Во время третьей смерти и воскрешения со мной случилось нечто большее, чем физическая эволюция. Были проложены новые нейронные пути; новая кинесика – совокупность телодвижений – позволила использовать нижние руки с той же легкостью, что и верхние; восприятие охватило более широкий спектр; радиоимплантаты открыли мой разум для несравнимо более интимного общения, чем посредством слов, произнесенных вслух, включающего эмоции и протомысли, а также изысканные психические состояния, для которых нет названий ни в одном языке. Мертвые – вот истинное человечество. Нет такой среды, которую мы не могли бы покорить со временем. И время на нашей стороне. Оно над нами не властно, потому что мы можем умирать и воскресать, поэтому месяцы и годы космических путешествий для нас не существуют. Пропасти между планетами, столетия между звездами – для смерти все едино. Мне показали верфи, на которых строились космические хлопушки, предназначенные для путешествия к звездам. Снабженные мощными электромагнитными катапультами и способные лететь со скоростью десять процентов от световой, они могли бы достичь ближайших звезд за десятилетия, затормозить при помощи солнечных парусов диаметром в сотни километров, отыскать небесное тело, из которого можно воссоздать экипаж, капсулы с биомассой, оборудование для разведки и связи. Тектоинженеры-исследователи – банда пестрых разбойников-визионеров, удравших с орбитальных фабрик на заре Войны Ночных вахтовиков, – строили предположения о том, что посланные человечеством хлопушки преобразят планеты-изгои и спутники, изобилующие в богатом энергией пространстве между мирами, изменят целые звездные системы: это будет вселенная, засеянная жизнью, равнозначная жизни, пронизанная коммуникационными сетями, работающими со скоростью света, и транспортными путями, по которым можно будет перемещаться со скоростью, составляющей доли от нее. Одно человеческое существо сможет колонизировать и со временем превратиться в целый мир, если его восприятие времени замедлить до такой степени, что связь, ограниченная скоростью света, покажется почти мгновенной. Галактики, скопления и сверхскопления уменьшатся до масштабов единственного мира. Переделка вселенной на фундаментальном уровне станет достижимой. Пространство, время, энтропия: реальность, которой можно будет манипулировать; человечество порвет узы, приковывающие его к физической вселенной, и сольется с лежащей в ее основе изоструктурой. Они показали мне инженерную шутку: кнопку пожарной сигнализации в архаичном земном стиле, с надписью на крышке «При пожаре нарушь законы природы». Рядом в невесомости исследовательского центра парила короткая цепочка; молоток, которым разбивают стекло, отсутствовал. Великий труд уже начался. Родственные клады были разбросаны, как сверкающая пыль, по всей Солнечной системе: из преобразованных текторами полостей Фобоса «Арес Орбитальный» следил за тем, как темно-зеленые, блестящие тектолеса завоевывают красные пустыни, и прокладывал марсианские каналы. «Бледные Галилеяне» были двумястами пионерами, которые кружились возле Европы в хаотичном лагере из капсул жизнеобеспечения, электромагнитных катапульт и производственных модулей, кое-как закрепленных на тридцатикилометровой паутине их тектопластиковых тросов и опорных балок. Их амбиции были огромны, как планета, что занимала большую часть небес: они хотели разработать особые текторы, способные реконфигурировать людей для жизни там. Они никогда не называли Юпитер по имени, просто тыкали пальцем или кивали: вон там. На самом краю возможного клада «Спутники-П-астухи» мечтала о создании плавучих городов-айсбергов на Титане и о плавании на солнечных парусах через кольца Сатурна. Никакая тайна не могла долго оставаться тайной в таком тесном и