вниз, как километровая пасхальная свеча. – Должен быть какой-то предел, – сказал Туссен. – Они не могут преобразовать весь аркосанти. Он и Хуэнь на время спрятались в центре связи. – Думаешь, не могут? – Хуэнь взглянула вверх. – Их приятели делают то же самое с Луной. – Они же просто люди. – Уже нет. Это не твой отец, Туссен, и не твой брат, если они когда-либо ими были в предыдущем воплощении. Просто сгустки вины и ненависти, запечатленные и восстановленные текторами – и больше у них за душой ничего не осталось. Теперь они есть друг у друга; их сокровенная мечта исполнилась. Потолочные экраны показывали Туссену новости из космоса. Мир наблюдал за небом, тыкая пальцем и ахая при случайных вспышках орбитальной пиротехники, а флот расчищал оставшиеся автоматические оборонительные сооружения. На обращенной к солнцу половине планеты ночные безумства пошли на убыль. Люди смотрели, ждали, восстанавливали свои кварталы и свою жизнь. Туссен позволил креслу-оборотню принять нужную форму и подключился к аудиовизуальному устройству. Примечания прог объясняли, что он видел – «хлопушки» разослали дронов с камерами, чтобы облегчить маневрирование, – но не могли рассеять магию. Туссен смотрел глазами Бога. Испещренная облаками голубая плоскость Тихого океана была рассечена пополам кривой терминатора. Скопления огней переходили с ночной стороны на дневную – десятки «хлопушек», он в жизни столько не видел, – а за ними следовала вторая волна грузовых судов и производственных модулей, складывающих световые паруса шириной в сотни километров, как японские веера. Маневровые двигатели выглядели белыми бриллиантами на фоне затуманенной синевы океана. Точка обзора переместилась на другой дрон, на этот раз на станцию примерно в дюжине километров над отделяемой электромагнитной катапультой «хлопушки». Неуклюжая коллекция сфер, укосин и солнечных панелей свисала с левого борта; когда конструкция повернула в солнечную сторону, Туссен прочитал надпись: «Эварт / Минералы Западной Австралии». Медленно, очень медленно и неуклюже, «хлопушка» сблизилась с орбитальной фабрикой. Второй корабль скользнул в кадр, маневрируя реактивными двигателями со скоростью пальбы из пушки Гатлинга: огромная, неуклюжая штуковина, похоже, пыталась развернуться боком. Ракурс снова поменялся, теперь работала камера на отдаленной орбите. Наложенные поверх картинки схемы были излишними; Туссен мгновенно понял суть грандиозного плана и у него захватило дух от такой амбициозной цели. Тридцать четыре уцелевших «хлопушки» флота Свободных мертвецов образовали колоссальную сетку, по пять километров от узла до узла, окружая брошенные космические фабрики. Двигатели мигнули и погасли. Туссен – весь мир – затаил дыхание. И корабли расцвели.