До того, как наш дом снесли, Дмитрий дважды выходил на связь. Толку от этого было немного. Ныл, жаловался, говнился, ругался — в основном, на меня, потому что на кого же ещё? Всю его жизнь я был для него воплощением жестокого, игнорирующего мира. Я отмахивался и настойчиво требовал информации, но её оказалось чертовски мало. И тем не менее, на некоторые крайне любопытные моменты он мне указал. — Экономика, папахен, это другое название для энергетики! — вещал Дмитрий. — Вечный неон, которым подсвечена каждая ссаная подворотня, электротранспорт, кондиционеры, лифты, прожорливые производства… Непонятно, откуда столько энергии. В городе просто нет электростанций. Я влез в систему управления городской электросети, она иерархически обрезана. — Что это значит? — Нет узлов уровнем выше городского объекта. — А должны быть? — Ну разумеется! — Димку всегда возмущает моя беспросветная техническая безграмотность. — Возьмём любой наш город: квартира — дом — квартальный узел — районный узел — городской узел — единая сеть. В этой сети генерирующие мощности, линии передач и так далее. А здесь: модуль — дом — ничего. Как будто электричество в самом доме возникает тупо из розетки. — Так не бывает. — Разумеется, не бывает! Просто основная распределительная система не управляется через сеть. Но откуда она берёт энергию, если генерирующих мощностей в городе нет? Электростанцию не спрячешь, на чём бы она ни работала. — Тебя бесит, что ты не так всеведущ и всемогущ, как тебе казалось. — И это тоже, — вздыхает Дмитрий. — Два года назад я думал, что всё под моим контролем. Но оказалось, что иметь доступ к информационной системе — мало. Во-первых, не в человеческих силах охватить всё в одиночку. У меня была тьма инфы, которую я вообще не читал, просто руки не дошли. Во-вторых, я постоянно натыкаюсь на странные пробелы в самых ключевых моментах, а там, где всё вроде бы предельно подробно описано, концы с концами не сходятся. — Например? — Например, кибераренда. Проклятие и спасение этого мира. Это ключевой механизм здешнего социума, вся инфа по ней в открытом доступе, вычисление выгодных вариантов — национальный спорт. Спроси любого шпанёнка с низов — у него уже просчитано сто вариантов, даже если считает он, загибая пальцы. Ночью разбуди — не просыпаясь протараторит, какие выплаты и какие имплы на каких позициях, какие шансы туда арендоваться, где дефицит арендников, а куда очередь… — Да уж, — смеюсь я, — наслушался. — Так вот, при этом цифры не бьются. Арендуется чуть не в два раза больше народу, чем получают выплаты. И это только одна лакуна в информационной картине города, а их до черта… *** — Кери, — спрашиваю я нашего техника, — вот ты, к примеру, учился на коммунальщика, так? — Ну, типа да. — Скажи, почему окраины не отключают от электричества? Здесь никто не жил лет десять, а мы пришли такие — и только выключатель повернуть… — А зачем? — искренне не понимает парень. — Чтобы экономить. — Это же электричество, нафига его экономить? *** Финансовые дела корпы идут неплохо. Молодёжь башен стоит в очереди, но мы не спешим расширять рынок. Сохраняем налёт эксклюзивности, аромат тайны и вкус запретного плода. Каждый вечер, когда туман начинает плескаться под окнами, превращая наш этаж в остров среди колышущегося облачного моря, микроавтобус клановых подхватывает ребят на эстакаде, и мы мчим на Средку. Они — на автобусе, я — на собственном моте. Обзавёлся, могу себе позволить. Вожу пока не так хорошо, как клановые, они-то всю жизнь за рулём, но потихоньку осваиваюсь. Мот — престижно, а мы теперь настоящая корпа, надо держать понт. «Это наш прем! — говорят верховые с