взаимосвязанном сообществе, как «Неруро». Когда о моей прошлой жизни узнали, меня назначили в только что учрежденный дипкорпус. По мере того, как кризис Ночных вахтовиков приближался к открытой войне между Землей и ее мятежными детьми, анархическому правительству «Неруро» пришлось возродить непосредственные дипломатические контакты, а также другие, менее возвышенные архаизмы. Моя миссия состояла в том, чтобы поддерживать связь с «Обратной стороной», старейшей и самой могущественной из клад. Их монументальные раскопки под кратером Циолковского были наиболее уязвимы для нападения и, скорее всего, могли стать объектом гнева Земли. Тайная переписка велась по узкому лучу; подготовили корабль – он назывался «HS 1086 C» или «Иисус», поскольку на солнечных парусах был изображен распятый Христос. Его основную полезную нагрузку – ледяную комету, предназначенную для терраформирования Луны, – дополнили несколькими мазками грязного псевдоуглерода, в котором и содержались в сжатом виде души экипажа и дипломатов. Вот почему я сильно удивился, воскреснув не в одном из просторных, словно собор, залов «Обратной стороны», а вместе с собратьями по команде в скоплении атмосферных камер, ярко освещенных солнечным светом, отраженным от развернутого светового паруса. По какой-то причине «Иисус» отделился от своей полезной нагрузки, восстановил экипаж и замедлился, насколько позволяли фотоны. Объяснение ждало нас в главном бортовом журнале. Мы были в месяце пути от «Неруро», когда флот поспешно переоборудованных под военные цели коммерческих судов под совместным командованием Общеевропейского и Тихоокеанского советов атаковал астероидную базу клады «Марлен Дитрих» и уничтожил ее. Корабль-разведчик из этого флота засек нас дальними сканерами более двух месяцев назад и все это время переходил с орбиты на орбиту, намереваясь перехватить «Иисуса» через пятьсот двадцать часов. Странная война с Ночными вахтовиками закончилась. Навигационная прога «Иисуса» сбросила полезную нагрузку, перешла в боевой режим и запрашивала стратегию и тактику. Мы могли бы сказать проге, что земной корабль почти наверняка встретится с облаком газа, по температуре не слишком отличающегося от реликтового излучения с его примерно тремя кельвинами: в течение последних восьми из этих двадцати двух дней мы будем находиться в пределах досягаемости их высокоскоростных микотоковых ракет, которым не сможем противопоставить ничего, кроме импульсного лазера, предназначенного для ближнего боя – точнее для стрельбы по космическому мусору. Лучше бы мы оставались мертвыми. У нас было одно преимущество. «Иисус» летел в шлейфе кометы, который надежно защищал его от вражеских систем наведения и скрывал от врага тот факт, что корабль отделился. Мы свернули паруса, тихонько преодолели еще около пятисот километров в тени кометы и попросили «Иисуса», чтобы он переделал часть своего углеводородного рабочего тела в оружие для ближнего боя. Замысловатые текторные структуры подарили нам предметы, по технологическому уровню равные Каменному веку. В тот день, когда враги уничтожили комету, мы были снаружи – практиковались с нашими боласами на тросиках из моноволокна. Наверное, взрыв видели повсюду во внутренней части Солнечной системы. Двенадцать миллионов тонн грязного льда превратились из ничем не примечательной искорки с абсолютной звездной величиной, равной восьми, в сверхновую. Это был семнадцатый день. Мы надеялись, что мясной капитан достаточно самонадеян, чтобы выложить козыри сразу. Осторожное сканирование показало, что от кометы остались лишь беспорядочно кувыркающиеся осколки льда, а также быстро растущая туманность из водорода, кислорода и микроэлементов. Удар был мощный, но чутье подсказывало мне, что расслабляться рано. – Разверни парус, – приказал