*** Пром — от «промышленника». Когда Калидия, ставшая Верховной Владетельницей, недрогнувшей рукой пустила под нож старую аристократию, возник запрос на новые элиты. Ими стали владельцы крупнейших промышленных консорциумов, «промы». Производственная сфера города жёстко разделена на сектора: производство пищи, производство одежды, производство транспорта, производство техники и оборудования, строительство и так далее. В каждом секторе рулит свой консорциум, управляемый группой акционеров. Именно их Калидия привлекла к формированию нового управленческого аппарата, проведя стремительные реформы. По Домам, кажется, никто не скучал, но для низов ничего и не изменилось. Я не знаю, как назвать здешний строй. Это не капитализм — потому что нет свободной конкуренции. Это не социализм, потому что люди ― просто сырье для киберов. Это не олигархия, потому что промы не командуют Владетельницей. Это и не монархия, потому что Владетельница – не королева. Социальные лифты отсутствуют в принципе, но никого это, похоже, не парит. Верхи сами по себе, низы тоже. Перейти из низов в верхи нельзя, кажется, никак. Упасть вниз наверняка можно – вот, хоть меня, например, взять. Но некий жизненный минимум — еда, одежда, жильё, дышка — гарантирован каждому. Называется «социальный аванс» — предполагается, что индивидуум отработает его через кибераренду, но если он не хочет, может сидеть на минималке просто так, никто не заставляет. Здесь при, казалось бы, жесточайшем социальном расслоении, крайне мало принуждения к чему-нибудь. Хочешь иметь что-то выше минимума — сдай себя на десять лет в аренду. Личную память отключают, вставляют импланты в соответствии с требованиями договора, прошивают программу по профилю — и вперёд. Отработал — перезагрузка, и свободен. На счету арендная выплата за вычетом стоимости имплантов и обслуживания, а сам арендодатель ничего не помнит. Заснул нищим подростком-соцавансником, проснулся молодым рантье. Можно заводить семью, рожать детей и всё такое. Во всяком случае, так декларируется. Навскидку по факту всё не так радостно. — Кери, а почему не видно отработавших арендников? Я вообще ни одного не встречал. — Почти все арендуются повторно, — ответил он. — А почему? — Я не знаю. Токов, наверное, не хватает. Побалдеют, спустят всё, а на соцаванс падать уже не хочется, привыкли к платным фишкам. Повторная аренда ещё и выгоднее — имплы-то уже есть, платить за них не надо. Заарендился лет на пяток — и снова веселись. У меня мамка из таких. Я её видел за всю жизнь три раза по три месяца. Но эти месяцы мы с ней отрывались по полной! — Кери вздохнул. — Ну что, увидел, что хотел? Могу удалять? А то на ноте памяти мало. — Нет, — покачал головой я. — Нот я у тебя заберу. Не бойся, не насовсем. Хочу посмотреть тщательно, а не в быстрой перемотке. Что-то есть там неправильное, цепляет глаз, а понять не могу. — Эй, нот мне нужен! — Я же говорю, отдам. — Все так говорят, — буркнул Кери. — И никто ничего не отдаёт. — Я не все, — ответил я внушительно. — Давай, показывай управление и пароль дать не забудь. — Э… Ладно, сейчас я лишнее поудаляю… — он потянулся к клавиатуре, но я шлёпнул его по худой руке. — Я сам решу, что тут лишнее. Ну-ка, что ты там удалять собрался? В директории россыпь небольших видеофайлов. Я открыл один из них просто чтобы освоиться с интерфейсом плеера, и только присвистнул. — Ну, ты даёшь! Снято через окно, с большим увеличением, качество посредственное, но голая Алиана, выходящая из душа, вполне узнаваема. — Интересно, как это понравится Дженадин? — спросил я нейтральным тоном. — Не смей! — вцепился в мой локоть Кери. — Дай удалить! — Чёрта с два, — я стряхнул его руку и закрыл нот. — Мало ли что там ещё интересного найдётся? — Ну почему вы все такие сволочи? — парень весь сжался, губы задрожали. — Всё