придыханием, показав на меня очередным клиентам. — Он крутой!» Мотоциклетная куртка и цифровые очки меня взрослят, никто больше не видит во мне наглого пацана. Очки работают навигатором, проецируя на стёкла маршрут. Без него я бы никогда не выбрался из паутины развязок, которыми опутан город. Наверное, когда-то транспорта было куда больше, раз такое настроили, но сейчас повисшие над туманом эстакады по большей части пустуют. «Куда всё делось?» — спрашиваю я Костлявую, но ей плевать. Она не из тех, кто интересуется историей. Она интересуется деньгами. Клан неплохо имеет с нашего сотрудничества при практически нулевых затратах. Пару раз продемонстрировали, что готовы за нас вписаться, на Средке осознали, что у нас прочная «крыша», и теперь клановые просто пьют и болтают возле своей техники на стоянке и прогуливают полученные от нас токи. Чем не жизнь? Но Костлявая всегда чем-то недовольна. — Мы можем получать больше! — давит она на меня. Ей кажется, что мы должны расти и расширять бизнес, а я не хочу. — Вы имеете что-то за ничего, — убеждаю я девушку, — не надо жадничать. Если сорняки вырастают слишком высоко, их косят. Сельскохозяйственные аллегории ей непонятны, осторожность не свойственна, и при каждой встрече она поднимает вопрос «Что дальше?». — Над нами целые башни, полные денег! — показывает она горлышком бутылки. — А ты довольствуешься каплями, которые сами падают в карман. — Если мы начнём доить верхних ребят интенсивнее, у их родителей быстро появятся вопросы: «А чегой-то наши дитятки такие весёлые? Куда это они шляются ночами?» — Да насрать мне на переживания вершков! — Видишь ли, Некостлявая… — Перестань меня так называть! — Не перестану. Твоё имя просто вопиюще противоречит твоей фигуре! — Не про тебя моя фигура! Что ты там хотел сказать? — Что сейчас у нас саморегулирующийся процесс. Нас мало, мы можем выгулять по Средке человек пять-шесть в сутки. У нас большая очередь, мы держим высокие цены, а главное — каждый конкретный фанат борделя или любитель поплясать под «весёлку» делает это нечасто. — И мы теряем деньги! — настаивает клановая. — Зато его родители не бьют тревогу из-за того, что их сынуля забросил учёбу и вечно ходит упоротый. А значит, их родительский гнев не падёт на наши головы, и мы не лишимся нашего скромного бизнеса. — Вы правильно выбрали себе символ, — Костлявая неуважительно ткнула крепким пальцем в пузо Лоли, которая красуется в майке с шуздрой. — На редкость трусливая тварь. — Осторожная, — не согласился я. — И в угол загонять её не стоит. Лоля с удивлением смотрит на нас и задумчиво щупает пострадавший живот. Она, как всегда, не очень хорошо понимает, где она, кто мы и что происходит. — Пре-е-ем? — задумчиво тянет она. — Что, опять? — вздыхаю я. — Ну. Надо. Мир теряет меня. Сверяюсь с часами на внутренней поверхности очков. — Ладно, три часа продержалась, молодец, — достаю из кармана ингалятор. Девушка хватает устройство, шумно втягивает в себя препарат и расплывается в счастливой улыбке. Одна, но пламенная страсть. — И на хрена она тебе? — спрашивает Костлявая. — Вообще нафиг не сдалась. Просто приблудилась. Обходится недорого, а выгнать — пропадёт. Терпим вот. — А сюда зачем таскаешь? — Боюсь дома оставлять. Напьётся санитайзера и заблюёт всё вокруг, а там дети. Лолю мы (в основном, я) держим под контролем. Экспериментальным путём определил дозировку «супердышки», самого сильного из легальных препаратов, считающихся относительно безвредными. То есть влияющих только на мозги, а не на печень, например. Город бережёт своих арендников, а мозги в них ― наименее ценная часть. Перестав вмазываться всякой дрянью, Лоля