я «Иисусу». – Полностью. Через три секунды сегменты с нарисованным распятием сомкнулись в подобие зонтика. Через пятнадцать секунд налетела ударная волна. Поток ионизированных частиц обрушился на тектопленку, словно тайфун. Христос висел, распятый на гвоздях из голубых молний; тело «Иисуса», все его несущие конструкции и пузыри-обиталища, озарилось огнями святого Эльма и застонало от мук. Дюжина систем оказались на грани отказа, целостность жилой среды была нарушена, но мы выдержали. Мы выжили. Технология «Неруро» прошла испытание. «Иисус» замедлил ход. Если бы я смотрел в сторону Солнца, случившаяся в пятидесяти километрах от нас вспышка пятисот граммов вещества, полностью преобразовавшегося в энергию, могла бы расплавить мои глазные яблоки. Руководствуясь принципом «никогда не недооценивай врага», я поставил на то, что мясной капитан приберег пару ракет на случай, если за кометой кто-то прятался. Если бы мы не использовали гидроксильное облако для торможения, оказались бы именно там, где он рассчитал, – и нас бы ждало мгновенное испарение. Плазменный фронт нагрянул, как Божий кулак. Первичная ударная волна сорвала паруса, расположенные на три, семь и десять часов; поврежденные такелажные системы «Иисуса» попытались убрать оставшиеся сегменты, вырвав их из пасти электромагнитного урагана. Мы должны были погибнуть. Нам было предначертано погибнуть. «Иисус» выдержал столкновение с молнией. Капсулы покрылись волдырями и почернели, балки и антенны сплавились и превратились в беспорядочную массу, но удалось зарифить парус. Искалеченный, корабль выстоял. Мы выжили. Мы и «Иисус» смогли восстановиться. Мы ждали на корпусе, пока земной корабль приблизится на расстояние абордажа. Как и все космические аппараты, это была неуклюжая конструкция из балок и укосин, но кто-то – возможно, тот самый капитан, которого я перехитрил, – потратил дорогостоящую рабочую массу на огромный флаг, мономолекулярный полимерный квадрат со стороной сто метров, заряженный электричеством и потому жесткий. Он тащился за кораблем, привязанный тросами. Золотой на синем звездный круг Панъевропы поблескивал в свете далекого солнца. Морпехи были в черном как ночь камуфляже, но на дисплеях наших сетчаток сияли ярко, как звезды, – несомненно, они видели нас такими же, невзирая на маскировочный окрас. Две боевые группы, по пятнадцать индивидов в каждой. Броня тяжелая, оружие еще тяжелее. Мы именно этого и ожидали. Земляне приблизились. Рихо, мой боевой партнер, отдал «Иисусу» приказ. Открытый парус затрепетал, вспыхнул ослепительно белым светом. Вопли, которые мы уловили при помощи своих радиочувств, были милосердно краткими: сфокусированный луч прошелся по второй боевой группе, расплавив тектопластические доспехи, как лед. Потом они атаковали. Космические десантники. Военная элита. Безупречно обученные. Закаленные в боях. Вооруженные самым мощным оружием Земли. Безжалостные воины. С таким же успехом можно было бросить их голыми в аквариум с акулами. Они были не в своей стихии, а в нашей. Первый удар мономолекулярных боласов унес четыре жизни. Тросы толщиной в молекулу вскрыли упругий пластик их скафандров и рассекли мягкую плоть внутри, когда гири сомкнули смертельные объятия. Морпехи открыли ответный огонь, но нескольких мгновений шока от потерь нам хватило, чтобы спрятаться в укромных уголках и щелочках «Иисуса», созданных специально для этой цели. Враги парили над нами, пристегнутые к своим мобильным модулям, не способные избавиться от обусловленной гравитацией догмы, требующей захватить высоту. Что и превратило их в отличные мишени для наших гарпунов. Наконечники не могли нанести значительный ущерб боевым скафандрам, нашей целью было опутать жертвы леской, лишить подвижности и возможности сопротивляться, а