отбираете, издеваетесь… Одна Джен нормальная, но она меня не уважает, жалеет только… — Мы-то, конечно, сволочи, — согласился я. — А ты, значит, Дартаньян? — Кто? — А, чёрт, забыл… Неважно кто. Тот, кто снимает через окно голых девушек. Прости, я чужак, не знаю, как тут у вас таких называют. Но догадываюсь, как с такими поступают. Думаю, как везде — пинают по яйцам, пока желаниу смотреть на баб не пропадает навсегда. — Я не хотел! Я наблюдал, потому что вы внешники! Думал, однажды покажу отцу, он сумеет с вами договориться, и мы свалим отсюда в другой мир! — А чего не показал? — Ждал каких-нибудь доказательств. Мало ли, что вы странные. Может, и не внешники, а просто вершки, которые от гвардии прячутся. — На сиськах девушки моего брата искал доказательства? — Ну, это так… Попутно… — Ишь, попутчик какой выискался! — Только не показывай Дженадин! — взмолился Кери. — Хочешь, ну, пни по яйцам! Я выдержу! Я заслужил! — Так, ладно, — сказал я, забирая нот. — Я Колбочке ничего не покажу. Она девушка добрая, не хочу её расстраивать. Просмотрю, если ничего важного нет, удалю. Но ты мне будешь должен! — Спасибо, — сказал он тихо. — Что угодно. — Давай питалово к ноту и пошли отсюда. На площадке возле той двери, что показал нам Кери, стоит неопрятный мужчина в одних трусах. Лицо его носит следы злоупотребления алкоголем, но всё ещё выглядит относительно прилично. Видно, что человек неглупый, просто опустившийся, переставший следить за собой и на что-то надеяться. Живущий по инерции. — Кери, ты где шляешься? — спросил он укоризненно. — А готовиться к завтрашним занятиям кто будет? Дверь за его спиной сдвинута и открывает типичный жилой модуль-«минималку» с крошечным санузлом, кроватью в маленькой выгородке, видеопанелью и дверцей доставщика. Размером всё это жильё с два купейных отсека в поезде примерно. Пол и стол усыпаны смятыми упаковками от бесплатной еды и платных напитков. Неудивительно, что Кери завёл себе берлогу на крыше. — Па, отстань, — парень густо краснеет и не знает, куда себя деть. Похоже этот домашний вариант отца он вовсе не стремится показать знакомым. Наверное, в ипостаси школьного учителя тот выглядит презентабельнее. Как минимум одет не только в несвежие трусы под свисающим бледным животиком. Сам мужчина ничуть своим видом не смущён. Глаза его блестят, запах алкоголя перебивает даже вонь мусора на лестнице. Алкоголь в соцавансовый минимум не входит, только дышка — будущие киберы должны беречь печень, ей ещё метаболиты имплантов перерабатывать. Так что, думаю, немалая часть учительского заработка валяется сейчас на полу в виде смятых бутылок из яркого пластика, содержавших отнюдь не воду. — Это твои друзья? — радушно улыбается учитель. Затем, приглядевшись к моей набитой роже, добавляет. — Ты же не связался с плохой компанией, сынок? — Нет, пап, всё нормально, — морщится тот. — Не хотите зайти в гости? — мужчина делает жест в сторону открытой двери. — Нет, пап, они уже уходят! — торопливо отвечает Кери. — Да-да, мы лучше пойдём, — отводя глаза, говорит Колбочка. — Приятно было познакомиться. — Но мы же не знакомились, — удивляется отец Кери. — Как тебя зовут, девочка? Но мы с Колбочкой уже пробежали два пролёта вниз, и отвечать ему никто не собирается. — Фу, какая срань, — сказала девушка, когда мы вышли на улицу. — Нет уж, не уговаривайте меня в интики! Лучше уж в бордель арендоваться, чем такие родители. — Зато он своего отца хотя бы видит. А ты? — И я вижу. Ну, мать, то есть. — И где? — Хочешь, покажу, тут не сильно далеко? Колбочка спросила это так, что я-взрослый понял — для неё это почему-то важно. А для меня-подростка достаточно анатомической обтянутости эластичных шорт. — Покажи, — согласился я. *** В прошлый визит в город — времени прошло всего ничего, а кажется, что это было миллион лет назад и не со