стала заметно лучше выглядеть, даже похудела. Теперь не толстуха, а просто полненькая. Стало заметно, что она симпатичная девочка, просто очень давно за собой не следит. Мне приходится заставлять её мыться, чистить зубы и менять одежду. Она не то чтобы против, просто забывает. Разденется, встанет под душ, а воду не включит. Слишком увлечена происходящим в её голове. Приходится напоминать, следить за рационом, не давать спонтанно нажираться сладостей и, конечно, пить санитайзер. В общем, как домашнее животное завести. Я бы всё проклял, но Нагма за ней тоже присматривает, обращаясь ко мне только в сложных случаях. Расчёсывает, следит, чтобы она умывалась, ела только то, что я разрешил, одевает, развлекает, беседует… Иногда мне кажется, что она играет с ней, как с большой говорящей куклой. Но я не вмешиваюсь, Лоля не агрессивна и Нагму не обидит, а девочке скучновато без меня. У меня стало совсем мало времени на сестру, обязанности према всё съедают. Физически Лоля стала себя чувствовать гораздо лучше, но крыша на место не вернулась. Если сокращать дозировку, начинает впадать в психотическое состояние и галлюцинировать. «Мир меня теряет» — и всё тут. Панические атаки, перемежаемые тяжёлой депрессией, склонность к суициду. Когда трезвеет, то говнится и выносит всем мозг, рассказывая, что мы ходим по мыльному пузырю над бездной. А когда упорота, то счастлива, но всё время пытается залезть к кому-нибудь в койку, причём всё равно к кому, без гендерных предпочтений. Это создаёт лишние напряги в наших и так сложных внутренних отношениях. Шоня выперла её с возмущением, громко, на весь дом заявляя о своей приверженности традиционным постельным ценностям. Лирания обдала таким ледяным презрением, что Лолю даже под кайфом проняло. А вот Зоник, склонный к легкомысленной неразборчивости в связях, однажды пал под напором её фертильности. И это расстроило Колбочку, с которой у Зоника установилось нечто вроде постоянных отношений. Насколько это вообще возможно между парнем, который проводит весь свой досуг в борделях на Средке, и девушкой, которая готова дать кому угодно. Но бордели её не расстраивают, а Лоля — да. Парадокс. У меня, как всегда, «всё сложно». Лирания делает вид, что между нами ничего не произошло. У неё это отлично получается. Иногда внезапно оказываюсь в кровати с Шоней, всегда по её инициативе. Она чертовски красивая девчонка, во мне бушуют гормоны, мы оба считаем это «просто сексом». Впрочем, в моей ситуации вряд ли можно завести «отношения». Я привык быть шестнадцатилетним, и почти не испытываю раздвоения личности, но мне сложно испытывать серьёзные чувства к ровесницам. Кроме, может быть, Лирании. При всей её травмированности, а может быть, именно из-за неё, она воспринимается почти взрослой. Взрослость — это, во многом, объём пропущенной через себя боли. *** — Неплохо сегодня идёт, прем, — радостно отчитывается Шоня. — Моя казначейская душенька довольна! Те двое новичков были очень щедры. — Тебя не смущает, что ты водишь парней в бордель? — спросил я. — Это смущает их, — смеётся рыжая. — И от смущения они платят больше. — А вот Костлявая мне уже всю башку просверлила, всё ей мало… — Клановые не такие, как мы. Им-то в аренду идти не надо. Кроме того, они как семья. Никто не сидит годами один в модуле, пырясь в видеостену, чтобы потом уйти в аренду и всё забыть. Они не знают, что такое одиночество и нулевые перспективы впереди, вот и выпендриваются на ровном месте. А я, прем, скажу тебе честно — пока не нацепила майку с Шуздрой, вообще не понимала, зачем живу. Так что в жопу Костлявую, пусть мужика себе найдёт и успокоится. — Может, у неё есть.