потом пустить в ход лазеры. Морпехи потеряли еще троих, прежде чем уничтожили его и покинули свою «высоту». Из пятнадцати членов боевой группы осталось пятеро. Из наших двое пали с жуткими дырами от лазеров, еще двое стали жертвами теслерного огня. Мы знали, что погибшие от лазеров воскреснут. Мы добились желаемого: загнали сбитого с толку врага в угол, погрузили в хаотичную среду, где могли начать действовать парами. Один боец вызывал огонь на себя, а другой, привязавшись страховочным тросом из моноволокна, огибал корабль по широкой дуге, метался между балками, чтобы не стать чьей-то мишенью, и, набрав достаточное ускорение, копьем с каменным наконечником пробивал чье-нибудь забрало. В космосе смерть особенно жуткая. В вакууме не умирают красиво. Жертва борется за жизнь, воздух и надежду, беззвучно кричит, ее телесные жидкости извергаются из каждой дырки, кровь хлещет из глаз и ушей, от разницы давления легкие выходят через горло. У жертвы нет шансов. Покончив с последним морпехом, мы перепрыгнули на земной корабль. Корпус вибрировал под ногами – капитан тщетно пытался вновь включить двигатель. Мы взломали люк и прошли по кораблю, убивая все живое на борту. Я отыскал капитана – им оказалась женщина с унылым лицом – в рубке управления, где она пыталась неуклюжими пальцами в перчатке скафандра набрать код самоуничтожения. Я выстрелил ей в живот. Она умирала тяжело, как и остальные, крича в вакууме. Мы вернулись с телами на борт «Иисуса», где позаботились о наших жертвах: четверых настигла Настоящая смерть, трое отправились в резервуары Иисуса, пятеро обгорели от взрыва или получили другие ранения. Затем мы раздели мясо догола. Шестеро из них оказались женщинами – бритоголовыми, что придавало им одновременно жестокий и странно уязвимый вид. Сохранив воинов для последующего воскрешения, мы состыковали «Иисуса» с земным кораблем и выпустили туда орду строительных текторов. Пока «Иисус» пожирал корабль и изменялся, мы отправились в наши резервуары, приняли яд и проснулись среди вакуумных лесов Луны, пытаясь привыкнуть к тому, что у нас снова есть ноги. Когда мы были в тридцати трех днях пути от Луны, все еще мертвые, двадцать пять мясных кораблей атаковали «Неруро». Линия обороны клады, состоящая из шаттлов и межорбитальных буксиров, была сметена одним ударом через три минуты после начала столкновения. Наши собратья столкнулись с новым видом космических боевых кораблей: запас ракет, прицепленный к реактивному двигателю, и подросток-жокей, плавающий в пузыре противоперегрузочного геля, подключенный к виртуальности и напичканный нейроускорителями. У корабля и пилота была единственная цель: найти и уничтожить врага. Потрясенные защитники «Неруро» увидели, как схематическое изображение каждого из пяти врагов разделилось еще на пять частей, которые полностью подавили оборону шквалом микротокового огня. Наши собратья погибли, даже не успев понять, что происходит. Клада оказалась беззащитна перед мощным ударом земного флота: двести микротоковых ракет. Айали, воскресившая меня, умерла во время первой волны, когда испарился жилой кластер N-17. Надежды на ее воскрешение не было. Она стала одной из множества тысяч смельчаков, которые пожертвовали собой в тот день. Орбитальные леса превращались в шары плазмы; цилиндры О’Нила и фермы лопались, изливая горящее или замерзающее бесценное содержимое прямо в пояс астероидов. Битва не была совсем уж неравной. Рельсотроны «Неруро» развернулись на своих маневровых двигателях, прицелились; их незримые мишени внезапно распустились ослепительно синими цветами жесткого излучения. Отряды бойцов несли потери в пятьдесят, шестьдесят, семьдесят процентов, но та горстка, что прорвалась к мясным кораблям, выдернула пилотов из их виртуальных снов и убила. В ближнем