мной — я пользовался такси, но это развлечение для отработавших аренду и весело прогуливающих денежки. Соцавансники пользуются «воздушкой» — транспортными линиями, проложенными на среднем уровне — выше крыш низов, но ниже башен «верхов». Тогда же мне объяснили, что некогда это был верхний уровень смога, разделявший город на «низ» и «верх». С тех пор экология улучшилась, смог пропал, и теперь линией раздела стали сами «воздушки». Что выше них — «верхи», что ниже — «низы», а сам средний ярус — нечто вроде линии прибоя, где происходит временное смешение сред. Тут размещается большая часть сферы услуг: недорогих ресторанов, демократичных баров, досуговых заведений разного рода (включая бордели), игровых салонов, магазинов того, что не входит в предметы первой необходимости и так далее. Ниже, в «низах», — фастфуд класса «рыгаловка» и вендинговые автоматы, выше, в «верхах» — рестораны высокой кухни, а здесь самая что ни на есть середина, куда и низовому прийти не перебор, и «вершку» спуститься не зазорно. Средний ярус — средоточие неона и центр ночной жизни, начинающейся как раз сейчас, когда стемнело, поднялся туман и стало красиво. Колбочка прошла в вагон «воздушки» по своему айди «соцавансника» — по нему есть лимит бесплатных поездок, но его мало кто выбирает, потому что ехать таким, как она, некуда. «Авансники» не работают, значит, на работу им добираться не надо, а за развлечения нечем платить. На среднем ярусе нет ничего бесплатного. Я просто перепрыгнул турникет. «Это незаконно, но всем плевать» — норма жизни низов. «Средка» — огромный, широкий, висящий в воздухе променад среднего яруса. Впечатляет. Море рекламного неона, проекционные голограммы над заведениями, сияющие рекламные стены на окружающих башнях, светящиеся, как самоходные ёлки, машины — такси для нижников и собственные «вершков». Множество мотоциклов и скутеров — ярких, как новогодние игрушки, и бесшумных, как привидения, — и повальная мода на подсвеченную одежду. Светятся швы на куртках, моргают в такт шагам подошвы кроссовок, светятся изнутри, демонстрируя формы ног, юбки на девушках, мигают и переливаются огоньками головные уборы и лицевые маски, призрачным светом подсвечены очки-экраны. Всё это размыто в единый переливчатый фон туманом. — Красота, да? — касается моего локтя Колбочка. — Да, красиво, — признаю я. Кажется, я начинаю понимать, чем этот мир нравится Дмитрию. «Средка» — его лицо, оно привлекательно и бесконечно разнообразно в выражениях. Пока мы стоим у посадочного павильона «воздушки», мимо нас прошли, наверное, сотни человек и проехали десятки транспортных средств — и все они яркие, позитивные и совершенно разные. На фоне унитарности и тусклости низов это особенно заметно. — Отмотаю аренду, — мечтательно вздыхает девушка, — и сразу сюда! Ну, может быть, сиськи сначала сделаю, а потом — на Средку! Ох, оттянусь! — А кто говорил, что не просрёт денежки? — скептически поинтересовался я. — Разок-другой всяко можно оторваться, — ответила она смущённо. — А потом начну экономить. Глядя на сияющие огни и буйство рекламы, я-взрослый вижу насос, который возвращает в оборот деньги, не давая арендникам повиснуть на городской экономике мёртвым грузом бездельников-рантье. В низах рекламы почти нет, потому что там нет денег. Серо, пусто, уныло, функционально и скучно. На арендные выплаты можно прожить долго — но не хочется. Решивший «разок оттянуться за непрожитые годы» арендник вылезает на Средку — и он обречён. Я-взрослый смотрю на сияющие глаза Колбочки и понимаю, что она из тех, кто окупает этот бесконечный карнавал. На сколько ей хватит выплаты? Полгода? При хорошем контракте — год? Вернуться отсюда туда, где юбки не светятся, как торшеры, она не сможет. Решит, как все: «Однова живём!» ― и отдаст ещё пять лет жизни за несколько месяцев веселья.