бою корабль-хлопушка тратил девяносто процентов боеголовок, но даже одной хватало, чтобы окружить яростно сбрасывающего скорость врага облаком текторов и превратить его вместе с командой в пузырящийся пластиковый шлак. Флот из двадцати пяти земных кораблей сократился до семнадцати, двенадцати, восьми, пяти. В конце концов три истребителя развернулись и помчались прочь от «Неруро», кружным путем к Земле. Ходят слухи, когда пилотов спасли, то оказалось, что все они обезумели от сенсорной депривации и нехватки нейроускорителей. Но это легенда, а факты таковы: инфраструктура «Неруро» была разрушена на шестьдесят процентов, из десяти тысяч жителей восемьсот настигла Настоящая смерть, а еще семьсот ждало воскрешение. Это была последняя и величайшая битва в Войне Ночных вахтовиков. Потом земные корпорады и их политические марионетки сдались и уступили Солнечную систему за пределами орбиты своей планеты мертвецам. Они сказали, околоземное пространство принадлежит человечеству. Его никогда не отдадут мертвым. Это последний рубеж. Линия на песке. Меня отозвали в «Неруро». За прошедшие три месяца клада избавилась от некоторых боевых шрамов, но отсутствие многих знакомых ориентиров говорило об истинных масштабах катастрофы. Растущие в невесомости деревья сгорели, все до единого. Однако над моей жилой капсулой по-прежнему вращалось «Неруро» – Великое Колесо. Со всех клад созвали дипломатов и послов, чтобы пересмотреть стратегию ввиду завершения Войны Ночных вахтовиков. Мертвецы разделились на две фракции. Изоляционисты настаивали на немедленном распространении существующих клад по всей Солнечной системе, установлении и признании того факта, что мертвое трансчеловечество разорвало все связи с планетным человечеством. «Раздельное видообразование» – таков был их девиз. Интервенционисты полагали, что Войну Ночных вахтовиков нельзя по-настоящему выиграть, пока земные мертвецы, которые превосходили нас числом во много тысяч раз, оставались скованы двойными цепями: системой кабальных сделок contratada и прецедентом Барантеса. Истинная задача клад состояла в том, чтобы бороться за их освобождение любыми средствами. Разгорелись жаркие споры. У обеих сторон были убедительные аргументы. Интервенционисты одержали верх, поскольку понимали простую истину: мечту изоляционистов о вселенском трансчеловечестве невозможно достичь усилиями пяти клад, крупнейшая из которых только что потеряла незаменимые десять процентов населения, а наименьшая насчитывала ровно пятьдесят семь членов. Теперь, когда корпорады отступили, пополнить свои ряды мы могли только в перенаселенных некровилях Земли. Предложение было принято с крошечным перевесом. Освобождение угнетенных станет главной задачей объединенных клад. Добровольцы отправились в сторону Солнца, чтобы проникнуть в планетарную зону отчуждения, проверить, какие настроения бытуют в сообществах земных мертвецов, и связаться с подпольщиками, если таковые существуют. Мы попытались установить контакты с группами радикально настроенных мертвецов и крошечными организациями, которые провозгласили своей целью освобождение. Оказалось, под их прикрытием действовал неожиданный союзник: Дом смерти. Связи были установлены, контакты налажены – они оказались тонкими и нежными, как паутинки, которые носит ветром. Если бы в «Теслер-Танос» обнаружили, что собственная левая рука корпорады замыслила убийство, ее бы отрезали без промедления. С практической точки зрения, это привело бы к введению эмбарго на поставки кодированных текторов. Города людей вновь столкнулись бы с Настоящей смертью, бродящей ночью по улицам. А тем временем клады совершенствовали новые методы, внедряли новые технологии, придумывали новые стратегии. «Неруро» и Дом смерти постепенно придумали общий план. Летать во время шторма оказалось потрясающе. Такую поэзию не передало бы ни одно хайку. Отключив все искусственные чувства, Туссен благодаря одной лишь интуиции пересек атмосферный хаос под грозовыми тучами, направляясь к темной башне отца. Заложил вираж в восходящем потоке, который вечно струился по стене акросанти. На сетчатке возникла пульсирующая синяя точка: запрос системы безопасности. Итак, настал момент Иуды. Одна ошибка в коде – и патрульные конвертопланы, зависшие в ночи цвета индиго, зафиксируют цели и выпустят ракеты. Под сводом его черепа эмоции сгустились до сложных побуждений. Запрос повторился. Туссен сделал выбор. Мысленное прикосновение запустило подкожный передатчик. Невидимый занавес раздвинулся. Летуны взмыли к верхушкам шпилей. Навигационные огни летательных аппаратов пульсировали под самым потолком из туч. Следуя примеру Туссена, квартет летунов закружился над хаотичной вершиной шпиля Сан-Габриэль. Предупреждающие символы затрепетали на сетчатке Туссена; красные схемы, уведомления о возможном столкновении и скорости. Он приближался, и неумолимая черная стена вздымалась над ним. В последний момент он сделал стойку в воздухе, сложил крылья, чтобы прекратить подъем, и мягко приземлился на балкон, с которого так эффектно вылетел утром. «Пусть повторят, если осмелятся». Он позволил себе легкую тщеславную улыбку, пока крылья прятались в корпус, а нейронные разъемы втягивались в спину. Хуэнь/Тешейра упал на балкон, сопровождаемый шумом беспокойного воздуха. – Что ты хочешь доказать, Ксавье? Домашняя прога открыла двери и включила свет, когда Туссен снова вошел в мансарду. Что-то стукнуло, звякнуло, грохнулось и выругалось на балконе. Квебек и Шипли приземлились успешно, хоть и весьма неэстетично. Мы снова все вместе, Мы здесь, мы здесь, Мы снова все вместе. Тон у детского стишка был подходящим, но не хватало одного слога, чтобы получился хайку. Прогремел гром, в тускло освещенной квартире на вершине башни он казался ужасающе близким. Чутье Туссена на погоду подсказывало, что худшее позади. Будет ливень. Он чувствовал кожей прохладное прикосновение синевы. – Итак, Квебек, каков генеральный план клады «Неруро»? Уничтожить Адама Теслера и понадеяться, что вся эта хренотень развалится сама по себе? Но корпорады в наши дни – больше, чем просто один человек, независимо от того, чье имя указано в документах о регистрации фирмы. Командир взвода расхаживал по квартире, разглядывая обстановку, как будто очутился в знакомом месте. – Ксавье Теслер, у тебя нет души. Тебе продемонстрировали шрамы от удара кнутом, провели по лабиринту жизни. Ублажи собеседника. Дай ему возможность поступить так, как он задумал, хорошо? Он долго ждал этого момента. И опять намек на то, что Квебек все это уже видел. – Недостатка в добровольцах не было, хотя для выполнения миссии требовалось всего четверо. Благодаря своему прошлому я вошел в отряд по умолчанию. Тешейра, Оуэнс: оба ветераны-коммандос, участвовавшие в битве при «Неруро» и эксперты в области новых технологий. Шипли: обученный воин в прошлой жизни. Такая вот четверка. Ты поверишь, если я скажу, что можно быть мертвее мертвого? Чтобы преодолеть запретную границу, нас сократили до горстки текторов, прицепленных к твистору[151] Креббса, который содержал наши закодированные личности и воспоминания. Четыре жизни, способные уместиться на одной ладони, загрузили вместе с модулем среды в шарик из никелевой стали размером с твой кулак и отправили на Землю вместе с пятьюдесятью обманками в искусственном метеоритном потоке. Хоть какая-то польза от метеоритного загрязнения, спровоцированного электромагнитными катапультами. Помнишь, пять месяцев назад была короткая паника, когда пара кораблей с Обратной стороны проверила орбитальную систему защиты на прочность? Это был отвлекающий маневр ради нас. Самоубийственный. «Лев Сиона» и вся его команда погибли, вызвав огонь на себя. – А нынешний флот, он от чего нас отвлекает? Или на этот раз землян действительно разнесут в пух и прах? – Поди знай, – сказала Шипли. – А вдруг, юное мясо, они просто хотят поговорить? По-человечески. – Мы приземлились в шестидесяти километрах от океана. Модуль среды немедленно приступил к работе. Давление и вакуум им одинаково безразличны, и все же прошло еще целых четыре месяца, прежде чем мы очнулись в темных и холодных герметичных капсулах. В безлунную ночь мы поднялись с километровой глубины и вышли на берег к северу от Малибу. Мы знали, что нам нужно делать. Мы знали, кого искать. Мы знали, кто ты, кем ты был, кем ты стал, как тебя найти. Все, Ксавье. Таков был план. Он был идеален. А потом Оуэнс случайно наткнулся на дурацкого мехадора в Копананге. Произошла перестрелка, мы разделились. В Оуэнса попали. Он умер. Я это почувствовал, Ксавье. Вот тут. – Квебек прикоснулся указательным пальцем к шишковидной железе. – И точно так же я ощутил каждую смерть, в которой повинен твой отец. Вот тут. Я помню всех до единого, Ксавье. – Не называй меня так. Это не мое имя. Я Туссен. В первую и последнюю очередь, на все сто процентов. Нет никакого Ксавье Теслера. Уже нет. Сын Адама Теслера мертв. Смех Квебека был чересчур сильным и чересчур долгим. – Эй, Ксавье, Туссен, или как там тебя, – крикнула Шипли, разлегшись на черном диване с мягкими резиновыми шипами. – Кушеточка просто зашибись! Полночь – 4:00 2 ноября Пальцы дождя гладили лицо Йау-Йау, ласкали потемневшую от щетины кожу головы, пробегали по закрытым векам, вдоль скул, по мышцам шеи и пытались забраться под плотно прилегающий воротник вирткомба. Адвокаты, как и все существа, зарабатывающие на арене, – народ суеверный. Будучи юристом с гонконгскими корнями из сампанного городка, Йау-Йау на протяжении всей жизни испытывала удвоенное почтение к незримым духам и церемониям. Всегда начинала надевать вирткомб на левую ногу, если вообще с неохотой снимала суперкожу. Всегда ступала на нечетную ступеньку Лестницы в небо, сходила тоже с нечетной. При входе в виртуализатор одежду снимала в неизменном порядке: головной убор (если есть), пиджак, рубашка, брюки, туфли. Не начинала и не завершала дела во вторник. Не ждала великих откровений в пасмурный день или после того, как поела индийской еды. Не рассчитывала на приятные отношения с кем-то по имени Хосе или Мерседес. Всегда остерегалась плохой кармы во время ливня. Сектор за сектором, улица за улицей Кармен Миранда восстанавливала электроснабжение Мертвого города. В верхней части фасада cuadra – многоквартирного дома – ожил Джин Келли и начал плясать под водостоком. Йау-Йау вытерла лицо. Это всего лишь вода. Никто не просит танцевать и петь под дождем, просто потерпи. Она натянула капюшон вирткомба и вышла из темного переулка. Толпа на улице, похоже, редела. Костюмы от ливня портились; группы танцоров шушукались и смеялись, беспечно шлепали по переполненным канавам. Семейные оркестры устроили перерыв, укрыв под навесами магазинов драгоценные барабаны. Блеснули рога в свете уличных фонарей, качнулись резиновые груди: группа омерзительно прекрасных desconfigurados[152] шла через толпу; величественные демоны, черные как грех, возвышались над заурядными гуляками, блистая сатанинским высокомерием. Мертвые и живые вели себя с подчеркнутым спокойствием, как разводящиеся супруги на последнем званом ужине. Но это не скрывало их тревогу. Свечение над Ла-Брея Йау-Йау видела даже сквозь завесу дождя. – Йау-Йау. Не голос, а бульканье кровавых пузырей, протянутая рука – осколки костей, торчащие из разорванной плоти. Ногти обломаны. Йау-Йау узнала цвет лака. – Яго?